«Я предчувствую опасность, — думала она, — но я буду настороже».
«К чему все эти вопросы? — спрашивал себя Анри. — Какое дело мистрисс Дик-Торн до путешествия моего отца и до имени его управляющего? По всей вероятности, это простое женское любопытство».
Узнав то, что хотела, Клодия оставила молодого адвоката, который подошел к Этьену, и оба отправились курить.
Рене наблюдал за всем, не переставая думать о той минуте, которую ожидал с таким нетерпением.
Один из лакеев получил приказание дать ему знать сейчас же, как только придут его спрашивать.
Рене рассчитывал, что Берта, выехав в половине одиннадцатого, приедет не позже одиннадцати.
Ровно в полночь артисты из театра Gymnase должны были начать двадцатиминутный водевиль, а за ним следовали живые картины. Поэтому Рене имел достаточно времени, после прибытия Берты и Жана Жеди, установить декорации.
Когда пробило одиннадцать, Рене не мог преодолеть волнения: он поминутно выходил в переднюю, наблюдая за лестницей и вздрагивая при каждом звонке.
Наконец лакей подошел к нему:
— Господин Лоран, пришел парикмахер — прикажете его пустить?
— Да, я подожду его на площадке черной лестницы.
Жан Жеди не замедлил появиться.
Он был совершенно неузнаваем. На нем были черные панталоны, купленные в Тампле, немного поношенные, но еще очень чистые, сюртук такого же цвета и зеленый атласный галстук.
В левой руке он нес картонку с париками, перевязанную розовой лентой.
— Господин Лоран, — сказал он, обращаясь к Рене, — я к вашим услугам. Вы приказали мне быть аккуратным, и я явился минута в минуту.
— Отлично, — сказал Рене. — Франсуа, идите на ваш пост, я с минуты на минуту жду одну артистку, вы прямо проведете ее сюда.
— Слушаю, господин Лоран.
Механик, оставшись вдвоем с Жаном Жеди, продолжал:
— По окончании сцены вам стоит только открыть вот эту дверь, которая как раз за задней кулисой маленького театра. Выйдя на площадку, вы спуститесь по лестнице, а со двора выйдете на улицу.
— Отлично. Где же мы встретимся?
— Завтра утром в обычный час и на обычном месте.
— Значит, ты не уйдешь еще отсюда?
— Конечно, нет. Я хочу остаться здесь еще несколько дней, чтобы наблюдать, что произойдет.
— Но если мистрисс Дик-Торн станет тебя расспрашивать?
— Я отвечу ей так, что рассею все ее подозрения.
— Понимаю.
— Разумеется, — продолжал Рене, — вы исчезнете только вследствие тревоги; если же не произойдет ничего сверхъестественного, то вы подождете меня в той комнате, куда я вас отведу. Там будут одеваться настоящие актеры; наши костюмы в соседней комнате.
— Тревога непременно будет, — сказал Жан.
— Почему вы думаете?
— У меня есть доказательства, что я не ошибаюсь. И это еще не все: у меня есть сведения о ее сообщнике, заплатившем за убийство доктора из Брюнуа.
— Вы нашли его? — поспешно спросил Рене.
— Да.
— Это герцог де Латур-Водье?
— Не знаю, но ты можешь узнать.
— Я? — с изумлением повторил механик.
— Да.
— Странно, каким образом?
— Он был здесь больше часа.
— Здесь! В доме?!
— Да.
— Действительно, во время моего отсутствия здесь был посетитель, который желал видеть мистрисс Дик-Торн. Барыня никого не принимала, тогда он велел ей передать, что приехал из Брюнуа, сказав, что, услышав это, барыня непременно его примет.
— И что же?
— Он не ошибся.
— Без сомнения, он — сообщник.
— Но также несомненно и то, что вы напрасно подозревали герцога де Латур-Водье.
— Почему?
— Это не он.
— Так, значит, ты знаешь имя посетителя?
— Да, его зовут Фредерик Берар.
— Наконец-то, — прошептал старый вор. — Я даром пожертвовал золотой, но теперь не жалею о нем.
И Жан Жеди рассказал, как путешествовал на рессорах фиакра, узнав Фредерика Берара.
— Здесь недурно, — продолжал он, оглядываясь вокруг, — и, право, не мешало бы нам забрать банковские билеты!
— Я уже говорил вам, что не нужно воровства. Займитесь костюмами, — вот ключи от чемодана. Я же пойду дожидаться мадемуазель Берту, которая что-то запаздывает.
Жан пожал плечами, глядя ему вслед.
— Ты слишком деликатен, друг мой, — проговорил он. — Я не знаю ничего, кроме моего ремесла. Я взял с собой все, что нужно, и после комедии надеюсь добраться до сокровища. Он боится, что на нас будут жалобы, — какие глупости! Если мистрисс Дик-Торн та женщина, то я оставлю у нее в ящике квитанцию, которая заставит ее десять раз подумать, прежде чем жаловаться.
Затем, открыв чемодан, Жан Жеди начал готовить костюмы.
Была полночь.
Звуки оркестра смолкли. Гости мистрисс Дик-Торн заполнили буфет. Рене Мулен, удивленный и обеспокоенный необъяснимым отсутствием Берты, поминутно бегал из столовой, где его присутствие было необходимо, на парадную лестницу, куда звало его нетерпение.
Вдруг лакей Франсуа поспешно подбежал к нему.
«Наконец-то», — прошептал про себя Рене.
— Эта дама приехала? — спросил он вслух.
— Нет, господин Лоран, но с вами хочет поговорить какой-то кучер.
— Кучер?
— Да. Как кажется, вы его наняли и заплатили заранее.
— Сейчас иду.
Рене поспешно выбежал на улицу.
Сан-Суси ждал его у подъезда.
— Попросите выйти молодую даму, которую вы привезли, — сказал механик.
— Молодую даму?
— Да, конечно.
— Но я ее не привез.
Рене побледнел.
— Как! — вскричал он. — Вы не привезли ее?
— Нет.
— Почему же?
— По той причине, что она должна быть здесь уже давно. Когда я приехал за нею, мне сказали, что она уже уехала.
Беспокойство Рене превратилось в страх.
— Уехала? Это невозможно!
— Однако это так.
— Но ведь она должна была ждать, когда за ней приедут?
— За нею и приехали.
— Кто же?
— Какой-то фиакр. Кучер пошел предупредить барышню и увез ее. Вы должны это знать, так как он приезжал от вашего имени!
— Я не посылал никого, кроме вас.
— Однако другой кучер сказал, что приехал по поручению господина Рене Мулена. Иначе привратница не впустила бы его.
— И вы ехали полтора часа, чтобы привезти мне это известие, так как теперь больше полуночи?
— Я поехал сейчас же, но по дороге у меня упала лошадь и сломала оглоблю. Прошло много времени, пока я все привел в порядок.
Рене был в страшном волнении. Произошедшее казалось ему непонятным. Никто в мире не мог знать его плана. Его считали уехавшим из Парижа. Поэтому он не мог допустить, чтобы кто-нибудь мог воспользоваться его именем, чтобы завлечь Берту в западню.
По всей вероятности, тут была какая-нибудь ошибка, недоразумение. Если Берта действительно выходила, то, по всей вероятности, она опять вернулась и ждала.
— Послушайте, — сказал он, — можете ли вы в час с четвертью доехать отсюда на улицу Нотр-Дам-де-Шан и вернуться обратно? Я дам вам сто франков.
— Это возможно! Если лошадь издохнет — тем лучше — она не моя!
— Возвращайтесь же туда, откуда приехали, спросите снова мадемуазель Берту Монетье и привезите ее сюда.
— Я еду. Готовьте сто франков.
Сан-Суси вскочил на козлы и наградил лошадь таким дождем ударов кнута, что она пустилась в галоп.
«Если она приедет, то еще успеет вовремя, — думал Рене, возвращаясь наверх. — Но что за странное происшествие? Единственно возможное объяснение, — это то, что Берта вдруг испугалась своей роли и велела привратнице рассказать эту глупую историю о первом кучере. О! Женщины! Когда нервы вмешиваются в дело, все погибло!»
Артисты Gymnase приехали в костюмах, гости уселись, и музыка заиграла перед поднятием занавеса.
Рене воспользовался относительно свободным временем и стоял у окна, выходящего на улицу.
Немного ранее половины второго фиакр, запряженный взмыленной лошадью, остановился перед дверями дома.
Механик поспешно сбежал по лестнице.
— Ну, что? — спросил он кучера.
— Ваша дама не возвращалась.
— Может ли это быть?
— Я разбудил привратницу, и Бог знает, каких трудов мне это стоило. Я дал ей сто су из моего кармана, поднялся вместе с нею в квартиру барышни. Мы звонили, стучали — но никто не отвечал.
— Значит, случилось несчастье.
— О! Это невозможно! Вероятно, молодая дама была приглашена в другое место и не могла приехать сюда.
Рене ничего не ответил на эту бессмыслицу.
— Вот ваши деньги, — сказал он, давая билет в сто франков и монету в сто су.
Затем медленно поднялся по лестнице, шатаясь, как пьяный. Теперь он уже не думал больше, что Берта испугалась, он понял, что она попала в ловушку, подозревал преступление, и мрачное предчувствие наполняло его душу.
— Ну, что же, — прошептал он наконец. — Я исполню свою роль, а одна из горничных заменит Берту.
В эту минуту послышались аплодисменты, доказывавшие, что занавес опустился.
По окончании водевиля должен был последовать длинный антракт, чтобы дать время приготовить живые картины.
Рене отправил бывшего фигуранта из театра Амбипо к Жану Жеди, а сам отправился в людскую.
— Мадемуазель Ирма, — сказал он хорошенькой горничной Оливии, — окажите мне услугу.
— Отчего же нет, господин Лоран, — ответила субретка, бросая на метрдотеля красноречивый взгляд. — В чем дело?
— Замените одну артистку, которая не приехала в последнюю минуту.
— С удовольствием, господин Лоран. Но я играю комедии только в жизни.
— Я говорю не о комедии, а о живых картинах. Вам не надо говорить.
— Зато показывать надо много, — смеясь, сказала Ирма. — Я знаю эти живые картины, они очень хороши, но имеют недостаток в юбках. И хотя я довольно хорошо сложена и совсем не жеманница, но хочу подумать, прежде чем явиться в костюме Евы перед гостями барыни.
— Барыня не позволила бы явиться в таком костюме в свою залу. Личность, о которой я говорю, будет одета мужчиной, и сверх платья на нее наденут каррик кучера. Воплощенная невинность не могла бы оскорбиться от такой роли.