– Кешка, ты жив? Слава Богу! – бросился на шею к оборванцу князь Тарусов.
– Володя! А какие даты выбиты на могилах? – спросил Яблочков.
Кешка резко оттолкнул приятеля:
– Так это ты! Ты за нами следил! Это из-за тебя отца убили! Ненавижу!
– Свяжите ему руки, – велел Яблочков.
Обиженный Володя полез в ранец и вытащил листочек, на котором карандашом записал надписи с могил:
– Младенец Сидоров, родился и умер 1813 года января четырнадцатого дня. Младенец Воронин, родился и умер 1828 года мая четвертого дня.
– Гляди теперь сюда. – Яблочков протянул Тарусову медальоны. – Считай листики на березах.
– Один, восемь, один, три, один, один четыре.
– Понял?
– Да. В медальонах зашифрованы могилы.
Володя перевел взгляд на портрет:
– А здесь березок нет. И церкви нет. Зато изображена висящая на стене картина.
Яблочков кинул взгляд на портрет – картину он и не заметил:
– Да, действительно, а на картине Гостиный Двор нарисован.
– Странно, – сказал Володя. – Обычно в кабинетах портреты предков висят. Или пейзажи.
– Ладно, надо ехать на кладбище, – решил Яблочков. – Петров! Отвезите покойника в морг, а задержанного – в съезжий дом Адмиралтейской части.
В ожидании резерва Крутилин поднялся в квартиру Липовых.
– О, Иван Дмитриевич, такая честь для нас, – засуетилась хозяйка.
– А вы Володю Тарусова, случайно, не видали? – спросил гость.
– Володю? Нет. Чего ему тут делать? Они с Федей на Сергеевской, уроки учат.
– Увы. После гимназии им пришла мысль вас навестить. Но при входе на кладбище они увидели Чванова…
– Боже мой…
– Федя на извозчике поехал ко мне, а вот Володя решил проследить за Чвановым.
– Господи, помоги, спаси его, Господи!
Липова подошла к киоту и стала креститься. А Зина, внимательно слушавшая разговор, подбежала к окну, закрыла глаза, сжала кулаки, а потом громко сказала:
– Володя сейчас вместе с Федей. У вас в кабинете.
– Опять ты за свое, – схватила тряпку, чтобы огреть посильнее дуру-дочь попадья.
Крутилин её остановил:
– Не надо. Хотелось бы верить, что Зиночка права.
– Они сейчас оттуда уезжают, – опять подала голос девочка.
– Куда, зачем? – спросили взрослые.
– Не знаю. У меня заболела голова. Сильно заболела. Потому что я очень напряглась.
– Тогда ложись, раз напряглась, – посоветовала мать.
Зиночка открыла глаза и увидела, что к кладбищу подъезжает вереница пролеток, в которых прибыли городовые резерва.
– Полицейские приехали, – сказал она.
– Куда? – уточнил Крутилин, решивший, что девочку опять посетили видения.
– К нам на кладбище, – пожала плечами Зиночка.
Начальник сыскной поспешил к коллегам.
В школе резерва желающие стать полицейскими проходили обучение, после которого их отправляли в те участки, где имелись вакансии. Городовых, кому вакансий не хватило, оставляли в школе и вместе с курсантами привлекали для облав, охраны торжественных мероприятий и крестных ходов.
Крутилин за руку поздоровался с начальником школы полковником Лезиным.
– Какова наша задача? – спросил тот.
– Прочесать кладбище в поисках этого негодяя. – Иван Дмитриевич сунул полковнику фотокарточку Дерзкого.
Держа ее перед собой, Лезин приказал подчиненным медленно пройтись мимо него и запомнить преступника. После чего городовые взяли периметр кладбища в кольцо и, осматривая каждую травинку, стали его сжимать. Полковник с Крутилиным отправились к часовне, в которой была похоронена юродивая Ксения Блаженная, и внимательно осмотрели всех стоящих в очереди паломников.
– Скоро стемнеет, – напомнил полковник.
Крутилин огляделся – городовым, «наступавшим» сразу со всех сторон, оставалось пройти друг до друга не больше сотни шагов:
– Успеем прочесать.
– Успеем. Но, сдается мне, вашего каторжника тут уже нет. А это ещё кто? Неужели Яблочков? – указал Лезин на приближавшиеся от входа три фигуры.
– Да! А с ним два гимназиста. Ну, слава Богу.
Крутилин с полковником пошли им навстречу.
– Докладывай, – приказал Иван Дмитриевич Арсению Ивановичу, отметив про себя, что глаза его чиновника для поручений сияют.
– Чванова я раскассировал.
– Молодец. Все-таки не зря ты орден получил.
– Кешка задержан.
– Какова его роль в этом деле?
– Пока непонятно. Чванов, видимо, заверил его, что является его отцом. А мне пришлось застрелить каторжника на глазах у мальчишки. С тех пор он либо молчит, либо дерзит.
– Кешка с Чвановым могилки искали, – вступил в разговор Володя.
– Зачем ты следил за ними? – воскликнул Крутилин. – Ты что, не понимаешь, что тебя могли убить?
– Прекрасно я все понимаю, – насупился Тарусов.
– На этот раз лишением обеда не отделаешься.
– Погодите, Иван Дмитриевич, – вступился за гимназиста Яблочков. – Володя, конечно же, сильно рисковал, но без него мы бы преступников упустили.
– И про бриллианты бы не узнали, – сообщил Володя.
– Про какие ещё бриллианты?
– Которые в могилках зарыты. Могилки я запомнил и могу показать. Чванов с Кешкой хотели их ночью разрыть.
– Это косвенно подтверждает и дворник дома, в котором они проживали, – сообщил Яблочков. – Чванов просил его вечерком одолжить лопату. Кстати, даты, указанные на могилках, были зашифрованы в медальонах, которые отец братьев Чвановых им завещал…
Арсения Ивановича прервал околоточный, пришедший доложить, что кладбище осмотрено, преступник не обнаружен. Выслушав его доклад, Крутилин скомандовал Володе:
– Пойдем, покажешь могилки.
Тарусов хорошо запомнил их местоположение и нашел обе без труда.
– Господин полковник, у каждой из могил поставьте по паре городовых, – распорядился Крутилин. – Ночами уже прохладно, так что пусть меняются через пару часов. Сменных городовых можно разместить у Липовых, квартира у них теперь большая. А завтра мы эти могилы раскопаем.
– Иван Дмитриевич, ещё светло, давайте копать, – Яблочкову не терпелось найти бриллианты и положить конец этой истории.
– Нет! Без постановления следователя не имеем права. А ещё надо эксперта пригласить. Да и утро вечера мудренее.
– А можно их раскопать после обеда? – взмолился Володя. – А то у нас утром уроки.
– Можно, – улыбнулся Крутилин.
Глава шестнадцатая
Утром за завтраком князь Дмитрий Данилович Тарусов, как обычно, просматривал газеты, лениво попивая крепкий кофе из маленькой фарфоровой чашечки. К еде он почти не притрагивался, так как полный желудок всегда клонил его в сон и мешал работе. Зато Володя с Федей уплетали за обе щеки: сперва яичницу с ветчиной, затем гурьевскую кашу. В конце завтрака кухарка Матрена подала пироги и налила мальчикам кофе в такие же, как у Дмитрия Даниловича, малюсенькие чашки. Федя хлебнул из своей и выпучил глаза.
– Что с тобой? – спросил Володя.
– Какое горькое у вас кофе, – признался Липов, с трудом проглотив выпитое.
– Во-первых, кофе – это он. Во-вторых, если он кажется тебе горьким, можешь добавить туда сахара и сливок.
– А в-третьих?
– Допивай скорее, а то опоздаем.
– Господи, ну что за чушь пишут, – Дмитрий Данилович раздраженно отбросил «Петербургский листок».
Александра Ильинична тут же заинтересовалась и придвинула к себе газету.
– На четвертой странице, вторая заметка в левой колонке под названием «Слухи и сплетни».
– «Оказывается в нашей сыскной полиции служат карлики. Для маскировки все они переодеты гимназистами. Вчера один из них вернул подполковнику Н. утерянный им Владимирский шейный крест, за что был награжден десятью рублями».
– Пятью, – поправил Федя.
– Откуда ты знаешь? – удивилась Александра Ильинична.
– Так это про нас с Володей написано. Карлики – это мы.
Старшие Тарусовы расхохотались. Им и в голову не пришло, что вчерашние приключения детей попадут в газеты. Накануне вечером их привез лично Крутилин и, подробно рассказав об их решающей роли в дознании, попросил мальчишек не ругать.
– А как ты орден разыскал? – спросил Володя.
Федор кратко рассказал.
– А можно мы эту газету в гимназии покажем? – спросил он у взрослых.
Утром на второй этаж дома десять по 5-й линии поднялся агент сыскной Ефимыч и покрутил в звонок. Открыла ему Соня.
– Смирницкая Софья Павловна здесь проживает? – спросил Ефимыч.
– Здесь.
– Агент сыскной полиции Ефимов. Приказано доставить вас к начальству.
Через десять минут бледная от волнения Соня вышла вместе с Ефимычем из парадной. Их ожидала пролетка, на которой агент прибыл сюда. Ещё через десять минут девушка вошла в кабинет Крутилина.
– Присаживайтесь, – указал он пальцем на стул.
– Я ни в чем не виновата. Вы не имеете права меня задерживать…
– Я разве задерживаю? Просто хочу побеседовать. Так что располагайтесь. А насчет вашей невиновности готов поспорить. Недоносительство и укрывательство является преступлением.
– Я считала Чванова политическим…
– А их что, можно укрывать? Знаете, почему таких, как вы, барышень называют наивными? Потому что жизни вы ещё не знаете, а лезете в самое её пекло. Чванов что-нибудь рассказывал о своих сообщниках?
– Нет.
– Разве? А почему тогда покраснели?
– Потому что вчера пыталась за ним увязаться. Он собирался идти на конспиративную квартиру за новыми документами. Но меня, как ни просила, не взял.
– А Кешку?
– Кешка пошел с ним. Кстати, что с ним?
– Он в камере для задержанных.
– Но он ничего не сделал. Кешка – ребенок! Несчастный ребенок.
– Который вместе с матерью обчистил лавку ростовщика. Им обоим место на каторге.
– Меня тоже… тоже туда отправите?
Крутилин призадумался. Несмотря на короткую стрижку, девица была ему симпатична. Открытая, честная. А то, что дурочка, так ей всего-то двадцать один годик. Выветрится у неё эта революционная дурь. Таких не наказывать надо, а отечески журить. От наказания ведь один вред выйдет – после ссылки сердце у неё ожесточится, и вместо любящей жены и матери вылупится из неё озлобленный на весь свет революционер-нигилист. Купит она тогда револьвер и пойдет, как Каракозов, стрелять в императора.