Чванов с двух часов пополудни сидел у третьей гимназии в закладке с откидным верхом, ожидая Кешку, но чуть было его не проворонил – ведь тот пришел в другой одежде. Только когда крючочник, забрав кости, выходил из сада, Дерзкий опознал его.
«Десять-двенадцать лет, волос русый, ходит со шваброй, на конце которой трехпалый крюк».
Он вышел из экипажа и направился к подростку.
– Ты Кешка? Кешка Соловьев? – спросил он, сблизившись, и улыбнулся.
– Да, – опасливо ответил мальчик, готовый бросить кости и сделать ноги.
– А я твой папа-генерал!
– Правда? – И мальчик бросился к Чванову на шею.
Глава двенадцатая
– Чему обязан? – не предложив сесть, с презрением спросил у Яблочкова надменный мужчина лет пятидесяти. В холеных руках он вертел визитную карточку Арсения Ивановича. Рядом с ним сидел подросток в форме первого кадетского корпуса.
– Я расследую убийство Александра Чванова.
– И как продвигается ваше расследование?
– Мы нашли украденные заклады, но убийца пока не пойман.
– Разве? А я читал, что она уже изобличена.
– Соловьева себя оговорила. Она вор, но не убийца.
– Вот как? Тогда за что вы орден получили? – Майор Корнильев развернул лежавшую перед ним на столе газету и ткнул толстым пальцем в колонку на первой полосе.
Яблочков замялся:
– За найденные вещи. Но убийцу мы поймаем, обязательно поймаем. И вы оба, – Арсений Иванович перевёл взгляд с майора на кадета, – можете нам помочь.
– Каким таким образом? – спросил Корнильев.
– Александра Ивановича убил его брат Анатолий.
– Что? Как? Он же на каторге…
– Он оттуда сбежал.
– Ну ничего вы не умеете. Ни ловить, ни охранять. За что вам только жалованье платят? Попробовал бы какой-нибудь горец сбежать у нас из крепости Грозная. Мы бы на следующий же день сожгли его аул со всеми его обитателями.
– Предлагаете сжечь вашу квартиру? – ехидно спросил Яблочков.
– Что? Да что ты себе позволяешь, штафирка?[19]
– Всего лишь следую вашему совету. Вы ведь единственные родственники сбежавшего с каторги Чванова.
– Я ему никто. Седьмая вода на киселе. Второй муж его несчастной матери.
– Зато Иван Александрович, – Яблочков указал на подростка, молча слушавшего перепалку взрослых, – единственный его племянник. А вы его опекун.
– Я знать не знал, что Александр назначил меня опекуном в завещании. С превеликим бы удовольствием отказался от этого бремени. И, скорее всего, так и сделаю, но сперва обязан уладить вопросы с закладами. Опекунский совет возиться с ними не станет. Кстати, когда их мне отдадут?
– Может, позволите мне сесть? – со значением спросил Яблочков.
– Валяйте.
– Про заклады поговорим позже, – пообещал Арсений Иванович, усаживаясь. Сперва я хотел бы расспросить об отце и матери Александра и Анатолия.
– Его отец Иван Иванович – мой лучший друг. Вернее, был им… Мы вместе учились в кадетском корпусе. Потом вместе служили в 80-м пехотном кабардинском полку. Ну а после его смерти Оленька стала моей женой.
1849 год
Новый доктор крепости Грозная был юн, розовощек и чересчур оптимистичен.
– Кто вам сказал, что у вас скоротечная чахотка? – первым делом спросил он Чванова при осмотре.
– Горцы, у которых был в плену. От них я и заразился.
– Откуда дикарям знать, чем они больны?
– Они харкали кровью, как харкаю сейчас я.
– Ну и что? У вас обычное воспаление легких. Пару недель постельного режима и хорошего питания, и снова будете в строю. Уверяю вас.
– Горцы, от которых я заразился, уже умерли.
– Сколько им было лет?
– Не знаю, больше шестидесяти, наверно…
– Ну вот. Они просто умерли от старости. А вы поправитесь.
– Хотелось бы верить.
– Вот правильно вы говорите: вера! Наша вера! Именно она и отличает нас от горцев. Мы верим, а они молятся ложным богам. Потому они умирают, а мы – их побеждаем.
Чванов воспрял духом. Но ненадолго. Кровохаркание не прекращалось, чувствовал он себя всё хуже и хуже. Узнав о возвращении из Тифлиса командира полка, он написал прошение об отставке и отправился к нему.
Полковник горячо его обнял:
– Рад, что вы живы. Мы-то вас давно похоронили. Так что теперь вы всех нас переживёте – примета такая есть.
– Вряд ли. У меня чахотка…
– Эскулап сказал, что пневмония…
– Он юн, неопытен и слишком самонадеян. Да и от пневмонии люди тоже умирают. Вот мое прошение об отставке. – Чванов протянул бумагу командиру. – Хочу поехать домой, чтобы перед смертью увидеть жену и сыновей.
– Вы разве не знаете? – после длинной паузы задал вопрос полковник.
– Не знаю что? С ними что-то случилось?
– Давайте-ка присядем и тяпнем коньячку.
Чванов опустился в кресло. Что-то подобное он и ожидал. Потому что офицеры, навещавшие его в лазарете, бодро хвастались своими подвигами, обстоятельно пересказывали местные сплетни, но вот о супруге Ивана Ивановича говорили сухо и скупо, лишь то, что, узнав о пропаже мужа, она тотчас уехала в имение к свекрови.
Полковник лично разлил янтарный напиток по серебряным рюмкам:
– За ваше возвращение из плена. Вы смелый и мужественный человек. Я горжусь вами.
Они с Чвановым чокнулись.
– Ну-с, рассказывайте, – попросил капитан.
– Когда вы пропали без вести, я счел своим долгом лично сообщить об этом Ольге Аркадьевне. Она долго рыдала и тем же вечером написала об этом вашей матери. Где-то через месяц она получила ответное послание из вашего имения, в котором сообщалось, что Марфу Трофимовну после чтения письма хватил удар, от которого она не оправилась.
– Господи! Мама! – На глазах Чванова навернулись слезы.
– Искренне вам соболезную. После чего Ольга Аркадьевна приняла решение ехать вместе с детьми в осиротевшее имение. Сопровождать её в поездке вызвался ваш лучший друг майор Корнильев.
– Он уже получил майора?
– Так и вы бы получили, если бы купаться не пошли. С целью помочь вашей супруге Корнильев испросил у меня отпуск.
– Что ж, как говорится, друг познается в беде. Очень благородно с его стороны подставить плечо нашей семье в нужную минуту…
– Только из отпуска Корнильев не вернулся, подал в отставку. По моим сведениям, он живет с вашей женой в Петербурге.
Капитан налил себе рюмку и выпил.
Полковник встал, подошел к креслу и по-отечески обнял Чванова за плечи:
– Боюсь, что в вашей беде есть и моя вина. Ольга Аркадьевна откровенно спросила меня в тот день, когда пришло известие о вашей пропаже: «Есть ли шанс, что Ваня жив?» Я ответил, что нет, шансов нет.
– Не корите себя. На вашем месте я поступил бы точно так же.
– Ваше прошение я подпишу и отправлю в военное министерство.
– Значит, я могу ехать?
– Конечно.
Васька тщетно пытался уговорить хозяина отпраздновать Рождество в крепости Грозная.
– Нет, мы едем завтра. Пакуй вещи!
– С Ваней Чвановым мы подружились в кадетском корпусе, – рассказывал Яблочкову майор Корнильев. – Я был беден, он богат. Путь в гвардию был мне заказан – слишком уж велики там расходы, зато Ивану любой гвардейский полк был по карману. Но служба «на паркете» ему претила. Иван был из тех людей, которым нравится воевать, рисковать своей и чужими жизнями. Так мы оба попали в один полк. Я сумел пристроиться в штаб, он же честно тянул армейскую лямку: поход, пару недель в крепости, снова поход. Понимая, что Ваня в любой момент может погибнуть, его мать настояла на женитьбе и сама подобрала ему невесту. Ольга была хороша, умна, образованна – окончила Смольный институт. Единственным ее недостатком была бедность. Однако Марфа Трофимовна как раз считала это достоинством.
– Раз бедна, как бродячая собака, из благодарности, что её голую и босую взяли в хорошую семью, не будет хвостом крутить, – сказала она Ване перед свадьбой.
Я сам сие слышал, так как был шафером со стороны жениха. А Ивану было все равно, на ком жениться, он просто выполнил матушкину волю. Это я к тому, что жену он не любил. Зато полюбил её я. И Оленька, чувствуя полное равнодушие со стороны супруга, постепенно приняла мои чувства.
– То есть отношение с Ольгой Чвановой у вас начались ещё до того, как её муж пропал без вести? – уточнил Яблочков.
– Да. В крепости, где все друг у друга на виду, скрывать отношения с чужой женой было непросто, но нам это удавалось. Иван ни о чем не догадывался. Когда же пришло известие о том, что он пропал без вести, мы к своему стыду ощутили не только горе, но и радость. Гордиев узел был развязан. Естественно, Оля не хотела расставаться со мной и ехать в имение ненавистной свекрови, поэтому заявила командиру полка, что не верит в гибель мужа, что сердце ей подсказывает, что он жив и скоро вернется. Добросердечный наш полковник не смог ей отказать и разрешил остаться. А когда через месяц пришло известие, что Марфа Трофимовна умерла, Оля внезапно стала богатой, вернее, богачами стали её сыновья. Ей пришлось отправиться в Курскую губернию, чтобы оформить опекунство, нанять управляющего и тому подобные дела. Я, чтобы помочь жене друга, испросил отпуск, из которого уже не вернулся. Мы поселились в Петербурге в роскошной квартире. Олины сокурсницы, удачно вышедшие замуж, ввели нас в высший свет. Началась беззаботная счастливая жизнь. Наступивший новый одна тысяча восемьсот пятидесятый год должен был стать для нас особенным, ведь Оленька была беременна. Мы пока не могли оформить наши отношения – по закону признать погибшим пропавшего без вести человека можно лишь через много-много лет. Но даже это не омрачало нашего счастья… Однако первого января я получил письмо от моего однополчанина, в котором он сообщал, что Ваня Чванов жив и едет к нам. Пришлось сократить рождественские вакации Саше и Толику и досрочно отправить их в корпус. Присутствие мальчишек при разговоре с Чвановым мы сочли неприемлемым, неуместным и непредсказуемым. Оленька настаивала, чтобы и я на время съехал, – зная, что Иван стреляет более метко, чем я, она боялась, что он вызовет меня на дуэль. Но я настоял на моем участии в разговоре. Иван вошел, мы встали.