Началась борьба. Два агента старались повалить Путилина на пол. Почти старик, гениальный сыщик защищался отчаянно. «Дама» в голубом капоте, переодетый любовник Азры, бросилась на подмогу своим товарищам.
— Что, любезный Путилин, ловко тебя Азра провела? Иди погляди, как мы будем убивать этого проклятого сыщика. Да валите же его, черт вас возьми!
Путилин упал, но почти сейчас же вновь поднялся, успев схватить Иозеля Котултовского за горло.
— Сдавайтесь, негодяи! — бешеным ревом вырвалось у Путилина.
— Ха-ха-ха! — захлебывались злобно-сладострастным хохотом преступники. — Он приказывает нам сдаваться! Он, который в наших руках!
И вот в эту секунду из-за портьеры соседней комнаты выглянуло лицо торжествующей великой еврейки — Золотой Ручки, послышался ее совершенно демонический смех.
— Постойте!.. Погодите! — властно приказала она. — О, дайте мне упиться торжеством этой победы! Здравствуйте, Иван Дмитриевич! Здравствуйте, великий Путилин! Попались?
— Ничуть не бывало, великая Блювштейн! Правда, эти негодяи довольно крепко держат меня, но я сейчас освобожусь от их нежных объятий.
— Попробуй! — прохрипели те, точно бульдоги, впившиеся в тело живого человека.
— Слушайте, Путилин, не устраивайте высокой трагедии, на которые вы великий мастер. Сознайтесь, что вы… опростоволосились! А?
— Ничуть не бывало. Я отлично знал, что Азра вами подослана. Только вот как вы это чучело между собой поделите? Котултовский, я давно его ищу, ваш любовник и вместе с тем жених Азры. Смотрите не раздеритесь! Хотя драться как раз вам и не придется: вы пойдете на каторгу, Азра — в тюрьму.
— А ты?! — затряслась от бешенства знаменитая мошенница-убийца, задетая за самое живое — за чувство ревности. — Ты куда пойдешь, проклятый Путилин?
— Я? Домой поеду. Мне чертовски хочется обедать, Сонечка Блювштейн!
— Сейчас… сейчас я тебя угощу.
Золотая Ручка стала вынимать что-то из кармана.
— Шприц с ядом, Блювштейн? Вы какой употребляете? Акву тофану или кураре? У меня, например, есть отличная доза кураре. Давайте меняться, Сонечка?
Тут произошло нечто поразительное: великая еврейка, женщина, никогда не знавшая, что такое страх, замешательство, вдруг побледнела как смерть и широко раскрытыми глазами уставилась на Путилина.
— Как?! Вы и это знаете?!
— И это знаю, Сонечка…
— Слушайте, Путилин, кто вы — черт или обыкновенный человек?
Великий сыщик рассмеялся:
— Вот это я понимаю, это разговор начистоту. Я, Софья Блювштейн, ваш карающий меч.
— Что ты с ним время теряешь? — вырвалось у Котултовского. — Кончай его скорее, или мы сами перегрызем ему шею.
Шесть крепких рук держат Путилина. Он чувствует горячее дыхание озверелых людей. Оно жжет его.
— Молчать! — крикнула Золотая Ручка, сверкнув глазами. — Вы чертовски умный человек, Путилин. Я знаю, что из ваших лап не так-то легко вывернуться. Но неужели вы думаете, что вы меня возьмете?
— Возьму.
— Да ведь вы сейчас умрете? С вами покончено, Путилин!
— Повинуюсь… ваше счастье. Но слушайте, Сонечка: когда через несколько дней вы будете в моих руках, я вам отплачу сторицей.
— С того света, великий Путилин? — злобно расхохоталась Блювштейн и стала медленно подвигаться к своему гениальному противнику.
В руке она держала шприц.
— Ну-ну, Сонечка, не трусьте. Один укол — и Путилина не будет!
— Верно, верно… Я отомщу тебе за массу наших собратьев…
— Постой, Сонечка, а разве ты забыла, как я спас от каторги еврея Губермана? Ведь он обвинялся в возмутительном убийстве девочки.
Рука Золотой Ручки дрогнула, но ее замешательство длилось недолго. Все ближе и ближе подвигается она к своему заклятому врагу. Путилин уже слышит аромат ее крепких, пряных духов.
— Сюда! — громовым голосом закричал он.
Миг — и Сонечки Блювштейн не стало. Она будто куда-то испарилась или провалилась.
— Берите их! — приказал Путилин вбежавшим агентам.
Разжались руки обезумевших от страха негодяев, и они выпустили Путилина. Три обитателя тайной квартиры были арестованы.
— Ваше превосходительство! Главную-то мы и упустили! — с досадой произнесли агенты.
— Я редко кого выпускал! — спокойно ответил Путилин. — Или вы разуверились во мне?
Он стоял улыбающийся, с горящим взором.
На вокзале Варшавской железной дороги царило несколько необычное для того времени оживление. Причиной его явилось событие необычайной важности: в одном и том же поезде должны были отправиться двое высокопоставленных пассажиров — ее светлость княгиня Имеретинская и барон Альфонс Ротшильд, всемирно известный миллионер. Три выездных лакея в ливреях с княжескими гербами суетливо метались по внутренним помещениям вокзала.
— Приготовить место в зале ее светлости!
— Сколько осталось времени до отхода поезда?
— Филиппов, сдай багаж!.. Ее светлость приказала осторожнее обращаться с этим сундуком.
С ними суетились и носильщики первоклассной петербургской гостиницы «Hotel de France».
— Барон сейчас уже приедет. Заказан ли кофе-гляссе? — безбожно врали по-французски русские комиссионеры отеля. — Монсир ле барон… господин Ротшильд так любит этот освежающий напиток.
Сотни взглядов, в которых светились любопытство и острое чувство зависти, провожали выездную свиту могущественных владык земного счастья. С перрона донесся первый звонок.
— Где же Ротшильд? Хоть бы глазком на него поглядеть! — неслись сдавленные возгласы.
У входа произошло какое-то движение. Выездная свита ее светлости бросилась туда стремглав. В общий зал входила великолепная дама в строгом, но стильном аристократическом туалете.
— Я не опоздала? — послышался мелодичный голос.
— О, ваша светлость, еще только первый звонок! Места для вашей светлости уже готовы.
Она шла как царица среди безмолвно и почтительно расступившихся перед ней людей.
— Барон! Барон идет!
Светлость померкла перед мешком с золотом. И такова была власть имени Ротшильда, что все, как бараны, столпились в кучу и не спускали жадных взглядов с дверей. Оттуда появился несколько сутуловатый человек, одетый в скромное серое пальто, в мягкой шляпе. Через плечо у него болталась небольшая кожаная сумка.
— Это-то и есть Ротшильд?! — пронесся общий вздох глубокого разочарования. — Батюшки! Да пальто на нем и сорока рублей не стоит…
— Дура, молчи! Аристократы всегда так, на наряды внимание мало обращают.
Хвост провожатых следовал за знаменитым банкиром, в прихожей которого, случалось, и принцы почитали за честь сидеть.
— Э-э-э… Обед был превосходный. В особенности вина … — с хрипом вырывались из его впалой груди слова.
— Ротшильд! Ротшильд!
— Смотрите, смотрите! Вот он, владыка европейской биржи!..
Он продолжал медленно продвигаться вперед, с трудом переставляя ноги. В дверях он столкнулся с ее светлостью княгиней Имеретинской.
— Простите, сударыня… — приподнял свою шляпу великий миллионер.
— Простите, сударь… — ответила ему в тон ее светлость.
Миг, один еле уловимый миг. И разошлись.
…Темно в роскошном купе Альфонса Ротшильда. Сквозь синие шелковые занавески проникает тусклый свет горящей свечи. Миллионер, парижский еврей, «золотое солнце» Европы, мирно почивает. Он, собственно, не спит, а дремлет, откинувшись на спинку бархатного дивана, смакуя дорогую гавану.
— Позвольте прикурить, милостивый государь!
Смотрит с недоумением барон Ротшильд. Перед ним ослепительная красавица, рыжеволосая, с сигаретой у рта.
— О, пожалуйста! — привстал Ротшильд, вынимая дорогие восковые спички.
— Вы Ротшильд? — очаровательно улыбнулась красавица.
Разговор шел все время на французском языке.
— Да.
— А я княгиня Имеретинская, светлейшая…
— О, я польщен знакомством с вами…
Мешок с золотом преклонился перед высоким титулом.
— Вы позволите, барон, побеседовать с вами, пока я докурю свою сигаретку? Моя бедная компаньонка не выносит табачного дыма. А я, признаться, люблю затянуться после обеда.
— Ваша светлость, — склонился с глубочайшим почтением Ротшильд, — не нахожу слов, чтобы выразить вам свою несказанную радость… Я так польщен… Я так безмерно счастлив… Когда богиня спускается к простому смертному…
— А вы большой льстец, любезный барон! Ну-с, побеседуем… Вы… вы любите женщин?
Ротшильд захохотал противным смехом:
— О-ла-ла! Конечно, я так полагаю!..
Светлейшая сверкнула глазами:
— Слушайте, барон, вы безмерно богаты. У вас четверть Франции в руках. Скажите, если бы вам понравилась женщина, девушка… вы были бы способны положить к ее ногам миллиона два?
Тихий гортанный смех был ей ответом:
— Ваша светлость, та женщина, которая мне понравится, может располагать ключом от моей домашней кассы.
— А… а в ней много?
Рыжеволосая красавица Нина Имеретинская все ближе и ближе придвигалась к миллионеру.
— Я Ротшильд, мадам… простите… ваша светлость.
Наступила пауза.
— А вы способны любить? — вдруг резко, разгорячившись, с пылающим взором спросила она.
— Я… я полагаю.
И опять последовала пауза. Светлейшая заплакала.
— Ради бога, что с вами, ваша светлость?! — в недоумении и испуге воскликнул Ротшильд.
— Барон, я гибну! Я погибла…
— Вы?! Вы, ваша светлость?
— Я… Я проиграла все состояние. Я проиграла деньги моего мужа. Мне остается убить себя!
Ротшильд вынул бумажник:
— Извините, я осмотрюсь немного…
Рядом свободное купе. Другое тоже. Только в дальнем конце вагона спит какая-то дама.
— Это ваша спутница? — поинтересовался Ротшильд.
— Да.
— Сколько вы проиграли?
— Пятьсот тысяч рублей…
Сквозь газовый тюль просвечивают прелестные руки. Такие полные, атласные, с соблазнительными ямочками на локтях. Аромат чудных нежных духов бьет прямо в лицо барону Ротшильду.