— Очень, иначе он не выбрал бы ее. Вряд ли чье-нибудь положение более независимо, чем его. Может быть, вы знаете, что он — единственный сын и что у его отца огромное состояние?
— Да, я знаю.
Клодия замолчала.
— Одна особа, — продолжала она, — которая говорила о господине де Латур-Водье в самых лестных выражениях, уверяла, что отношения между ним и отцом очень натянутые.
— Да, сударыня, мне кажется, что их политические убеждения несколько несходны. Но вообще на этот счет я не могу сказать ничего определенного. Я едва знаю герцога Жоржа, правда, Анри представлял меня ему, но с тех пор я ни разу его не видел. Нас разделяет бездна. Господин де Латур-Водье — герцог, сенатор, миллионер, стоит на вершине общественной лестницы, а я едва взбираюсь на первые ступени.
— По моему мнению, этой бездны не существует, — возразила мистрисс Дик-Торн. — Знание и талант стоят богатства и знатности.
— Не все так думают, сударыня.
— Это правда, но все люди с умом и сердцем разделяют мое мнение.
Клодия поднялась.
— Однако, — продолжала она, — удовольствие говорить с вами заставило меня забыть о главной цели вашего визита. Пойдемте, доктор, я проведу вас к моей дочери.
— К вашим услугам…
Бывшая куртизанка, в сопровождении доктора, прошла две комнаты и остановилась перед полуоткрытой дверью.
— Это я, моя крошка, — сказала она. — Я привела доктора. Можно нам войти?
— Да, мама, — ответил нежный приятный голос.
Оливия лежала на голубой шелковой постели, окруженной, как бы облаком, большим пологом индийской кисеи.
Она улыбнулась матери и доктору, подходившим к ее постели.
— О! — сказала она. — Я не очень больна.
— Однако вам нездоровится, мадемуазель, — заметил доктор, видя блеск ее глаз и ненормальный румянец на щеках. — У вас, конечно, легкая лихорадка…
С этими словами он пощупал пульс.
— Я не ошибся, лихорадка есть, хотя и самая слабая. Что у вас болит?
— У меня горло болит и голова тоже…
Этьен приложил ладонь к пылающему лбу Оливии.
— Вы чувствуете щекотание в горле? Не правда ли?
— Да, доктор.
— Кашляете по временам?
— Да.
Этьен улыбнулся:
— Решительно ничего серьезного. Вы пренебрегли некоторыми элементарными предосторожностями и простудились, но ваша простуда — такие пустяки, что я даже не сделаю ей чести, назвав ее бронхитом. Я пропишу вам питье, от которого все как рукой снимет, и через два дня вы позабудете об этом.
Клодия заранее приготовила бумагу, перо и чернила, и Этьен тут же написал рецепт.
— Вот, — сказал он, подавая его мистрисс Дик-Торн. — Давайте это питье по ложке через час. Завтра я приду взглянуть, какие будут результаты, и заранее убежден, что они будут превосходны. До завтра, мадемуазель.
— До завтра, доктор. Благодарю вас за ваши счастливые предсказания.
Этьен вышел в сопровождении Клодии, которая, как только дверь затворилась за ними, поспешно спросила:
— Доктор, это ничего? Действительно ничего?…
— Решительно… Даю вам честное слово. Разве вы боялись чего-нибудь дурного?
— Не то чтобы боялась, но, знаете, матери всегда пугаются… Теперь я успокоилась. Я хотела бы часто видеть вас у меня, как друга, конечно, а не как доктора. Я обещала господину Анри де Латур-Водье, что он будет встречать вас здесь. Надеюсь, вы не выставите меня лгуньей?
— Конечно, нет!
— Мы сейчас поговорим… Пройдемте в гостиную, прошу вас. Я хочу попросить у вас совета.
Клодия снова усадила Этьена в кресло.
— Господин де Латур-Водье, — начала она, — сказал мне, что вы получили место ординатора в Шарантонской больнице.
— Да, всего несколько дней назад.
— Из этого я заключаю, что вы занимаетесь душевными болезнями?
— Да, эта отрасль медицины всегда меня особенно привлекала… Я мечтаю когда-нибудь возглавить клинику для душевнобольных.
— Стало быть, я могу спрашивать вас с уверенностью, что вы мне все разъясните?…
— Отвечу, как могу.
— Человек, помешавшийся двадцать лет назад, может ли быть излеченным?
— Это не невозможно, но зависит от многих вещей.
— Каких же?
— Во-первых, от причин сумасшествия… Человек, о котором вы говорите, сошел с ума от сильного потрясения, внезапного испуга или в результате болезни мозга? В последнем случае я считаю его неизлечимым.
— А если это следствие испуга или раны?
— Тогда можно надеяться, и, может быть, у меня скоро будет доказательство, что эта надежда основательна.
— В вашей клинике есть случай такого рода?
— Да, сударыня, и случай очень редкий. Для счастливого исхода необходимо сделать операцию.
— Мужчине?
— Нет, женщине.
— И эта женщина давно больна?
— Уже более двадцати лет.
— А какая причина?
— Рана.
— Следствие преступления или случайность?
— Мне кажется, что первое вероятнее. Пулевое ранение в голову. Пуля застряла в кости.
— Это странно! — воскликнула Клодия.
— Очень странно и очень л.бопытно.
— Эта больная теперь в Шарантонской больнице?
— Да, сударыня.
— Она парижанка?
Тут Этьен вдруг вспомнил, что его новая пациентка «секретная» и что он не имеет права произносить ее имени.
— Я думаю, что парижанка, — ответил он, — но не могу сказать наверное.
— Родные навещают ее?
— Не знаю, — пробормотал доктор, которого эти настойчивые вопросы, видимо, смущали. — Я не знаю, что происходит в больнице вне времени моей службы… Для нас это только больные, и очень часто мы даже не знаем их имен.
Клодия была слишком умна, чтобы не понять, что больше ничего не добьется.
Всякие дальнейшие расспросы могли только возбудить подозрения доктора.
Да и что было ей за дело до всего этого? Она не могла предположить, чтобы шарантонская сумасшедшая была вдовой герцога Сигизмунда де Латур-Водье, и поэтому прекратила бесполезные вопросы.
— Благодарю вас, доктор, вы сказали мне все, что я хотела знать. Может быть, я скоро покажу вам особу, о которой говорила, если ее родные решатся испытать все для ее излечения.
— Помните только, что ничего невозможно, если неизвестна настоящая причина болезни.
— Я не забуду этого; я справлюсь и в один из ваших ближайших визитов передам все, что узнаю.
На этом разговор кончился. Этьен встал.
— До завтра, сударыня, — сказал он.
— До завтра, доктор, — ответила Клодия, протягивая руку.
«Он честолюбив, — подумала она. — Он будет служить, если мне понадобится его помощь».
Рене Мулен вышел из дома на Берлинской улице очень довольный.
Он поспешно вернулся к Жану Жеди, который ждал его на углу улицы Клиши.
— Что, должно быть, дело идет на лад? — вскричал старый вор, увидев его сияющее лицо.
— Как по маслу!
— Ты принят?
— В качестве метрдотеля.
— Когда же ты должен вступить в должность?
— Завтра утром.
— Получил задаток?
— Да, в счет будущего жалованья. Вот три луидора на вашу долю.
Жан Жеди подбросил золотые монеты на ладони и весело опустил их в карман жилета.
— Если это она, то это самые пустяки… Она не так должна платить нам!
— Конечно! — согласился Рене. — Но пока приходится ждать… Займемся теперь нашими делами.
— Какими делами?
— Во-первых, отошлем Лорану его деньги.
— Ты этого решительно хочешь? — спросил со вздохом Жан Жеди.
— Да, ведь я объяснил вам, почему это необходимо. Потом вы отнесете бумажник в кабачок на Амстердамской улице: я не хочу, чтобы меня там видели. Вот вам бумажник, скажете, что вы нашли его на улице, выдумайте какую-нибудь историю.
— Это нетрудно. Увидимся сегодня?
— Нет, но надо условиться, где мы будем встречаться.
— Придумай как знаешь.
— Так вот что! Каждое утро в восемь часов гуляйте на этом углу, где мы теперь стоим… Я тоже буду приходить сюда. Старайтесь не пропускать ни одного дня: может случиться, что вы не придете как раз тогда, когда мне нужно будет сообщить вам что-нибудь важное.
— Не бойся, старина… Каждое утро я буду здесь на часах; только вот что: утром ведь светло, на нас могут обратить внимание. Не лучше ли бы нам сходиться по вечерам?
— Вечером я не всегда, может быть, буду свободен. Впрочем, если выдастся свободная минутка, я буду часам к одиннадцати приходить в «Серебряную бочку»…
— Хорошо! Но скажи, пожалуйста, какой у тебя план? Это меня очень занимает!
— К чему теперь разговаривать о плане, который обстоятельства могут неожиданно изменить? Будьте только уверены, что скоро мы узнаем, одно ли и то же лицо мистрисс Дик-Торн и ваша незнакомка с моста Нельи… в чем я немного сомневаюсь…
— А! Ты сомневаешься?
— Да, но я могу ошибаться так же, как и вы. Впрочем, повторяю, скоро все это объяснится. А теперь пока, до свидания… до завтра.
Они расстались, и Жан Жеди прямо отправился в кабачок на Амстердамской улице.
— Не знаете ли вы господина Лорана? — спросил он хозяина погребка.
— Этот слуга теперь без места, он был здесь недавно.
— Я был тут в одно время с ним, поэтому и пришел сюда, думая, что вы его знаете. Вот это принадлежит ему.
И Жан Жеди подал изумленному кабатчику бумажник. Тот, естественно, попросил объяснения.
— А! Это очень просто. Я шел со станции на улицу Сен-Лазар. Какой-то господин впереди меня уронил бумажник, я поднял его и хотел отдать владельцу, но тот куда-то исчез, и я не смог его найти. Тогда я вспомнил, что видел его здесь и что он разговаривал с вами… Вот я и пришел.
— Благодарю за вашу любезность… Я уведомлю Лорана… Не хотите ли выпить стаканчик?
— Не откажусь!
После дарового угощения Жан Жеди направился домой.
«А ведь хитрый малый этот Рене Мулен, — думал он дорогой. — Свое дело знает!… И теперь я гуляю, ем, пью, всегда деньги в кармане, а он работает за двоих. Черт возьми! Такой помощник не даром возьмет свою долю!»
Отпр