— Нет.
— Почему?
— Потому, что ты мешал бы мне. Я живу с родственниками, и ты разбудил бы их.
— Скажи лучше сразу, что ты выдумываешь предлог, чтобы отделаться от меня.
— Говорю тебе, что нет, дуралей! Иди, жди меня на станции… Я буду там почти в одно время с тобой… Я как раз вижу фиакр, я возьму его и скоро вернусь… Понимаешь?
— Ты меня не обманываешь?
— Говорю тебе, что нет. Да вот, кстати. Есть у тебя деньги?
— Сорок су, не больше… Не у всех есть своя касса.
Старый вор сунул руку в карман и вынул пригоршню монет, которые, не считая, подал Миньоле.
— Возьми это и если найдешь там какой-нибудь кабак открытым, то, в ожидании меня, закажи пунш с коньяком.
Жан Жеди сел в фиакр и приказал ехать в Бельвиль.
Приехав к себе, он вошел, как накануне, и вышел обратно с бумажником, полным банковскими билетами.
Выходя из фиакра у станции Сен-Лазар, он увидел Миньоле, стоявшего на пороге лавки торговца вином.
Пунш с коньяком пылал.
Прошло около недели. Рене Мулен, Этьен Лорио и Тефер измучились, разыскивая напрасно, одни — Берту и Жана Жеди, другой — Жана Жеди и Рене Мулена.
Механик и доктор были близки к отчаянию. Ни малейшего следа ни Берты, ни старого вора не находилось.
Этьен делил свое время между обязанностями службы и розысками, столь же безуспешными, как и неутомимыми.
Каждое утро он отправлялся в Шарантон, потом поспешно объезжал больных в Париже и затем продолжал поиски Берты. Он изнемогал от усталости, почти не ел, не спал и, видимо, изменился, но, боясь ослабить энергию Рене, не выдавал ему своего отчаяния и ужаса.
Следствие, порученное агентам префектуры, также не подвигалось.
Пьер Лорио каждый день ходил за справками и возвращался, повесив нос.
Дело фиакра номер 13, казалось, начало вступать в категорию тех, которые навсегда остаются неразъясненными.
Тефер, пустив своих людей по фальшивым следам, был убежден, что их розыски не приведут ни к чему. Со своей стороны, он действовал с большой ловкостью и хитростью. Лично наведенные им справки в окрестностях Монтрейля и Баньоле доказали ему, что проезд фиакра номер 13 не привлек ничего внимания. Его беспокоила только невозможность найти Жана Жеди.
Он перерыл весь Париж, но нигде не нашел следов старого вора, так же, как и Рене. Эти два исчезновения беспокоили его в высшей степени. Он спрашивал себя, не скрывается ли за ними какая-нибудь ловушка или засада.
Он два раза был на Королевской площади и оба раза получил ответ, что Рене в отсутствии. Естественно, он сообщал все это герцогу Жоржу и Клодии Варни.
Последняя начинала успокаиваться, но одна вещь сильно пугала сенатора.
— Не удивляетесь ли вы, — сказал он Теферу, — тому молчанию, которым окружено исчезновение Берты Леруа?
— Да, я сначала удивлялся, — возразил полицейский, — и хотел узнать, чему это приписать…
— Вы наводили справки?
— Да, переодетый комиссионером, с письмом в руках, я направился на улицу Нотр-Дам-де-Шан, номер 19 и спросил у привратницы мадемуазель Берту Монетье…
— Что же вам ответили?
— Что мадемуазель Берта уехала в деревню.
— Уехала в деревню? Это не кажется вам подозрительным?…
— Почему же подозрительным? Без сомнения, девушка выразила намерение уехать из Парижа к Рене Мулену, и привратница предполагает, что она привела в исполнение свое намерение.
Объяснение было очень правдоподобным, и герцог вздохнул свободно.
— С этой стороны нечего беспокоиться, — сказал Тефер. — Но я до тех пор не буду спать спокойно, пока не найду средства вырвать у Жана Жеди бумаги и не заставлю его молчать.
— Будете ли вы вполне уверены в его молчании?…
— О! Вполне уверен: мертвые не говорят…
Герцог понял и побледнел.
— Опять кровь!… — прошептал он.
— Послушайте, герцог, — сказал полицейский, непочтительно пожимая плечами. — На том пути, на который мы вступили, надо идти, не останавливаясь. Малейшее колебание может скомпрометировать нас, а отступление — погубить…
Бывший любовник Клодии опустил голову и замолчал.
Однажды утром Этьен Лорио приехал в Шарантон в еще более мрачном расположении духа, чем обычно, что, впрочем, не помешало ему внимательно осмотреть больных. Вместе со своим помощником-студентом он дошел до комнаты Эстер Дерие.
Со времени своего поступления в госпиталь бедная женщина сильно изменилась, по крайней мере физически, так как ее нравственное состояние оставалось то же.
Лицо ее похудело, щеки ввалились, и темные круги окружали глаза.
Привыкнув видеть Этьена каждое утро, она всегда встречала его слабой улыбкой, но в этот день, казалось, не замечала доктора.
— У нее был припадок? — спросил последний своего помощника.
— Нет. Но со вчерашнего дня она не выходит из такого состояния, и аппетит ухудшился. Не находите ли вы, что она видимо меняется?
— Это так и должно быть, — сказал Этьен. — То лекарство, которым я готовлю ее к операции, вызывает сильную усталость, а следовательно, и слабость.
— Скоро ли вы сделаете операцию?…
— Я могу сказать это только тогда, когда будет снят наложенный на череп аппарат, который должен остаться еще несколько дней. Но ее мрачное лицо и неподвижные глаза беспокоят меня… Я боюсь…
Этьен остановился.
— Боитесь, что какая-нибудь болезнь расстроит ваши планы? Не так ли?… — договорил студент.
— Да. Надо вывести ее из комнаты куда-нибудь в сад. Дать ей цветов… Наконец, рассеять ее насколько возможно. Я специально поручаю ее вам.
— Будьте спокойны, ваши приказания будут в точности исполнены…
— Я рассчитываю на вас и благодарю… Тут дело идет больше чем о гуманности, так как на карту поставлены интересы науки…
В это время Эстер, не шевелясь, сидела на постели и смотрела перед собой.
Когда Этьен взял ее за руку, она, казалось, только что заметила его присутствие.
— Вы страдаете? — спросил он.
Эстер покачала головой и отняла руку.
— Хотите чего-нибудь? — продолжал доктор.
Больная сделала утвердительный знак.
— Скажите, чего?
— Солнца… цветов… — прошептала бедная женщина.
— Солнце у вас есть, а через несколько минут вас поведут рвать цветы.
Глаза сумасшедшей оживились, она прошептала:
— В Брюнуа?…
— Да.
— Нет, я не хочу.
При слове «Брюнуа» Этьен вздрогнул. Это название напомнило ему одну фразу, сказанную Рене Муленом по поводу тайных врагов, с которыми он борется. «Я убежден, что это убийцы доктора из Брюнуа». Кроме того, племянник Пьера Лорио припомнил, что Эстер вначале часто вспоминала это.
«Вот, по меньшей мере, странное совпадение, — думал он. — Неужели заключение этой женщины может иметь ту же причину, что и исчезновение Берты? Неужели враги одной могут быть врагами другой? Неужели мне суждено узнать здесь то, что Берта и Рене только вполовину объяснили мне? И неужели мне суждено вызвать свет, который должен осветить им истину?»
Все эти соображения промелькнули в голове Этьена с быстротой молнии.
Он снова взял за руку Эстер.
— Вы не хотите ехать в Брюнуа? — тихо спросил он.
— Нет.
— А между тем это необходимо.
Эстер задрожала и, стараясь отвернуться, прошептала:
— Я не поеду!… Они меня убьют!… Я боюсь!…
Сумасшедшая сильно вздрагивала, и, судя по ее движениям, припадок казался неизбежным.
Этьен с трудом удерживал ее.
— Я вам приказываю быть спокойной, — сказал он, — и отвечать мне: чего вы боитесь?
Эстер молчала.
— Кого вы боитесь встретить в Брюнуа? Кто может желать убить вас?…
То же молчание.
— Может быть, убийцы доктора из Брюнуа?
Эстер быстро вырвалась и, бросившись на постель, закрыла лицо руками, вскрикивая и произнося бессвязные слова.
Мало-помалу она, однако, успокоилась, затем очень тихо, но ясно прошептала:
— Там… ночью… кровь и смерть; здесь — голубые волны, чудное небо… цветы и гармония.
И она запела свою любимую песню. Затем голова ее опустилась на грудь, и она впала в оцепенение.
Этьен все больше и больше убеждался, что существует тайная связь между судьбой Берты и Эстер Дерие. Он не знал, в чем эта связь, но был убежден, что со временем узнает.
Помощник спросил доктора, знает ли он что-нибудь о ее прошлом.
Вопрос привел Этьена в себя. Он вспомнил слова директора. Сумасшедшая по особому приказанию должна была содержаться в секретной.
— Нет, я ничего не знаю, — поспешил он ответить. — И если я стараюсь угадать причину сумасшествия, то лишь для того, чтобы лучше бороться против него.
— Не кажется ли вам, доктор, так же как и мне, что эту женщину окружает страшная тайна? Мне кажется, она была прислана сюда полицейской префектурой?
— Вы не ошибаетесь.
Затем, чтобы прервать разговор, он прибавил:
— Напишите рецепт.
Он продиктовал свое предписание и вышел из комнаты. Несколько минут они молча шли рядом, вдруг молодой человек остановился.
— Позвольте мне задать вам один вопрос, — сказал он.
— Сделайте одолжение.
— Допускаете ли вы, что госпитали, принадлежат ли они государству или частным лицам, могут оказывать содействие делу мщения и покрывать тайные преступления?
Этьен недоверчиво поглядел на него.
— Почему вы спрашиваете меня об этом?
— Потому, что я убежден: вы такого же мнения. Вы человек слишком прямой и благородный, чтобы не смотреть с отвращением на те заключения, причины которых неизвестны и которые, по большей части, скрывают какую-нибудь подлость. И вы понимаете так же, как и я, что мы имеем дело с таким случаем.
— Дорогой Ренар, благодарю вас за хорошее обо мне мнение и откровенно скажу, что думаю. Нет, я не. допускаю, чтобы сумасшедшие дома могли быть Бастилиями, всегда готовыми покровительствовать отвратительным расчетам или преступным действиям. Но в то же время я убежден, что Эстер Дерие окружает тайна. Я вижу в ней жертву; роль покровителя соблазняет меня, и я от всей души хочу вернуть ей рассудок… Согласны ли вы помочь мне в этом?