– Чванов что-то искал в закладах брата, – понял Крутилин, осмотрев камеру вещественных доказательств и не обнаружив там ящика с ценностями, изъятыми у Фроськи.
– Но, похоже, забрал только перстни и кольца, – сообщил Яблочков, тщательно оглядев оставшееся после налета добро. – Надо бы опись посмотреть. Она в деле.
– Дело у меня на столе, – сказал о чем-то размышлявший Крутилин.
Яблочков с подсвечником в руке зашел в кабинет, перебрал папки, но нужную не нашел и вернулся в приемную:
– На столе папки нет. Может, вы её в несгораемый шкап положили?
– Нет, на столе была. Точно на столе.
– Получается, он и дело украл. Зачем?
– Ума не приложу.
Глава одиннадцатая
1848–1849 гг.
Потянулись дни, похожий один на другой. Отец Ахмета – его звали Бей-Булат – вместе с Васькой каждый утро ходили за дровами в лес. А мать Ахмета – Цаца – занималась уборкой, готовкой и уходом за курицами и домашней скотиной: коровой, теленком и ягнятами.
В ноябре выпал снег. И саклю пришлось топить уже непрерывно, даже ночью, но все равно в ней было очень холодно. Сначала кашлять начала Цаца, затем харкать кровью стал Бей-Булат.
– Похоже, у них чахотка, – сказал как-то ночью, ежась от мороза, капитан Ваське.
То перекрестился, прошептав:
– Чур меня, чур! Это всё от холода.
– Странно, – Чванов указал на спящих ещё стариков, – они всю жизнь здесь живут. Почему только сейчас заболели?
– Они тут только летом живут, – огорошил капитана Васька, который за месяцы плена и совместных с горцами работ научился понимать их язык. – Осенью они в свой аул всегда спускались. Отсюда до него четыре часа ходу. И зимовали там.
– А в этом году почему не спустились?
– Из-за нас. Чтобы наше присутствие скрыть. В том ауле и родственники Заура живут.
– Ах, вот оно что…
– А вы на этот раз хоть правильный адрес указали? – спросил с тревогой Васька.
– Правильный.
– Когда же Марфа Трофимовна выкуп за нас пришлет?
– Надеюсь, к Рождеству будем дома.
Но пролетел декабрь, наступил январь, а за ним ещё более морозный февраль, а Ахмет на хуторе так и не появился. Его родителям становилось все хуже и хуже. Сперва перестал ходить за хворостом Бей-Булат, потом слегла и Цаца.
– Может, нам сбежать, пока Ахмет не явился? – предложил Васька.
– По такому морозу мы даже до ближайшего аула не дойдем. Если, конечно, дорогу к нему под снегом отыщем, – ответил с досадой капитан, и сам долго размышлявший над вопросом «А не дать ли им деру?».
В начале марта, когда солнце стало пригревать, а снег потихоньку таять, на хутор пришел горец в хорошей добротной бурке. Увидев возле сакли русских, он вскинул ружье. Васька, поздоровавшись, объяснил, что они пленники, только вот их оба караульных при смерти.
Хаухар, так звали пришедшего, оказался жителем того аула, где старики зимовали. Он рассказал, что в октябре туда неожиданно зашел Ахмет и сообщил, что его родители решили до декабря остаться на хуторе. Новость эта вызвала сильное удивление, ведь в ноябре уже возможны сильные холода. Однако не доверять словам Ахмета, которого там знали ещё мальчишкой, причин не было, и, покрутив пальцем у виска, мол, старый Бей-Булат совсем тронулся головой, о нём и Цаце на время позабыли. Спохватились только в декабре, когда прийти сюда уже было невозможно из-за высокого снега. Жители аула решили, что Бей-Булат с женой оказались запертыми в горах и спуститься не могут. И всю зиму молились за них в мечети. И только в марте, когда морозы отступили, а снег подтаял, Хаухар отправился к ним.
Он зашел в саклю и о чем-то – Васька ни слова не понял – переговорил с умирающими. По-русски Хуахар говорил плохо:
– Кхана. Кхана.
Васька перевел:
– Завтра.
– Завтра, да, – согласился Хуахар. – Гио, гио.
– Помощь обещает, – сообщил Васька.
– Хорошо бы, – сказал капитан.
За зиму они с Васькой зарезали всех кур, ягнят и теленка. Оставалась на хуторе только корова. Но и её пришлось бы на днях зарезать, потому что сено было уже на исходе.
На следующий день в полдень на хутор пришел отряд горцев. Бей-Булата с Цацей погрузили на носилки и стали спускать вниз. Следом за ними повели Чванова с Васькой и уцелевшую корову. Дорога заняла не четыре обещанных Васькой часа, а целых восемь, из-за того что обходили заваленные снегом овраги и полыньи.
Встречать спасательную экспедицию вышел весь аул. Никто в этот раз не плевался и не кидал в урусов камни. И стар и млад с ужасом смотрели на беспрерывно кашляющих Бей-Булата и Цацу и с сочувствием на пленников. Внезапно в толпе Чванов увидел Заура. Тот подошел к нему и обнял как родного.
– Сегодня отдохнёте в тепле. А завтра мы вернемся в наш аул. Я рад, что ты жив. И уже отправил племянника в крепость Грозная, чтобы готовили обмен на Абзата и тех, кто был захвачен вместе с ним.
– А что Ахмет?
– Его посадили в зиндан. Скоро приедет Шамиль, будем его судить.
Имам приехал через две недели. Сидевший возле сакли Чванов – кандалы и цепь на него больше не надевали – услышал громкие крики «Ля илляга иль Алла». И следом весь аул высыпал на улицу, и все пошли на площадь возле мечети. Капитан из любопытства отправился следом.
Шамиль, стройный высокий мужчина с длинной окладистой черной бородой, въехал на площадь первым, за ним следовала свита из пятидесяти всадников. Увидев в толпе русского офицера, он поманил его пальцем:
– Это ты зимовал с родителями Ахмета?
– Да.
– Я навестил их вчера. Они просили передать тебе «спасибо» за то, что ты не дал им умереть.
– Надеюсь, они скоро поправятся.
Имам, не ответив, легко дернул поводьями, и его великолепная серая в яблоках лошадь пошла к мечети.
После молитвы в доме Заура состоялся суд над Ахметом. Чванова и Ваську по очереди приглашали туда в качестве свидетелей, но тотчас после опроса заставляли выйти вон. Позднее о суде им рассказал Заур, в доме которого они теперь жили:
– Ахмет утверждал, что он ничего Афоньке не обещал, что тот сам организовал вам побег. А Ахмет просто наткнулся на вас в лесу. Но Шамиль ему не поверил. Сказал, что если бы так и было, Ахмету незачем было бы прятать пленников в горах.
– И что решил Шамиль? – спросил Чванов.
– Ахмет больше не мюрид.
Мюридами назывались старосты аула.
– И всё?
– Вы с Васькой теперь принадлежите мне. Шамиль потребовал, чтобы вас заковали в кандалы, но я дал слово, что больше вы не сбежите. Вы же меня не подведёте?
– Нет, не подведём, – заверил его Чванов. – То есть, Шамиль Ахмета простил?
– За него просили его родители. Они уважаемые здесь люди. И кроме того, Ахмет хороший воин. Он примкнет к войску Шамиля и будет воевать. Ну а я займусь обменом.
Но быстро выяснилось, что Абзата и трех его товарищей уже осудили и отправили этапом в Сибирь. На то, чтобы их вернуть, потребовались месяцы – сперва наместник Кавказа выхлопотал разрешение на обмен у министра внутренних дел, а потом осужденных горцев этапом с каторги отправили обратно в Тифлис.
Обмен состоялся лишь в декабре. К тому моменту родители Ахмета уже умерли, а Чванов вовсю кашлял кровью. Капитан прекрасно понимал, что и его дни тоже сочтены.
1873 год
Горничная Домна Петровна разбудила Кешку, как он и попросил, в семь утра.
– Иди умойся, а потом на кухню. Анфиса Петровна, так кухарку звать, тебя покормит.
На завтрак были блины с творогом, Кешка запивал их дорогим и очень вкусным кяхтинским чаем.
– Ну что, поел? – спросила Домна Петровна, заходя в кухню.
– Аппетит у него волчий, – усмехнулась кухарка, – целую миску блинов умял.
Домна Петровна уже открыла рот, чтобы сообщить Кешке якобы приказание от барышни – чтобы тот больше сюда никогда не приходил. Именно так они с Анфисой Петровной выпроводили на прошлой неделе нищего, а заодно разжились вилками, свалив пропажу на него. Но сказать она ничего не успела. На кухню неожиданно впорхнула Соня в халатике кремового цвета:
– Кеша, ты уже уходишь? Так рано?
– Дела у меня, – важно сообщил мальчик, переводя дух от съеденного.
– А когда вернешься? Нам ведь сегодня обязательно надо позаниматься. Ты ведь хочешь научиться читать?
– Ага! И считать тоже, – честно признался мальчик. – Надеюсь, к пяти вернусь.
– Смотри, я буду ждать, – погрозила ему пальчиком Соня и пошла досыпать.
Проводя Кешку, горничная с кухаркой горько вздохнули.
– И чего она ни свет ни заря сегодня поднялась? – посетовала Домна Петровна.
– Никогда ведь раньше полудня не просыпалась, – напомнила Анфиса Петровна.
– Видно, лукавый её в бок толкнул. Я-то свои три ложки уже в сундучке припрятала, – сообщила горничная.
– Я тоже.
– Эх, придется их на место класть.
– Зачем? Когда Кешка явится, обвиним его в краже. Как он свою невиновность докажет?
Из-за набитого как барабан живота Кешка чуть не опоздал на встречу с Володей.
– Привет.
– Привет, – Володя протянул ему руку.
Кешка удивился. Ведь он крючочник, а Володя – гимназист, равные отношения между ними невозможны. Но все же в ответ протянул свою руку и пожал Володину.
– Пойдём, – сказал Тарусов, – а то я в гимназию опаздываю.
– Ты что-нибудь узнал?
– Всё! И даже больше. Твоя мать себя оговорила. Призналась зачем-то в убийстве…
– Пьяной, наверно, была.
– Но начальник сыскной Крутилин ей не поверил. Он-то знает, что ростовщика убил его брат. Ну как Каин Авеля…
Кешка перекрестился.
– И вчера этот Каин, его фамилия Чванов, проник в сыскную…
– Зачем?
– Он что-то искал в вещах, которые твоя мама украла. Я сам видел на полу иконы и медальоны…
– Медальоны? – переспросил Кешка, вспомнив про припрятанный им в дупле дуба медальон.
Он ведь пообещал ростовщику, что передаст медальон его сыну. Как он мог про это забыть?