– И не там, и не там. Ему стыдно возвращаться сюда. Ведь старейшины строго спросят с него за то, что столько людей потерял. Он к отцу поехал, тот высоко в горах живет.
Но все же через пять дней вернулся и Ахмет. Разговор у него со старейшинами вышел бурным. Чванов даже из своей сакли слышал их крики. А все потому, что у Заура в плен попал первенец – Абзат. И Заур требовал от Ахмета обменять Чванова с Васькой на четверых пленных. Ахмет же, по словам Афоньки, не соглашался. Но в итоге был вынужден пойти на требования стариков.
– Скоро, урус, дома будешь, – зло сказал Ахмет Чванову, уезжая на следующий день.
В ту ночь Чванову впервые за плен приснилась семья – красавица Олюшка и два их сыночка: погодки Толик и Сашка.
Женился Чванов по материнской воле.
– Прежде чем на войну идти, жену с детишками заведи, чтобы в случае чего было кому имение оставить. Отец-то твой, Царствие ему небесное, – у Марфы Трофимовны при воспоминании о давно погибшем муже навернулись слезы на глаза, – так и поступил. А то бы всё наше добро всяким двоюродным-троюродным досталось. А так сохранили себе, слава Господу, и приумножили. И тебе, и деткам твоим, и даже внукам вдоволь достанется.
Марфа Трофимовна не лукавила. За двадцать пять лет её управления небольшое имение Рассказово увеличилось в десять раз, а винокуренные и суконные фабрики, ею организованные, приносили семье солидный доход. Она долго умоляла сына продолжить её дело, но тот, по завету отца, выбрал военную стезю.
Следующим вечером в саклю к Чванову и Ваське явился Афонька. И не с пустыми руками – принес самогонку из кизила, а также блинов, которые горцы называли чапильгиш, с мясом (на их языке джижик).
– С чего вдруг этакое угощение? – недоверчиво спросил Чванов.
– Так подкрепиться надо перед побегом, – огорошил Афонька.
– Перед каким побегом?
– Так в десяти верстах наши…
– Это кто тебе, Иуда, наши?
– Ай, господин капитан, наши они и есть наши, православные. Лес они там рубят. Так что через пару недель аулу нашему крышка.
Вырубание лесов было основной тактикой русских войск на Кавказе. Леса для горских племен были и защитой, и убежищем, и местом для внезапной атаки. Если же лес исчезал, горцам приходилось либо сдаваться, либо уходить в другие места. Именно так проходило «замирение» Кавказа.
– И что предлагаешь? – уточнил Чванов.
– Я выведу вас на позицию наших войск, мы вместе сдадимся, а вы подтвердите, что я такой же пленник, как и вы.
Чванов призадумался: можно ли доверять дезертиру? Он налил себе полстакана кизиловой самогонки, выпил и закусил блином с мясом:
– А есть ли смысл так рисковать? Через пару дней вернется Ахмет, нас с Васькой обменяют…
– Думаете, Ахмет к русским поехал? Как бы не так! Он только сделал вид, а сам направился к отцу. Вернется через пару дней и скажет, что урусы отказались от обмена.
– Почему?
– Потому что хочет получить пять тысяч. Это большие деньги. С ними можно уехать в Османскую империю, завести лавку, стать купцом… Вот чего хочет Ахмет. Я знаю. Он сам мне говорил.
– А что хочешь ты?
– Выжить. Чего мне ещё надо? Как-то выбраться из этого переплета. Вернуться домой, мамку обнять. Говорят, после плена солдат комиссуют. Правда? Если так, то деньжат я здесь скопил, открою в селе кабак, женюсь, деток заведу. Вы же подтвердите, что я не дезертир?
– Конечно, подтвердим, – пообещал Васька.
– Не лезь поперед батьки в пекло, – одернул его Чванов.
– Ну уж нет! Если вам нравится сидеть на цепи, можете оставаться, – заявил вдруг Васька. – А я этим пленом сыт по горло. Вчера, представляете, девчонку местную вареной кукурузой угостил, так потом её отец на меня набросился с кулаками: женись, мол.
– А кто накинулся-то? – уточнил у Васьки Афонька.
– Мики!
– А-а-а! Так у его старшей дочери падучая болезнь. Никак не могут с рук сбыть.
– Повезло мне, что Заур вступился, – признался Васька.
– Заура здесь уважают, чего говорить, – подтвердил Афонька. – Ну так что, пойдете со мной, господин капитан?
Чванов призадумался. Если Афонька не врёт, обмен, на который он так надеялся, не состоится. А когда из Курской губернии в Тифлис вернется письмо с неправильно указанным адресом, Ахмет заставит писать новое. И в этот раз придется указать верный адрес. Иначе, похоже, отсюда не выбраться. Пять тысяч сумма, конечно, немалая, но и не разорительная для его семьи. Однако собирать её будут долго, придется в этой вонючей сакле просидеть в кандалах ещё пару месяцев, а впереди зима. Но раз наши войска всего в десяти верстах… Это ведь два, максимум, три часа пути. Да, конечно, придется взять грех на душу, сказать, что Афонька не дезертир, а такой же бедолага-пленный. Но зато буквально через пару дней он обнимет жену и мальчишек…
– Хорошо, пойдем!
1873 год
Гимназисты не имели права посещать кондитерские магазины и кафе, парки, увеселительные заведения, танцевальные классы и театры. Чтобы нарушитель сразу бросался в глаза, учащиеся должны были везде и всюду, кроме собственного дома, носить школьную форму.
– Может, на крещение костюм из джерси наденешь? – предложила Александра Ильинична Володе. – Он так тебе идет.
– А если в церковь зайдет Келлерман? Сидеть мне потом целый день в карцере. Нет уж, – парировал Володя.
И, вздохнув, надел ненавистную тужурку темного сукна с отложным воротником и такой же ткани брюки.
Но все остальные отправились в церковь при полном параде: Александра Ильинична обрядилась в комбинированное – кашемир и шелк – темно-зеленое платье с воланами, Дмитрий Данилович в шерстяную пару с шелковым жилетом, а Антон Семенович Выговский надел по моде укороченный черный сюртук с такими же брюками.
Дворник Ильфат нанял им на весь вечер ландо, запряженное четверкой, на котором они за четверть часа домчались до церкви Симеона и Анны.
Федя Липов ожидал друга у входа. Рядом с ним стояла белобрысая девочка.
– Знакомься, моя сестра Зинаида.
– Тарусов, – буркнул Володя.
– Ты точно Тарусов? – с разочарованием переспросила Зина. – Он виделся мне тонким и стройным.
Федя покрутил пальцем у виска, мол, сестренка у меня немного того…
– А это кто? – указала Зина на Евгения, который как раз подкатил к церкви на пролетке.
– Мой брат Женька, – сообщил Володя.
– Ну вот. Я же знала, что мой Тарусов высокий и стройный.
– Твой Тарусов? – переспросил Федя.
– Да… У нас с ним будет трое детей, – заявила Зина.
Мальчики понимающе переглянулись.
Церковь святых и праведных Симеона Богоприимца и Анны Пророчицы была построена по повелению императрицы Анны Иоанновны для её личных нужд. Изящное сочетание барокко, классицизма и старорусских мотивов полностью соответствовало её вкусам. После кончины Анны Иоанновны церковь ещё несколько десятилетий оставалась домовой для императорской семьи и только в 1802 году стала приходской.
– Гляди, личный герб Анны Иоанновны, – указал Федя Володе на картуш над южным приделом, когда они зашли в церковь. – При ней этот храм был главным в столице.
Буквально через несколько минут подъехали Крутилины, и таинство началось. Было заметно, как волнуется отец Игнатий – он долго и сбивчиво объяснял участникам тонкости обряда: сперва читаются запретительные молитвы, которые должны отогнать лукавого от младенца, потом все присутствующие должны повернуться лицом на запад и отречься от Сатаны.
– Как только скажу «и дуни, и плюни на него», вы должны это сделать, – велел отец Игнатий.
– Неужели в церкви можно плеваться? – удивился шепотом Володя.
– Ну конечно же нет, просто сделай вид, что плюнул, – также шепотом пояснил Федя.
– Потом крестные должны прочесть Символ Веры, – продолжал объяснять отец Игнатий.
Александра Ильинична пытливо взглянула на Выговского – сама она редко ходила в церковь, могла текст и напутать. Антон Семенович дал ей глазами понять, что молитву помнит хорошо.
– Потом я совершу таинство миропомазания…
– А это ещё что? – спросил у друга Володя.
– Елеем ребеночка помажут, масло такое, – объяснил Федя.
– …и трижды окуну младенца в купели, – закончил фразу священник.
– А вода в купели теплая? – обеспокоенно спросила Ангелина Крутилина.
Иван Дмитриевич сунул туда палец:
– Не волнуйся, теплее не бывает.
– И в самом конце мы все совершим крестный ход вокруг купели, а я состригу с младенца прядь волос, его первую жертву Богу. Всем всё понятно?
Участники дружно ответили:
– Да!
И церковный обряд начался. Отец Игнатий для пущей торжественности читал молитвы нарочито медленно. Собравшиеся приуныли, им стало ясно, что таинство затянется на пару часов. Жена Крутилина, державшая на руках младенца, легонько толкнула локтем Александру Ильиничну.
– Костик скоро проснется. И потребует сиську. Нельзя ли побыстрее?
Александра Ильинична, в свою очередь, толкнула локтем Анастасию Григорьевну:
– Младенец вот-вот раскричится от голода. Как бы таинство подсократить?
Липова кивнула, мол, проблему уяснила, и, когда ее муж, размахивая кадилом, приблизился, шепнула:
– Игнат, дорогой, в три раза быстрее.
И сразу, будто по мановению волшебной палочки, отец Игнатий, отбросив степенность, начал тараторить. И крещение завершилось буквально через полчаса. Расплакавшегося после купания младенца Ангелина, отойдя за колонны, покормила, после чего все расселись в экипажи и покатили на Большую Морскую.
Родители предложили Евгению ехать вместе с ними в ландо, но тот сказал, что хочет прогуляться пешком.
Около Симеоновского моста его догнала белокурая девочка.
– А можно пойти с вами? – спросила она.
– Ты вообще кто?
– Зина, дочь священника, который ребеночка крестил. Неужели вы меня не приметили?