— Может быть, вы оставили привратнику?
— Нет, господин следователь.
— Однако это странно! У вас, конечно, были важные причины скрыть его?
— Не скрыл, а просто потерял…
— Когда?
— Во время ареста.
— Значит, он не был на кольце вместе с прочими?
— Нет, я носил его отдельно.
Следователь недоверчиво улыбнулся.
— Это очень маловероятно, — сказал он, — и меня удивляет такая бесполезная ложь, ведь вы должны понимать, что отсутствие этого ключа не помешает произвести у вас обыск.
— Я это знаю и знаю также, что там не найдут ничего подозрительного.
— Увидим.
Рене начинал оправляться от своего смущения. Он видел, что уже поздно производить обыск в этот день, а завтра таинственная бумага, которую он хотел скрыть, будет уже в руках Анжелы Леруа.
Камю-Брессоль взглянул на часы.
— Увидим, — повторил он. — Обыск будет произведен в вашем присутствии, может быть, ночью вы одумаетесь и утром будете более расположены к откровенности.
Механик вздрогнул от радости.
«Я не ошибся, — подумал он, — обыск будет завтра, все спасено!»
Письмоводитель прочел вслух вопросы следователя и ответы обвиняемого.
— Теперь подпишите, — сказал Камю-Брессоль.
Рене взял перо и твердой рукой подписался под протоколом со своим обычным сложным росчерком.
Следователь велел увести обвиняемого.
Рене поклонился и вышел в сопровождении двух сторожей.
Камю-Брессоль положил протокол допроса в папку и, взяв лист бумаги, написал:
«Начальнику сыскной полиции.
Завтра утром произвести обыск на квартире обвиняемого Рене Мулена в его присутствии. Изъять все бумаги и подозрительные вещи».
Приколов этот лист на папку, он позвонил.
В кабинет в ту же минуту вошел один из чиновников.
— Отнесите начальнику сыскной полиции, — сказал Камю-Брессоль.
Чиновник взял папку и вышел.
— Ну, на сегодня довольно, — прошептал следователь, — пора и обедать.
Между тем Тефер бродил по зданию суда, ожидая конца допроса Рене Мулена.
Он видел, как увели обвиняемого, который прошел мимо, не заметив его.
«Хорошо, — подумал инспектор, — кончено… Теперь я должен во что бы то ни стало узнать, дал ли он свой адрес…»
И он продолжал свою прогулку, подстерегая письмоводителя Камю-Брессоля, уверенный, что в качестве инспектора полиции ему удастся добыть от того нужные сведения, несмотря на тайну следствия.
Он увидел, как один из чиновников бросился по звонку в кабинет следователя и тотчас же вышел с папкой в руках, читая слова, написанные на приколотом к ней листе. Тефер остановил его.
— А! Это вы, Ламбер? Куда бежите?
— Недалеко, господин Тефер… Вам скоро будет дело.
— Почему вы так думаете?…
— Потому, что приказано произвести завтра утром обыск.
— У кого? — спросил с беспокойством Тефер.
— У какого-то Рене Мулена.
От радости вся кровь хлынула в лицо полицейского.
«Так он дал адрес! — подумал он. — Хорошо… не дольше как через час я узнаю все, что мне нужно».
— Я провожу вас, — сказал он вслух Ламберу.
И пошел с ним, но ни о чем больше уже не спрашивал.
Ламбер понес бумаги в канцелярию, а Тефер поспешил пройти в свою комнату, бывшую рядом с кабинетом начальника сыскной полиции.
Он знал, что тот назначит для обыска или его самого, или кого-нибудь из его товарищей, и, стало быть, драгоценные сведения скоро будут в его руках. Тем не менее он волновался и сидел как на иголках.
Наконец дверь отворилась и показался пристав с бумагами.
Тефер был один в комнате.
— Передайте, пожалуйста, это патрону, — сказал пристав, — теперь уже поздно, и я спешу.
— Хорошо, давайте.
«Это протокол допроса, — сказал себе Тефер. — Случай мне положительно благоприятствует… дело идет как по маслу».
И он вошел в кабинет патрона.
— Что вам, Тефер? — спросил начальник сыскной полиции.
— Вот тут бумага от господина Камю-Брессоля. Пристав сказал, что речь идет об обыске у того человека, которого я арестовал несколько дней назад и который ни за что не хотел сказать своего адреса.
— Господин Камю-Брессоль нашел средство развязать ему язык, — сказал, смеясь, начальник. — Он мастер вести допросы. Посмотрим…
Он взял бумаги из рук Тефера, который остался тут же, готовый предложить свои услуги, если о нем забудут.
Начальник полиции стал просматривать протокол.
— А! А! — вскричал он вдруг. — Молодец знаком с итальянскими агитаторами в Англии! Поздравляю вас, Тефер.
Инспектор поклонился, краснея от радости.
Решительно ему везло! Думая служить только герцогу Жоржу де Латур-Водье, он оказал в то же время услугу правительству! Его ждет награда, повышение!
Какие сладкие мечты для полицейского!
Начальник полиции продолжал:
— Он был там знаком с самыми опасными заговорщиками: Орсини, Бенедетти, Брюсони… Ну, его дело плохо!… Вообще этот Рене Мулен слабоват… Чтобы объяснить свое возвращение во Францию, он прибегает к самым глупым выдумкам… Уверяет, что тут замешана какая-то семейная тайна, которую он не имеет права рассказывать. Плохо придумано, плохо!
Тефер внимательно слушал, стараясь запомнить каждое слово.
— Завтра, — заключил начальник, складывая бумаги, — завтра обвиняемого надо будет взять из тюрьмы и отвезти на его квартиру и при нем произвести обыск. Я поручаю это вам. Я сейчас напишу приказ тюремному начальству. Завтра в восемь часов вы поедете в Сент-Пелажи и возьмете Рене Мулена и повезете в карете на его квартиру на Королевскую площадь, 24, четвертый этаж… Я буду ждать вас там в половине девятого. Вот вам приказ. Смотрите же хорошенько за этим молодцем! Его арест очень важен, особенно сейчас, когда за границей составляют заговор против жизни главы государства.
— Будьте спокойны, я отвечаю за обвиняемого…
Тефер вышел из кабинета, не помня себя от радости.
— Четверть восьмого! — прошептал он, взглянув на часы.
Он отдал приказания на завтрашний день двум агентам своей бригады и поспешно вышел из префектуры.
На площади Дофина он взял фиакр и поехал к герцогу де Латур-Водье на улицу Святого Доминика.
Госпожа Леруа была поражена приходом посланца Рене Мулена, и ее очень беспокоило его сообщение, что за их домом следит полиция.
Что это значит? Это не предвещало ничего хорошего.
Берта, затворив дверь за торговцем билетами, вернулась в комнату матери в сильном волнении.
— Милая мама, — сказала она нетвердым голосом. — Я не хотела тебя ослушаться… Этот человек уверял, что должен говорить с тобой одной… Я ушла, но эта тайна меня тревожит и пугает… Боюсь, что он сказал тебе что-нибудь неприятное.
— Успокойся, милая Берта, твои опасения ни на чем не основаны. Этот человек принес мне надежду.
— В самом деле?
— Да, и я скажу это с еще большей уверенностью, когда прочту принесенное им письмо.
— Я опять должна уйти?
— Нет, моя крошка, останься. Приготовь мне утреннее платье.
Госпожа Леруа говорила так тихо, что ее слова едва можно было расслышать.
Несчастная женщина слабела с каждым днем, однако Этьен Лорио не терял еще надежды.
«Немного счастья могло бы, может быть, спасти ее», — думал он.
Мадам Леруа стала читать письмо. В первый раз после долгих лет на исхудалом лице больной появилось почти радостное выражение. Легкий румянец покрыл ее бледные щеки.
Она жила некогда в этом доме, где поселился теперь Рене. Там родились ее дети.
Это случайное совпадение казалось ей хорошим предзнаменованием.
Берта, конечно, тотчас же заметила произошедшую в матери перемену.
— Мама, — сказала она, — ты, верно, получила хорошие вести? Не правда ли?
— Да, дитя мое.
— Могу я спросить, от кого это письмо?
— От Рене Мулена.
— Рене Мулен, это тот рабочий, которого любил наш бедный отец… Ты его встретила на кладбище?
— Да, — ответила Анжела, и лоб ее снова омрачился тяжелым воспоминанием.
— Могу я прочесть это письмо?
Госпожа Леруа покачала головой.
Берта не стала настаивать, но немного погодя сказала:
— Что же он пишет?
— Он просит меня об одной услуге.
— И это так тебя радует?
— Да, мне очень приятно быть полезной тому, кто так любил… Я всегда смотрела на Рене, как на родного сына.
Берта никогда не сомневалась в словах матери, но эти ответы казались ей, и не без основания, неопределенными и уклончивыми.
Ей казалось, что мать от нее что-то скрывает.
— Милая мама, почему же он пишет тебе, вместо того чтобы прийти самому?
— Потому что он не может прийти.
— Разве он не в Париже?
— Он в тюрьме.
— В тюрьме? — повторила с испугом молодая девушка. — В чем же он виновен?
— Ни в чем… Обвинение, которое на него возводят, несправедливо и ложно, я в этом уверена.
— Но вы ведь видели его несколько дней назад?
— Да.
— Каким же образом он теперь в тюрьме?
— Его арестовали в день нашей встречи, в моем присутствии, у входа на кладбище…
— Но это ужасно! Каким ударом это было для тебя! Почему ты ничего мне об этом не говорила?
— Считала лишним… Я, как и Рене, думала, что его арестовали по ошибке, что это скоро объяснится и его освободят.
— Но его не освободили… Стало быть, тут не было ошибки… В чем же его обвиняют?
Письмо давало готовый ответ: Рене считал себя замешанным, без его ведома, в какое-нибудь политическое дело.
Госпожа Леруа ухватилась за это объяснение, как очень правдоподобное, и передала его дочери.
Берта вздохнула с облегчением:
— Теперь я успокоилась. Я боялась, чтобы господина Мулена не обвинили в каком-нибудь бесчестном поступке.
— Бесчестном поступке! Рене Мулен на это не способен. Довольно раз взглянуть на него, поговорить с ним, чтобы убедиться, что это честнейший человек на свете.
— Господин Рене говорит в письме, что его скоро освободят?