— Простите, я не намерен исповедоваться перед вами… — желчно проговорил следователь.
Путилин усмехнулся и отпарировал удар:
— Из-за боязни лишиться удовольствия от своей блестящей следственной победы?
Следователя передернуло.
— Я не имею права сомневаться в правильности решения суда… — отчеканил он. — Весь добытый материал сделался его достоянием, и если суд вынес свой приговор, то, значит, дело кончено.
— И все-таки вы покажете мне и материал, и будете отвечать на мои вопросы! — уверенно проговорил Путилин.
— Не вы ли меня заставите? Не забывайте, ваше превосходительство, что я — не ваш подчиненный. Я судебный следователь, а не агент сыскной полиции.
— Увидим!.. — бросил ему Путилин.
От следователя Путилин поехал к министру юстиции. Принятый весьма милостиво и радушно, начальник петербургской сыскной полиции рассказал, в чем состоит его дело.
— Позвольте, но приговор суда оглашен в окончательной форме… — поднял брови сановник.
— Совершенно верно, ваше сиятельство. Но я убежден, что мы имеем дело с судебной ошибкой, — спокойно ответил Путилин.
Сановник развел руками:
— Я знаю вашу проницательность, милостивый государь, но что же мы можем теперь поделать? Я бессилен перед решением суда. Чего же вы добиваетесь?
— Только одного — чтобы приведение приговора в исполнение было отсрочено.
— На какое время?
— На неделю.
Сановник удивленно поглядел на Путилина:
— И в такой короткий срок вы надеетесь сделать для торжества правосудия больше, чем сделали следственные структуры в течение почти полугода?
— Я постараюсь. Если мне удастся, я спасу человека, ибо предъявлю другого убийцу, настоящего, если не удастся — пусть свершится то, что предопределено.
— Хорошо. Это я имею право сделать — отсрочить исполнение приговора.
— Затем я прошу вас, ваше сиятельство, разрешить мне пользоваться всем добытым следственным и судебным материалом.
…Через час Путилин подъехал к дому убитой ростовщицы. Он позвонил в железный звонок, и хриплые, лающие звуки пронеслись за воротами по двору. На воротах была прибита бумажка:
«Этот дом продается или сдается внаем».
Прошло несколько минут. Никто не являлся. Путилин позвонил еще раз, и вскоре калитка открылась. Перед Путилиным стоял сильный, стройный, коренастый мужик с красивым лицом.
— Что вам угодно? — спросил он Путилина.
— Ты дворник?
— Да-с.
— Так вот я хотел бы осмотреть этот дом.
— Купить желаете?
— Нет, внаем взять.
Путилин пристально смотрел на дворника. Он заметил какую-то тень, промелькнувшую на его лице.
— Пожалуйте… Только навряд ли, господин, он вам понравится.
— Почему это?
— Мрачная она, квартира-то, скучная.
— Скажи, любезный, в ней-то и убили твою хозяйку, старуху? Или, может быть, ты не тот дворник, при котором это случилось, а новый?
— Нет, я тот самый. При мне это случилось… — ответил нехотя мужик.
— Кто же продает дом? Разве после старухи остались наследники?
— Дальние какие-то сродственники объявились, вот дом и продают.
— А ты что же тут делаешь?
— Доживаю пока. Упросили сродственники до продажи дома не уходить с места.
— Страшно поди тебе одному тут жить?
Дворник как-то криво усмехнулся:
— А чего страшно-то?
— Да как же — жить в месте, где совершено такое преступление!
— Ничего… — мотнул он головой и как-то странно поглядел на Путилина: — А вы, господин, видно, случаем этим шибко интересуетесь, что про него все вспоминаете…
Путилин улыбнулся:
— Ты прав, голубчик, интересуюсь. Ты холостой или женатый?
— Женатый.
— А где же жена? С тобой живет?
— Нет, в деревне.
— Чай, на побывку приезжает?
— Случается…
— А тогда, когда это случилось, была она здесь или нет? — задал быстро-быстро вопрос Путилин.
— Была… — ответил дворник, но сейчас же добавил: — А впрочем, не помню… Может, и не было.
— Ну, покажи мне теперь дом. Идем.
Небольшой двухэтажный домик убитой ростовщицы, занимающий половину двора, производил неприятное впечатление. Уныло глядели на двор грязные запыленные окна. Местами штукатурка отвалилась, образуя впадины.
— Старый дом… — проговорил Путилин.
— Я говорю, не понравится он вам, господин.
— Все же осмотрим его внутри.
Какой-то противный кислый, затхлый воздух стоял в комнатах с низкими потолками, заставленных старинной мебелью.
— Что же родственники мебель-то не вывезли? — поинтересовался Путилин.
— А они так решили: когда продадут дом или сдадут, тогда и вывезут. А пока, мол, пусть стоит здесь.
Известный сыщик занялся подробным осмотром комнат.
— Здесь, вот в этой комнате, и была убита твоя хозяйка?
— Так точно.
Иван Дмитриевич нагнулся над одним местом на полу.
— Здесь вот она и горела, задушенная… — продолжал Путилин. — Так?
— Так. А вы-то откуда это знаете, господин?
Путилин сделал паузу, пристально поглядел на дворника и таинственным голосом тихо прошептал:
— А ты разве не знаешь, что то место, где совершается убийство, злодеяние, где лежит труп убитого, всегда хранит особые следы? Кровь убиенного взывает об отмщении. Знаешь это?
Лицо дворника побледнело, какая-то судорога пробежала по лицу.
— Откуда ж я могу это знать… — пробормотал он в сильном волнении. — А вот вы-с насчет крови говорите, так крови-то не было, потому как хозяйку мою задушили, а не зарезали.
— Твоя правда… — пробормотал Путилин. — Ишь как мебель-то попортилась от огня!
И, проговорив это, он внимательно стал ее рассматривать.
— А ты молодец, что пыль-то с мебели стираешь. Радеешь о хозяйском добре. Стирай, стирай, мебель хорошая, красного дерева.
— Какая-с пыль? Никакой пыли я не стираю… — быстро ответил дворник.
— Да неужто? А как же на всем этакая толща пыли понасела, а на стульях, на шкафу, на рамах картин ее не имеется?..
Дворник пробормотал что-то невнятное.
— Ты бы уж заодно и от мышей ее берег, от крыс. Может, я куплю у наследников мебель-то эту.
— От каких таких мышей? — уже злобно выкрикнул дворник. — Ни мышей, ни крыс не водится здесь.
— Да ну? — удивился Путилин. — Кто ж это в таком случае рамы подгрызает, ножки, спинки диванов и стульев?
И, не ожидая ответа, вдруг огорошил дворника вопросом:
— А правду ли говорят, что после убитой мало денег нашли? А она ведь страшная богачка была…
Путилин близко-близко подошел к дворнику и, опять понизив голос до таинственного шепота, бросил:
— А что, если она, убитая, скаредная старуха, хранила их где-нибудь в потайном месте? А? Может, запрятала их куда-нибудь?
Дворник отшатнулся от странного посетителя.
— Вы… вы, извините, господин, что это вы все меня убийством шпыняете? — проговорил он дрожащим голосом. — Чудное, право, дело: пришли насчет найма дома, а сами все о другом речь ведете.
Послышался смех Путилина.
— А тебе что, трудно поболтать со мною? Я тебе на чаек дам. Очень уж я любопытен. На, держи пару целковых.
Дворник не взял денег, сумрачно отстранив руку чудного посетителя.
— Благодарствуйте… не надо… А только сделайте милость, не задерживайте меня. Если что о цене или насчет окончательной сделки, так к хозяевам пожалуйте. Живут они на Васильевском острове.
Еще несколько минут — и Путилин покинул дом убитой Охлопковой.
Я находился в кабинете моего гениального друга, когда тот вернулся после осмотра охлопковского дома. Лицо его, по обыкновению, было непроницаемо.
— Помощника попросите ко мне! — отдал он приказ дежурному агенту.
Тот не замедлил явиться.
— Садитесь, голубчик, и выслушайте мои инструкции.
— Вы уезжаете куда-нибудь, Иван Дмитриевич?
— Да. Я должен торопиться, ибо в моих руках участь невинно осужденного.
Я сразу догадался, что речь идет об Александровском, убийце старухи ростовщицы.
— Ты возьмешь меня с собой, Иван Дмитриевич? — живо спросил я.
— Нет, доктор, ты стал бы для меня лишней обузой. Может быть, при финале дела ты и будешь присутствовать. Ну-с, голубчик, слушайте…
И Путилин начал со своим помощником таинственную беседу.
— Понимаете?..
— Так, хорошо…
— Надо следить так тонко, чтобы ни малейшее подозрение не запало в его душу. Имейте в виду, он начеку.
— Будьте покойны, Иван Дмитриевич!
— Дело поручите Х. Он молодчина.
И через час начальник сыскной полиции уже выходил из своей знаменитой костюмерной совершенно преображенным: перед нами стоял мелкий купец, торговец из породы деревенских кулаков-мироедов.
— Ну, господа, до свидания! Вы скоро увидите меня «иль на щите, иль со щитом».
— А как скоро, Иван Дмитриевич?
— Дня через четыре, может быть, через пять.
— Ого! — воскликнул я. — Ничего себе скоро!
Кипит, бурлит довольно богатое село Хрущево. Справляет оно свой храмовый праздник, совпадающий с ежегодной ярмаркой. Справляет так, как подобает русскому обычаю — пьяно, с гульбой до драк, до состояния полного зверства. В кабаке Евстигнея Бесчастного, рыжего целовальника, дым стоит коромыслом.
— Еще штоф! Эй, миляга, тащи живей!
— Мигом!
Гремят песни — то жалостливые, пьяные, то бесшабашно-разудалые весьма неприличного содержания. Около одного стола, покрытого мокрой красной скатертью, особенно суетился подручный целовальника. Гости уж больно важные потчуются: полицейский, лавочник, известный кулак-мироед, откупщик и еще один новый торговец, приезжий. Широко угощает новый первых людей села Хрущева.
— Пожалуйста-с… Очень рад свести знакомство со столь почтенными лицами. Угощайтесь!..
— А вы-с по какому случаю пожаловали сюда? — любопытствовал местный кулак-мироед.
— А так-с, знаете, поразнюхать хотел, нельзя ли дельце какое завести здесь…
— А какое примерно? — тревожно спросил кулак, опасаясь встретить в новом человеке конкурента.