– Эй, ты что здесь делаешь? – раздался вдруг голос Вики.
– Петьку Абаса жду.
– Не жди. Убили его.
– Как убили?
– Взяли да и убили. И его, и Оську Хвастуна. Так что в Лавру сегодня не суйся. Там облава.
– А где же ночевать? – спросил Кешка, обрадовавшись тому, что успел сбыть кости тамошним маклакам до начала облавы.
– Пошли со мной на Горячее поле.
По Горсткиной улице идти не решились, сделали крюк по Гороховой. Затем по Фонтанке дошли до Обуховского проспекта и по нему, через Обводный, покинули город, очутившись в самом страшном его предместье – на Горячем поле. Оно начиналось от Московских Триумфальных ворот и тянулось в длину аж до Пулковских высот, в ширину же простиралось до Автово.
– Полицейские сюда не суются. Потому что здесь армия нужна, чтобы всё поле оцепить. А если не оцепить, никого и не поймаешь, – хихикал по дороге Вика. – Это тебе не Вяземская лавра.
– Почему же тогда столько народа в Лавре живет? Почему все сюда не уйдут? – поинтересовался Кешка.
– Во-первых, Лавра, считай, в самом центре города. Проснулся и сразу отправился по своим делам. А отсюда две, а то и три версты надо идти. Во-вторых, когда дождь, тут мокро. В-третьих, жить здесь можно только летом. Зимой в шалаше или в землянке долго не протянешь.
– А если печку поставить?
– Так дым от печки тебя и выдаст. И тогда полицейские цап-царап. И отдадут хозяину.
– Какому ещё хозяину?
– От которого я когда-то сбежал. У мамки с папкой семеро нас было по лавкам, вот и отправили меня, самого старшего, в город ремеслу обучаться. Фактор пообещал им, что на завод устроит, токарем…
– Кто-кто пообещал?
– Ну, делец. Который ездит по деревням, присматривает мальчишек, родителям обещает их в городе хорошо пристроить, деньги за это берет… А сам, сволочь, меня в портерную отдал, пиво по бутылкам разливать.
– Обманул, значит?
– Все они такие, эти факторы. А все потому, что завод за ученика им не платит. А хозяин портерной за меня червончик отстегнул. Вот и стоял я в холодном подвале по колено в воде с шести утра и до двенадцати ночи. Денег мне хозяин не платил, мол, я у него в обучении, кормил впроголодь, спал я в сарае вместе с коровой и поросятами. А ещё избивали меня. Иногда за дело, когда бутылку разобью или пиво пролью, а чаще всего просто так, от злобы. Вот однажды, когда хозяин сильно пьян был, стащил я у него бумажник и был таков. Прибился к таким же мальчишкам, как и я. Сперва милостыню просили, теперь уже не просим, отбираем.
– А если поймают и на каторгу отправят?
– Значит, на роду мне так написано. Да и что каторга? Оттуда деру можно дать. Знаешь, сколько тут на поле варнаков?
– Кого-кого?
– Беглых из ссылки и каторги. Самые страшные на Горячем поле люди. Знаешь, что я думаю? Петьку с Оськой кто-то из варнаков и завалил.
– Почему ты так решил?
– Оська вчера хвастался, что дружбу свел с варнаком и что на большое дело с ним сходил. Потом пару дней погулял, а затем варнак его и порешил, чтоб не болтал. И Петьку за компанию.
Мальчишки подошли к заставе.
– Здесь последняя по пути лавка, – сообщил Вика. – Давай-ка жратву накупим. У тебя деньги-то есть?
– Немного, – неохотно признался Кешка.
– А у меня ни копья. День вышел неудачный.
Вика, и Кешка это сразу почувствовал, безбожно врал. Но ведь кабы не Вика, сидел бы сейчас Кешка в съезжем доме. И чем бы это закончилось? Интересно, сходила Наталья в сыскное или нет? Учитывая её мстительный характер, наверняка сходила…
В лавке купили хлеба, колбасы, вареных яиц.
– И ещё пару чекушек, – сказал приказчику Вика. – Тебе одной хватит?
– Я водку не пью.
– Почему?
– Не хочу, как мамка, пьяницей быть…
– А кем хочешь?
– Сперва в тряпичники выбиться, потом в маклаки, чтобы не самому тряпки по помойкам искать, а скупать оптом. Потом костяной завод заведу, клей варить буду.
Приказчик лавки и Вика прыснули со смеху.
– Ну тогда возьми себе квасу, – отхохотав, посоветовал Кешке приятель.
Когда входили в лавку, было ещё светло, а когда вышли из неё, уже стало смеркаться. Пройдя по шоссе ещё версту, свернули вправо и, лавируя между высокими кустами, двинулись вглубь Горячего поля.
Вдруг кто-то за спиной Кешки ухнул три раза.
– Тут что, филины живут?
– Сам ты филин. То местная охрана. Сообщила про нас, мол, свои идут. Меня-то тут хорошо знают. Теперь и тебя запомнят.
– Да я без тебя и дороги не найду. То вправо, то влево.
– Ну пару раз сходим вместе, потом запомнишь.
Пройдя так ещё с полверсты, Вика вдруг раздвинул какие-то кусты и сказал:
– Добро пожаловать в мой шалаш. То бишь, наш. Мы всей кодлой его строили. Но остальных, похоже, повязали. Ничего, завтра отпустят. Серники есть?
– Да, шведские.
– Тогда зажигай, – Вика сунул Кешке керосиновую лампу. – А я пока колбасу нарежу…
Крючочник снял колбу с лампы и чиркнул спичкой. Поужинав, мальчишки затушили свет и завалились на земляной пол спать. Проснулись рано – приближалась осень, днем ещё было жарко, а вот ночами уже пробирало.
Позавтракав остатками вчерашнего пиршества, ребята двинулись обратно в город. Кешка постоянно оглядывался назад, чтобы дорогу в шалаш запомнить.
– Что, и сегодня придешь?
– Куда мне деваться?
– Опять свои тряпки пойдешь собирать?
– Я ничего другого не умею.
– А давай грабить научу. Знаешь, как весело. Схватишь чистюлю гимназиста за грудки, коленом ему между ног двинешь…
– Погоди-ка… У меня идея. Давай ты нападешь на гимназиста, а я его от тебя спасу.
– Чего-чего?
– Нож из голенища вытащу, а ты испугаешься и убежишь.
– А зачем?
– Подружиться мне с ним надо. Папашка его аблакат, а мне мамку надо спасать…
– А гимназист-то здоровый?
– Да нет, мелкотня…
– Таких обычно родители встречают или служанки…
– А этот встречать себя запретил. Я сам вчера слышал.
– Тогда давай. Всё, что стрясу с него – моё. А дальше сам с ним разбирайся.
– Не надо его трясти. Я сам тебе полтинник дам.
– Тогда прямо сейчас и пойдем.
– Нет, надо после уроков. Он в три из гимназии выходит…
– В три? Значит, не мелкотня. Те в час заканчивают.
– А этот в три. Может, позднее начинает?
– Кто их, барчуков, знает? Где встречаемся?
– У Пустого рынка. Смотри, не опаздывай.
О результатах вчерашней облавы в Вяземской лавре Крутилину докладывал руководивший ею чиновник для поручений Назарьев:
– Задержано триста сорок пять человек: семьдесят два из них не имели паспортов, тридцать девять ранее были лишены права пребывать в столице, двенадцать за непотребное поведение, сорок два находившихся в розысках по разным делам, в том числе один беглый варнак…
– Не этот ли? – Крутилин повернул карточку Чванова, которую внимательно разглядывал.
Назарьев покачал головой.
– Что удалось выяснить про убитых?
– Оська Хвастун последние два дня беспробудно пьянствовал.
– Откуда взял деньги?
– Якобы ростовщика порезал. Но не в одиночку. С каким-то Толиком. Но в Лавре про него никто ничего не знает…
Крутилин протянул Назарьеву телеграмму, полученную сегодня с Нерчинской каторги в ответ на его запрос. Чиновник быстро пробежался по ней глазами, прочитав вслух самое важное: «Анатолию Чванову дали кличку Дерзкий за заносчивое и высокомерное отношение к другим заключенным».
– Что ещё?
– Позавчера Оська пил в «Мышеловке». Уже вечером к его компании присоединился некий Петька Абас.
– Знаю…
– Дальше уже угощал Петька. Когда все разошлись, он отвел Оську в квартиру крестьянина Подольцева в Стеклянном флигеле, где обычно ночевал. Оська, правда, обитал в другом флигеле, в Банном, но по показаниям свидетелей ни говорить, ни передвигаться сам не мог. Утром они ушли вместе. Больше их никто не видел.
– И это всё, что вы смогли узнать? – расстроился Иван Дмитриевич.
– Нет, не всё. Вместе с ними на нарах ночевал паренек с длинной палкой с насаженным на неё трехзубым крюком, звали его Кешкой.
– Так-так…
– Паренек в тот день появился в Лавре впервые, сперва сунулся к тряпичникам сдать товар и попроситься на ночлег. Товар-то взяли, а в койке отказали.
– Почему?
– Мол, хочешь с нами спать, поступай в артель. А паренек не захотел. Вышел на улицу, где его чуть не ограбили местные подростки.
– А что им помешало?
– Не что, а кто. Петька Абас вступился. Сказал, что его знает, а своих, мол, не обижаем. И увел с собой.
– Иннокентий Соловьев, ещё один участник убийства Александра Чванова.
– Я тоже так решил, Иван Дмитриевич. Но есть одно но…
– И какое?
– Тот Кешка, что с Воронежской, одет был в рубище, а Кешка из Лавры носит хромовые сапоги, красную рубаху и синие портки.
– Приодеться недолго, были бы деньги. Позовите-ка сюда Ефимыча с компанией.
Четверка агентов не заставила себя ждать.
– Знаменскую прочесали?
– И Бассейную в придачу, – ответил «студент».
– Но всё без толку, – посетовал «чиновник».
– Петьку-то Абаса местные нищие знали, но он в этой части города никогда не «стрелял», – объяснил Ефимыч.
– И Оська там никогда не появлялся. Ему Лиговки хватало, – вздохнул «чиновник».
– А этого красавца кто-нибудь видел? – Крутилин опять повернул фотопортрет Чванова.
Агенты покачали головой.
– Какие задания на сегодня? – спросил «чиновник».
– Найти Кешку Соловьева. Про него у меня новые сведения: рубище он сменил на красную рубаху и синие портки, ноги теперь не босы, приобулся в хромовые сапоги…
– Никак наследство получил? – пошутил Ефимыч.
– Но крюк по-прежнему при нем, – заметил Крутилин.
– Значит, промысел свой не бросил, – резонно предположил «студент».
– Однако ежели так разодет, орудует теперь не в Александро-Невской части части, а где-нибудь в центре, – предположил начальник сыскной. – Добыть его хоть из-под земли.