– Звать-то тебя как? – спросил третий.
– Володя. Володя Тарусов.
– О, так это ты, князь Тарусов? Очень, очень приятно. А я барон Жорж Штемпель. – Юноша протянул руку, которую Володя пожал. – Давай дружить. Я в первом «А» уже четвертый год. А Базиль, – Штемпель указал на чернявого, – всего лишь третий.
– Базиль Багрянский, – представился тот.
– Сын генерал-лейтенанта, – шепнул Володе Жорж.
– Николай Копейщиков-Липкин, – подал руку рыжий.
– У Свинки отец камергер, – опять на ухо сказал Жорж.
– Свинка ещё салага, – пояснил черноволосый Базиль. – Всего лишь второгодник.
– Потому что три года назад я летом свинкой заболел и в гимназию не пошел, – объяснил Володе Копейщиков-Липкин.
– Вот потому его Свинкой и кличут, – заржал Жорж. – Ой, а это ещё кто?
Володя повернулся и увидел Липова. Гимназическая форма на нем была старой, во многих местах заштопанной, ранец тоже видал виды…
– Знакомьтесь, это мой друг Федя Липов, – закричал Володя.
– Кто? Он? Эй, Свинка, позови-ка Дрозда. Кажется, это его форма…
– А чего звать? Вон, видишь, пятно на рукаве? Это я ему чернильницу вылил. А Дрозд полез, и ты ему три пуговицы с мясом вырвал.
– Четыре.
– Нет, три.
– Сам ты три.
Свинка с Базилем схватили друг друга за лацканы. Жорж цыкнул на них:
– Прекратите! Скоро Келлерман придет. А ты, Тарусов, хорошенько подумай, с кем тебе дружить, с этим Липовым или с нами.
– Я со всеми хочу, – миролюбиво произнес Володя.
Троица заржала. Отсмеявшись, Штемпель спросил Федора:
– И чей же ты сын? Прачки или кухарки?
– Священника, – гордо сказал он.
– Поп? Значит Попкиным будем звать, – решил Штемпель.
Троица снова расхохоталась.
– Кому здесь смешно? – раздался вдруг голос Келлермана.
– Это Попкин всех смешит, – заявил Жорж.
– Что ещё за Попкин?
– То бишь Липов! У него отец поп, толоконный лоб. Потому Попкиным и звать.
Теперь уже засмеялась вся гимназия.
– А ну тихо! – гаркнул воспитатель. – Всем стать парами и идти за мной на четвертый этаж. Впереди первый «А», замыкает восьмой «Б».
Свинка с Базилем нехотя встали в пару, а Жорж пальцем поманил к себе Володю. Тарусов в ответ на зов протянул ладонь Липову. Штемпель криво усмехнулся:
– Кое-кто из грязи в князи, а Трусов из князей в грязь.
Володя подскочил к нему:
– Я не Трусов!
– Кто тут орёт? – взвизгнул Келлерман.
– Новенький, Трусов фамилия, – показал на Володю пальцем Свинка.
– Два часа после уроков.
Трупы нашел один из строителей. Его допрашивал сам Крутилин.
– Пошел я, значится, в отхожее, только портки спустил, глядь, а нога из-под мусора торчит. Решил, что пьяный. Давай тормошить, а у него дырка в башке. А рядом второй, тоже с дыркой. Но в сердце. Я как закричу…
– Алексей Иванович, – окликнул Крутилин господина лет тридцати, в сюртуке и котелке, сидевшего у трупов, – время смерти не подскажете?
– Судя по температуре тела, и двух часов не прошло, – предположил доктор Прыжов.
– Их одновременно застрелили?
– Думаю, да.
– Что ещё скажете?
– Оба вчера выпивали. Сильно. Хоть и мертвы, перегаром от них так разит, что самому хочется похмелиться.
– Вот и я запашок учуял, – подтвердил рабочий, – потому и стал тормошить. А он, оказывается, не просто пьян, а пьян мертвецки.
– Посторонних здесь сегодня не встречал? – уточнил Крутилин.
– Так они тут гурьбой так и ходят, на Кирочную путь срезают. Давно должны были ворота привезти, да всё где-то задерживаются. Были бы ворота во двор, такого бы не случилось…
– Ладно, хватит трындеть… Раз не видел никого, ступай.
Словоохотливый рабочий обиженно развернулся и пошел к строительным лесам, возле которых его товарищей по артели опрашивали Яблочков и сыскные агенты.
Крутилин подошел к трупам:
– Эх, Петька, Петька! Кто ж тебя?
– Вы кого-то из них знаете? – удивился доктор Прыжов, выпрямившись в полный рост.
– Этого. Считай, лучший мой агент.
– А второй?
– Фартовый. Из мелких. Поручил я Петьке вчера за ним пофилёрить. Кому ж они дорогу перешли? Случайность ли это или как-то связано с убийством Чванова?
– Увы, здесь вам помочь ничем не могу, Иван Дмитриевич, – развел руками доктор.
– Понимаю.
– После вскрытия смогу уточнить время смерти…
– Да, да, постарайтесь. Хотя что это даст? Нам бы свидетеля. Эй, Яблочков, что там у вас?
Арсений Иванович торопливо, чуть ли не бегом, подскочил к начальству и тоже развел руками:
– Увы, ничего. Строители на проходящих через двор внимания не обращают. Из-за постоянного грохота, а здесь то пилят, то прибивают, выстрелов никто не слыхал.
– А городовые? Их допросили?
– В первую очередь. Но ни Петьку, ни второго покойника никто не приметил. Сами понимаете, на Знаменской за час сотни людей проходят…
– Вечно у них эти отговорки. А сами спят на посту, – в сердцах сказал Крутилин, на самом деле отлично знавший, что на людной улице и мать родную не сразу-то заметишь.
– Как бы самоличность второго установить, – задумался Яблочков.
– А ты, смотрю, ворон уже не ловишь. Осип Губский, по кличке Хвастун. Два срока за кражи, один за грабеж. Нашу фотокартотеку-то часто просматриваешь?
– Два раза в неделю…
– И что Оську Хвастуна не запомнил?
Иван Дмитриевич, конечно же, лукавил. В картотеке пара тысяч карточек. Всех никто не упомнит. Если бы со вчерашнего вечера он Хвастуном не занимался, и сам бы его труп не опознал. Но случай уличить подчиненного в нерадении упустить не смог.
– А где он обитает? То есть обитал?
– В Вяземской лавре. Так что езжай-ка в школу резерва.
В школе резерва готовили к службе будущих городовых. Во время обучения их привлекали к охране порядка в многолюдных местах и для проведения массовых облав.
– Пусть их курсанты в девять вечера окружат лавру по периметру, а мы её как следует встряхнем. Так что и агентов наших по домам вечером не отпускай. Скажи им, что на облаву пойдем. Но, куда именно, не говори. А я покамест в Окружной суд проедусь…
В домовой церкви на четвертом этаже гимназисты прослушали молебен, после которого их развели по классам. В кабинете первого «А» учеников ждал преподаватель латыни, тот самый рыжий господин в пенсне, что вчера заваливал на испытаниях Липова. Сперва он рассадил класс по партам:
– Тарусов, Суходольский, фон Клейн, Шерстобитов, Островский, Мирович – первый ряд…
Дети послушно занимали свои места. И вот наконец остались последние, Липов и троица второгодников.
– Ну а вы, господа, на «камчатку». – Рыжий указал на самый последний ряд.
– Господин учитель, я плохо вижу, – возразил Федя.
– Рассадка у нас не по зрению, а по результатам испытаний. А вы их, Липов, провалили. Ну-ка, шагом марш на место.
Федя с ужасом посмотрел на задний ряд. Левую парту уже заняли Свинка с Базилем, правую Штемпель, который с ехидной улыбочкой манил пальцем Липова. Но Федор к нему не пошел, выбрав центральный ряд. Володя встал и последовал за ним.
– Тарусов, а вы куда? – изумился рыжий.
– Я тоже завалил испытания. Моё место здесь, – заявил Володя, плюхаясь рядом с другом.
– Хм… Что ж, начнем. Для начала представлюсь, Сергей Данилович Келлерман…
– Что, и этот Келлерман? – удивился Липов.
– Это сын того Келлермана, что с ключами. Такая же сволочь, что и отец, – сообщил Феде Володя со слов брата Женьки. И с силой ударил себя по щеке – ему показалось, что туда села муха. Через секунду ударил себя по щеке и Липов.
– Это кто там в ладоши хлопает? – спросил Келлерман.
– Трусов и Попкин, – наябедничал Жорж, пряча под парту трубочку из тростника, из которой только что плюнул скомканными бумажками в Володю и Федю.
Класс дружно засмеялся.
– А, господин барон, – процедил учитель, – всё шутки шутите? Позвольте и мне пошутить. Откройте-ка учебник. Страница пятнадцать. Первый абзац. Прочтите.
Штемпель сперва откашлялся, потом начал читать по слогам. Текст этот он проходил уже четвертый раз, но из-за своего нежелания учиться с первых же слов стал спотыкаться:
– Пау́ла…
– Какая ещё Пау́ла? Па́ула…
– Я так и сказал. Па́ула ансила…
– Что ещё за ансила? Вы разве москвич? Только москвичи эту букву так читают. Говорите как петербуржец: анкила…
– Я и говорю, анкила фабулам наррат.
– Переведите.
– Пау́ла, то бишь, Па́ула говорит историю…
– Рассказывает сказку, болван. Садитесь, три с минусом. Тарусов, продолжайте.
Штемпель плюхнулся на место, Володя встал. Ему очень хотелось напомнить Келлерману, что это первый для него урок латыни, что он должен сперва объяснить правила чтения и дать перевод словам из текста, чтобы дети смогли соединить их в предложение. Но Володя уже понял, что Келлерман ему мстит за то, что ослушался и сел на «камчатку». А так как два часа наказаний он уже сегодня заработал, то если сейчас возразит, попадет в карцер. И Володя рискнул. Латинские буквы были ему знакомы. А по короткому предложению, которое прочел Штемпель, Володя понял, что в отличие от французского, где половина букв в словах при чтении опускается, здесь надо проговаривать все.
– Маркус фабулам либьентер аудит.
– Недурно, весьма недурно для первого раза. Только не либьентер, это вам не французский, а просто либентер. Понятно?
– Да.
– Переведите.
Володя почесал макушку. «Маркус, Маркус… Видимо, как и Паула, это имя. Точно имя. Марк! Слово «фабулам» уже перевели Штемпель с Келлерманом, это сказка. Так, теперь аудит. По-французски audition – это слух. Значит, этот Марк слушает сказку, которую рассказывает Паула. Остается либентер. Что же это за зверь? По-французски либерте – это свобода. Свободно слушает? Нет, какая-то чушь. Либэ, либэ… Что-то знакомое. Точно, папа любит признаваться маме в любви на разных языках: Ай лавь ю, ти волью бене, их либе дих! Либе – любить по-немецки».