— О! Я дам…
Он хотел сказать «честное слово», но тотчас же вспомнил о своем положении и месте, в котором находился, и не решился закончить фразу.
Анри поднялся, собираясь уходить.
— Так вы просмотрите мое дело? — спросил Жан Жеди.
— Я же вам обещал…
— И скоро я вас увижу?
— Да, скоро…
Жан Жеди вернулся в тюрьму в сильнейшем смущении и недоумении. Ответы молодого адвоката опровергали его догадки, и он спрашивал себя, не напал ли он на ложный след. Конечно, буквы, о которых говорил Гусиное перо, «герцог С. де. Л.-В.» подходили как нельзя лучше к имени Сигизмунда де Латур-Водье, но ведь это ничего еще не доказывало: во Франции есть много имен, начинающихся этими буквами. Он начал даже сомневаться, действительно ли мадам Дик-Торн и отравительница одно и то же лицо.
— Ну что? Уж не отказался ли он? — спросил Рене, видя его таким мрачным.
— Нет, старина! Он будет меня защищать, и я надеюсь скоро освободиться.
— Почему же у вас такой печальный вид?
— Что за фантазия пришла тебе! Напротив, я очень рад… Я готов хохотать, как помешанный.
Время шло.
День суда над Рене и Жаном Жеди не был еще официально назначен.
Между тем герцог де Латур-Водье жил в своей новой квартире на улице По-де-Фер-Сен-Марсель, по временам пробираясь тайком в свой дом, чтобы прочесть полученные письма. Все считали его далеко от Франции.
Несмотря на все усилия, Теферу не удавалось найти бывшую любовницу герцога, которую он искал под именем Клодии Варни, и он пришел к заключению, что она еще не приехала в Париж.
С другой стороны, хотя сыщики и не окружали больше дом вдовы Леруа, тем не менее Тефер продолжал следить за ним и приносил вести, очень приятные для сенатора, который ждал с нетерпением смерти Анжелы Леруа. Ему казалось, что эта смерть снимет с его плеч давящую тяжесть.
Он не обращал никакого внимания на дочь Поля Леруа и был твердо уверен, что, если мать умрет, ему не будет уже грозить никакая опасность.
Без помощи и опоры Берта, конечно, не могла ничего предпринять.
Рене Мулен мог быть для нее этой опорой, но он в тюрьме, и осуждение его очень вероятно, так как, на его несчастье, в это время произошло известное покушение на улице Ле-Пельтье, где гранаты Орсини ранили и перебили много людей около кареты Наполеона III. Механик сам говорил, что знал итальянских заговорщиков, и это очень его компрометировало.
Положение Анжелы Леруа было безнадежно.
Этьен мог только на короткое время отсрочить роковую развязку.
Доктор относился к Берте с крайней сдержанностью и холодностью. Это было невыразимо тяжело для него. Раны его сердца болели и не давали ему ни минуты покоя.
Берта страдала не меньше его, но сознание долга поддерживало ее силы.
Наконец наступила роковая минута. Этьен увидел, что смерть приближается быстрыми шагами.
Он принудил себя забыть на минуту, что считает Берту виновной, и, отведя ее в сторону, сказал дрожащим голосом:
— Дальше надеяться было бы безумием, и я должен приготовить вас, мадемуазель, к неминуемой катастрофе, которая может произойти каждую минуту.
— Боже мой! — воскликнула, бледнея, Берта. — Моя мама умирает!…
Этьен продолжал:
— Вы будете сиротой… без поддержки, без друзей… да, без друзей, и, однако, вам предлагалась глубокая и честная любовь, безграничная преданность… вы все это оттолкнули… Я не хочу помнить, что вы отказались мне отвечать, и снова прошу, умоляю вас сказать… неужели вы будете неумолимы?… Верните мир моей душе, надежду моему сердцу!… Берта, милая Берта, будьте откровенны, не скрывайте ничего… Зачем вы ходили на Королевскую площадь?
— Ваше горе меня трогает, — ответила Берта разбитым от волнения голосом, — но и сегодня я не могу сказать вам ничего, кроме того, что уже говорила. Я отказываюсь оправдываться. Я не буду отвечать вам.
Этьен молча взял свою шляпу и вышел, шатаясь, как пьяный.
Вечером того же дня Анжела Леруа тихо скончалась в объятиях дочери.
Печально тянулось время для бедной сироты. Скоро к тяжелому горю присоединилась гнетущая скука.
Чтобы рассеяться, Берта достала через привратницу работу и проводила за нею целые дни, ожидая освобождения Рене Мулена.
Она старалась изгнать из сердца образ Этьена Лорио, которого она не думала когда-либо увидеть, но все ее усилия были тщетны.
Прошла неделя.
Наконец однажды утром пришло письмо, адресованное мадам Монетье. Берта разорвала конверт дрожащей рукой. Кто мог писать ее матери? Неужели ее ждало еще какое-нибудь новое горе?
Она взглянула на подпись и вздрогнула, увидев имя Рене Мулена.
— Он! Наконец! — радостно прошептала Берта. — Значит, он свободен!
Письмо Рене содержало в себе следующие строки:
«Милостивая государыня!
Мое дело будет разбираться завтра в седьмом отделении суда исправительной полиции.
Если вы придете в суд к одиннадцати часам утра, вы услышите разбирательство и узнаете, буду ли я оправдан или осужден.
Что бы ни случилось, будьте уверены в уважении и преданности вашего благородного друга
Рене Мулена».
Слезы навернулись на глаза Берты.
«Бедная мама! — подумала она. — Увы! Ты не узнаешь судьбу нашего единственного друга. Моли Бога, чтобы он защитил невинного!»
На другой день в десять часов она отправилась в суд и, пройдя в залу седьмого отделения, стала в сильном волнении ждать.
Рене и Жан Жеди еще в девять часов были привезены из тюрьмы в обществе девяти других арестантов.
Дело Жана Жеди разбиралось в пятом отделении.
Арестанты ждали в мышеловке, пока их вызовут.
Рене был спокоен и весел, но его товарищ казался озабоченным, нервным и раздражительным.
— Что это с вами? — спросил механик, кладя руку на плечо Жана Жеди. — Разве вы не уверены в себе, как всегда?
— Нет, — ответил лаконично старый вор.
— Почему же? Ведь вы невиновны в краже, в которой вас обвиняют, и можете даже доказать алиби.
Жан Жеди пожал плечами:
— Все это ничего не доказывает. Проклятое первое осуждение портит дело… Вот что меня пугает.
Ну, что это! Соберитесь с духом! К чему трусить? Не хотите ли позавтракать? У нас есть еще время.
— Благодарю, я не голоден.
— Ну, хоть вина стакан выпейте.
— Это пожалуй… может быть, красное вино разгонит черные мысли.
За четвертым стаканом Жан Жеди повеселел и оживился. Обыкновенно вино на него мало действовало, но теперь, разбитый страхом и беспокойством, он начал быстро хмелеть, вероятно, отчасти также оттого, что пил на пустой желудок. Одним словом, он стал разговорчив, как прежде — молчалив, и Рене сказал себе, что, может быть, теперь удастся выведать кое-что относительно его прошлого.
Жан Жеди, Рене Мулен и еще несколько арестантов были вызваны в суд. Их развели под конвоем по разным отделениям.
Усевшись на скамью подсудимых, Рене окинул взглядом залу, отыскивая мадам Леруа.
Он увидел только Берту, и сердце его болезненно сжалось.
— Если бедная женщина не пришла, — прошептал он, — то, значит, она очень больна… может быть, умерла…
Холодный пот выступил у него на лбу при этой мысли.
Берта не знала механика и пристально разглядывала подсудимых, стараясь угадать, который из них Рене. Взгляд ее инстинктивно остановился на нем. Внутренний голос кричал ей: «Это он!» Но предчувствие еще не было уверенностью.
Другой взгляд был также устремлен на Рене, но с совершенно иным выражением.
Человек, смотревший на механика, был лет пятидесяти пяти или шестидесяти. Длинная седая борода падала ему на грудь. Синие очки скрывали глаза. Его чистое, но простое платье не обращало на себя внимания.
Это был герцог де Латур-Водье.
Узнав от Тефера, что Рене будут судить в этот день, герцог захотел присутствовать.
Объявили, что суд идет.
Все встали, и судьи заняли свои места.
Председатель был человеком, известным своей строгостью и в то же время беспристрастием.
Пять или шесть адвокатов, по большей части молодых, заняли места защитников.
Герцог машинально взглянул на них. Вдруг он вздрогнул и нахмурился, узнав маркиза Анри де Латур-Водье.
«Этот безумец никогда не исправится, — подумал герцог. — Вечный защитник бунтовщиков! Сейчас видно, что не моя кровь течет в его жилах. Кого он будет защищать?»
Вызвали бедняка, обвиняемого в непозволительных выражениях против правительства после обильного ужина.
После громовой речи прокурора и бесцветной — защитника, бедняк был приговорен к 25 франкам штрафа и шести месяцам тюрьмы.
Сенатор с довольным видом потер руки, и злая улыбка скривила его губы.
«Эта строгость предвещает хорошее! — думал он. — Рене Мулен не отделается меньше, как двумя годами».
Берта между тем дрожала от ужаса. Она думала о бумаге, подсунутой незнакомцами в стол Рене и взятой ею.
«Если бы у него нашли ту бумагу, — думала она, — несчастный погиб бы… Боже, спаси его!»
Первое дело было закончено.
Следователь вызвал Рене Мулена. Механик спокойно встал и обменялся улыбкой с защитником.
Берте казалось, что она упадет в обморок. Инстинкт не обманул ее, указав на Рене, друга ее матери, защитника их святого дела.
Нервная дрожь охватила сенатора.
Обвинительный акт, основанный на доносе Тефера, был составлен с ужасающей ловкостью. Доказанное знакомство Рене с Орсини придавало ему убедительность.
Для всех после чтения обвинительного акта виновность Рене была несомненна, и никто не сомневался, что он будет осужден.
Сенатор, сияя от радости, едва мог скрывать ее.
Начался допрос.
Рене отвечал со спокойствием и уверенностью чистой совести. Его ответы были ясны и точны. Никакие вопросы не могли сбить его.
В общественном мнении мало-помалу свершился переворот. Многие начинали думать, что Рене обвинен вследствие обманчивых внешних обстоятельств.