— У дверей зала третьего класса в момент выхода публики будет стоять Х. О, он молодчина! Он не пропустит ни одного подозрительного лица… — возбужденно проговорил Путилин.
Мы вернулись в зал первого класса. Тут было не особенно много пассажиров. Мой друг зорко всматривался в лица мужчин и женщин, одетых по-дорожному, с традиционными сумками через плечо. Особенное внимание привлекал высокий рыжий господин с огромными бакенбардами, с чемоданом в руках. Это был тип англичанина-туриста.
— Пора выпускать публику для посадки в вагоны! — незаметно шепнул начальник станции.
— Выпускайте! — так же тихо ответил Путилин.
Начальник сыскной полиции встал у дверей на выход, не спуская пристального взора с проходящих мимо него пассажиров. Вот прошел один, другой, третья…
— Скажите, пожалуйста, который час? — по-английски обратился Путилин к высокому рыжему джентльмену.
Тот вскинул на него удивленный и непонимающий взгляд.
— Виноват, я не понимаю, что вы говорите! — холодно бросил он.
Пассажиров больше не оставалось. Дверь была моментально заперта на замок, и отдан был приказ выпускать «с осмотрительностью». Публика почти вся уже расселась по вагонам.
— Его нет! — на ходу бросил Путилину Х., дождавшийся выхода последнего пассажира из залы третьего класса.
— Садитесь при последнем звонке в вагон первого класса, там находится рыжий господин с большим черным чемоданом. Не спускайте с него глаз. Следуйте по пятам. Мы будем обмениваться телеграммами, — тихо проговорил Путилин.
Поезд был заполнен. Под предлогом, что кто-то из пассажиров обронил чемодан с ценными вещами, агенты, кондукторы и жандармы вновь самым тщательным образом обшарили весь поезд. Путилин, якобы муж потерявшей чемодан дамы, их сопровождал. Результат был тот же: Домбровского в поезде не было, если только рыжий… До отхода поезда оставалось около девяти минут.
Когда Иван Дмитриевич с довольной усмешкой, тщательно обследовав все вагоны, выходил из последнего, своды перрона огласились звуками стройного похоронного пения. Четыре здоровенных факельщика несли большой гроб, обитый лиловым бархатом. Он в их руках тихо и мирно покачивался. За гробом шла женщина в трауре, горько, безутешно рыдавшая. Ее истеричный плач, полный тоски и ужаса, глухо раздавался под сводами вокзала. За гробом шли певчие в кафтанах с золоченой тесьмой.
— Куда, в какой вагон вносить? — спросили начальника станции двое факельщиков в черном, несших гроб.
— Да вот прямо, в траурный. Не видите разве? — недовольно буркнул начальник станции. — Точно в первый раз…
Скорбную ношу внесли в вагон. Вновь раздалось заунывное пение. Путилин, человек в высокой степени религиозный, стоял у особого вагона с обнаженной головой, почтительно сняв шляпу. Чувствительный и добрый, как все талантливые, благородные люди, он с искренним соболезнованием обратился к даме в трауре.
— Простите, сударыня… Вы так убиваетесь… Кого вы потеряли?
И Путилин указал на гроб, вносимый в этот момент в траурный вагон. Прелестная заплаканная молодая женщина посмотрела сквозь черный креп на почтенного незнакомца.
— Мужа… Я потеряла мужа, моего дорогого мужа…
Она заломила в отчаянии руки и, поддерживаемая каким-то солидным седым господином, вошла в вагон первого класса.
— Третий звонок! — отдал приказ начальник станции.
— «Со святыми упоко-о-ой…» — грянули певчие под звуки станционного дребезжащего колокола.
Поезд медленно стал отходить от платформы.
Я еще никогда не видел моего друга в таком странном состоянии духа, как тогда, когда мы возвращались в карете с вокзала. Моментами он казался темнее тучи, моментами лицо его озарялось довольной улыбкой. За все время пути он не проронил ни слова. Только когда карета свернула в какой-то переулок неподалеку от управления сыскной полиции, он обратился ко мне:
— Сегодняшний вечер и сегодняшняя ночь должны кое-что прояснить. Если ты хочешь присутствовать при всех перипетиях моей решительной схватки с этим дьяволом, то приезжай часов в семь ко мне в управление. Я ожидаю поступления важных донесений.
Сделав несколько визитов к больным, наскоро переодевшись и закусив, я ровно в семь часов входил в служебный кабинет моего друга.
— Ну что?
— Пока ничего… — сумрачно ответил Путилин.
Мы стали беседовать о некоторых случаях из криминальной хроники Парижа.
— Телеграмма! — вытянулся курьер перед начальником полиции.
Путилин нервно вскрыл ее.
— Проклятие! — вырвалось у него.
«Мы напали на ложный след. Черный чемодан не принадлежит Домбровскому. Жду ваших распоряжений».
Вот что сообщалось в телеграмме.
Путилин черкнул на листе бумаги:
«Следуйте дальше, вплоть до Москвы».
Беседа о некоторых чудесах антропологии прервалась. Иван Дмитриевич сидел в глубокой задумчивости. Вдруг он вскочил с места и, словно в исступлении, забегал по кабинету.
— Дурак! Болван! Старый осел! Прозевал, прозевал! — вырвалось у него.
Он, казалось, готов был вырвать все свои волосы. Он, мой дорогой уравновешенный друг, был просто страшен в эти минуты. Я невольно вскочил и бросился к нему, желая хоть как-то успокоить.
— Ради бога, что с тобой? Что случилось?
— Случилось то, что мы с тобой действительно проводили Домбровского. Я даже с ним, представь, раскланялся.
— Так почему же ты его не арестовал?
Путилин не слушал меня. Быстрее молнии он написал несколько слов на бумаге.
— Телеграмму скорее отправлять! Постойте, вот вторая! Да стойте, черт вас возьми, вот третья!
Я ровно ничего не понимал. У меня, каюсь, даже мелькнула мысль, не сошел ли с ума мой гениальный друг.
— Скорее ко мне Юзефовича.
Через несколько секунд в кабинет вошел маленький юркий человечек. Путилин что-то шепнул ему на ухо.
— Через сколько времени?
— Да так, часа через два-три.
Мы снова остались с ним вдвоем. Путилин подошел ко мне и, опустив руку на плечо, проговорил:
— Я посрамлен. Гениальный мошенник сыграл со мною поразительную штуку. Он надел мне на голову дурацкий колпак. Но помни, что за это я дам ему настоящий реванш. А теперь вот что я тебе скажу: содержание тех телеграмм, которые я сейчас получу, мне уже известно.
Прошло несколько минут. Я, заинтересованный донельзя, весь обратился во внимание.
— Телеграмма! — опять вытянулся перед Путилиным курьер.
— Им подай! — приказал Путилин. — Ну, докториус, вскрывай и читай!
«Начальнику сыскной полиции, его превосходительству господину Путилину. Доношу вам, что следовавшая за покойником дама в трауре бесследно исчезла из вагона первого класса, в котором ехала. Осталось только несколько забытых ею вещей. Куда делась — неизвестно.
Телеграмма была отправлена со станции Боровенки. Время получения — десять часов тридцать восемь минут вечера.
— Что это значит? — обратился я, удивленный, к моему гениальному другу.
Путилин от бешенства был бледен до удивительности.
— Это означает только то, что ты вскроешь очень скоро новую телеграмму.
Действительно, через полчаса, а может и чуть позже, нам подали новую телеграмму.
«Случилось необычайное происшествие. Обеспокоенный внезапным исчезновением дамы в трауре, я по прибытии поезда на следующую станцию вошел в вагон с покойником. Дверь вагона была настежь открыта. Крышка гроба валялась на полу. Гроб оказался пустым. Покойник исчез. Что делать?
Я захлопал глазами. Признаюсь откровенно, у меня даже волосы встали дыбом на голове.
— Как покойник исчез? — пролепетал я. — Куда и как мог исчезнуть покойник?!
— Бывает… — усмехнулся Путилин, быстро набрасывая слова на бумаге.
— Телеграмма! — опять выросла перед нами фигура курьера.
— Что ж, читай уж до конца мою сегодняшнюю страшную корреспонденцию! — с досадой бросил мой друг.
«Благодарю вас за то, что вы меня проводили. От вас, мой друг, я ожидал большей находчивости. Я сдержал свое слово: вы проводили меня.
Искренне любящий вас
— Понял ты теперь или нет? — в бешенстве взревел Путилин, комкая в руках депешу.
От всей этой абракадабры у меня стоял туман в голове.
— Ровно ничего не понимаю… — искренне проговорил я, пребывая в полной растерянности.
Секретный шкаф открылся. Перед нами стоял Юзефович.
— Ну?!
— Он здесь. Я привел его.
— Молодец! Впусти его.
Дверь отворилась, и в кабинет робко, боязливо вошел невысокий человек в барашковом пальто — бекеше.
— Вы содержатель похоронной конторы Панкратьев? — быстро спросил Путилин.
— Я-с, ваше превосходительство! — почтительно ответил тот.
— Расскажите, как было дело!
— Было-с это четыре дня тому назад, — начал гробовщик. — Час уже был поздний, мастерская не работала. Мы спешно кончали гроб. Вдруг через черный ход входит господин, отлично одетый.
«Вы хозяин?» — обратился он ко мне. «Я-с. Чем могу служить?» — «Я приехал заказать вам гроб». — «Хорошо-с. А к какому сроку вам требуется его изготовить?» — «Да как успеете… — ответил поздний посетитель. — Я хорошо заплачу». — «А вам для кого гроб требуется, господин?» — обрадованный посулом щедрой платы, спросил я. «Для меня!» — резко ответил он.
Я вздрогнул, а потом быстро сообразил: ну, конечно, шутит господин. «Шутить изволите, хе-хе-хе, ваше сиятельство!» А он-с так и вонзился в меня своими глазами: «Я, любезный, нисколько с вами не шучу! Вам нужна мерка? Так потрудитесь снять ее с меня. Не забудьте припустить длину гроба, потому что когда я умру, то, конечно, немного вытянусь».
Я-с, признаюсь, ваше превосходительство, нехорошо себя почувствовал, даже побелел весь, как потом мне рассказывали жена и подмастерье. Оторопь, жуть меня взяла. Первый раз в жизни своей приходилось мне снимать мерку для гроба с живого человека. Однако делать нечего, взял я трясущимися руками мерку и стал измерять важного господина.