– Нет! – вскрикиваю я в ужасе, что останусь одна. Как я могу уехать, покинуть его? Я, которая стала его вещью, его частью? Неужели он не понимает этого?!
– Ради бога… – бормочет Георгий чуть слышно, отводя глаза и безудержно краснея. – Вы не понимаете, как выглядите. Ваше платье… К тому же могли… могли остаться следы… Будьте осторожны с Павлой, она мгновенно догадается о том, что произошло! Мы обсудим все завтра, а сейчас надобно расстаться, умоляю вас!
Я иду, безотчетно переставляя ноги, в голове гудит, словно меня только что ударили дубинкой. Не хочу обдумывать его слова, иначе завизжу, заору от стыда! Он имел право это сказать. Теперь он имеет право сказать мне все, что взбредет в голову, сделать со мной все, что захочет.
Мне чудится, все окружающие пялятся на мое платье, порванное на груди его нетерпеливыми руками, на мою измятую юбку, норовят посмотреть на меня сзади… А вдруг и правда остались следы?!
Домой, скорей домой!
Иду, стараясь как можно бодрее переставлять ноги. На ходу поправляю волосы, воротничок. Заставляю себя не думать о том, как выгляжу. Куда важнее узнать, откуда тут взялась полиция! И почему Красильщиков идет сам, без всякой охраны?
Вот мы на крыльце. У калитки несколько пролеток, полно народу. Мелькает знакомое лицо – это агент сыскного Рублев. Я мимолетно улыбаюсь ему и тут же забываю о самом его существовании. Вдруг сквозь толпу пробивается какая-то женщина. Слышу крик:
– Пустите меня! Пустите!
Да ведь это Дарьюшка! Она бежит как сумасшедшая, с такой силой расталкивая полицейских, что ражие мужчины разлетаются в стороны.
– Евгений Юрьевич! – кричит она. – Женя! Женечка!
«О господи, – думаю я с острым приступом жалости. – Значит, все-таки она носила этот медальон потому, что там был его портрет!»
Вот она увидела Лешковского, которого как раз в эту минуту агенты подсаживали в пролетку, замерла, прижав руки к груди, – и тут же кинулась к нему со страшным стоном:
– Не троньте! Не трогайте его! Он тут ни при чем, это я сама, сама ее убила! Он не виноват!
Лешковский замирает, оборачивается… смотрит на Дарьюшку, но не говорит ни слова. И под этим его взглядом она вдруг сникает, опускается наземь, согнувшись, сделавшись маленькой и жалкой, а потом начинает безудержно рыдать, уткнувшись лицом в землю и орошая ее обильными и горькими слезами.
Нижний Новгород. Наши дни
Рядом резко вздрогнула Света.
– Чемоданчик поставьте, – послышался тот же сдавленный голос. – Вытянуть руки, быстро!
Холодное, твердое – да это же ствол пистолета, с каким-то отстраненным ужасом поняла Алена – больно ковырнуло шею. Пришлось протянуть руки вперед, и кто-то немедленно высунулся из тьмы подъезда и проворно захлестнул запястья пластырем. Шорох рядом – то же проделали со Светой.
– Закрыть глаза! Закрыть, я сказал, не то вам же хуже будет.
Когда к лицу плотно прилегла полоса пластыря, Алена поняла, что совет был гуманным. И она мгновенно послушалась следующей команды:
– Рты закрыть.
Ох, как стянуло кожу на щеках, на губах…
«Теперь буду знать, что испытывает человек, у которого рот и глаза заклеены пластырем. Когда-нибудь напишу…»
«Напишешь? Думаешь, будет шанс?» – спросил перепуганный голос, который Алена привыкла слышать только ехидным. Да это же голос Елены Дмитриевны Ярушкиной… Ишь, задергалась!
«Шанс будет. Если бы нас хотели убить, уже убили бы на месте», – ответила Алена Дмитриева, и Ярушкина облегченно вздохнула, исчезая из сознания детективщицы.
Вовремя смылась! Чья-то рука подхватила Алену под локоть и повлекла вперед.
– Не дергаться! – прошипел кто-то рядом, и Алена поняла, что дергается, судя по всему, Света. Ну, пока смысла нет. Надо впитывать впечатления – те, что доступны.
Впечатления подсказывали, что они прошли подъезд насквозь. Правильно – в доме, где жила Алена, у подъезда тоже два входа (выхода). Один, парадный, должен вести на улицу, но он заколочен, как излишняя роскошь. А здесь – не заколочен. Или расколочен нарочно.
– Четыре ступеньки, – шепнул сдавленный голос. – Осторожно, не споткнитесь.
Скрип, удар студеного, свежего воздуха по вспотевшему лицу. И тотчас – душная, бензиновая духота.
– Быстро в машину! Осторожно, высокие подножки.
«Хорошо придумано! – мрачно подумала детективщица. – Использую обязательно. Если будет шанс…»
Алена подняла ногу повыше и попала точно на ступеньку. Кто-то помог ей – вернее, их было двое. Один подталкивал сзади, другой подтянул из машины.
Потом охнула Света – наверное, споткнулась на подножке. Через мгновение Алена ощутила, что она сидит рядом.
Машина мягко тронулась.
«Наверняка стекла тонированные, – подумала Алена. – Никто не увидит, что в машине сидят женщины с заклеенными ртами и глазами. Тонированные стекла, мягкий, словно вкрадчивый, ход, удобные, просторные сиденья, запах хорошей кожи – это дорогая иномарка. Судя по высоте ступеньки, какой-нибудь джип. Или «Ровер», или «Лендровер», или… да что угодно может быть: я ведь совершенно не разбираюсь в марках машин! Но главное, бесспорно, – дорогая машина. Значит, нас похитили не затем, чтобы вытащить из Светиных карманов ампулы с наркотиками, и не для того, чтобы стребовать жалкий выкуп с полунищих врачих «Скорой». Интересно, знают они, что я не фельдшер? Наверное, знают, очень уж тщательно все продумано! Вызов был ложным, и, давая его, они заведомо не сомневались, что пошлют именно линейную бригаду – раз, что в ней нет обычного фельдшера – два. Им нужна не бригада вообще – им нужны конкретные люди. Кто именно – я или Света? Или мы обе? Почему, по какой причине? Что может нас объединять?»
Ответа на этот вопрос пока не находилось. Логическая цепочка беспрестанно прерывалась страхом, который вызревал где-то пониже желудка, мучил, словно разгорающаяся язва, и так и норовил вырваться криком. Но рот был заклеен, и крик метался по телу, бился в горло, в голову, в грудь изнутри, как некое существо, которое ищет выхода из темницы и не может его найти. Алена чувствовала, что ее трясет от этого глубоко запрятанного ужаса.
С правой стороны Алена ощущала тепло Светиного точно так же дрожащего тела, с левой сидел кто-то другой – крепкий, напряженный, чуть шуршащий.
«На нем куртка, но не кожаная. Шуршит совсем тихо – наверное, дорогая спортивная курточка! Да и тот дядька у подъезда был одет в очень неслабое кашемировое пальто. Попахивает хорошим парфюмом – ненавязчиво так. Жаль, я в марках мужских парфюмов спец невеликий, знаю только «Миракль» и «Фаренгейт», а это что-то другое, прохладное, ненавязчивое… У наших похитителей хороший вкус, они отлично одеты, у них дорогая машина. Для этого непонятного дела задействованы отнюдь не вульгарные отморозки. Почему?!»
Машина резко свернула, и что-то уперлось в бедро Алены. Что-то твердое… Да ведь это ее мобильный телефон, который лежит в кармане куртки!
Телефон, телефон… проку с него никакого, кто ей даст набрать номер? А ведь номер можно и не набирать. Если бы каким-то образом дотянуться до трубки, нажать на кнопку вызова, активировался бы последний номер, который набирала Алена. Вызов прошел бы, и человек, который возьмет трубку, мог бы услышать, что тут происходит.
А тут ничего не происходит. В машине полная тишина. Мягко урчит мотор. Похитители молчат. Похищенные – тоже…
Ладно, это уже второй вопрос. Может быть, задергаться, заметаться, они начнут ругаться, усмирять ее, тот, кому позвонит Алена, услышит. Поймет, заявит в милицию, их запеленгуют по номеру включенного мобильного… Такое возможно в жизни? Или только в дамских детективах? Ладно, выяснится потом. Сначала – нажать на кнопку мобильника.
О господи, кому она звонила последнему? Сегодня – никому. Вчера – Свете, Денисову… Денисову последнему, точно! Когда пыталась извиниться. Вчера телефон у него был отключен. Сегодня – неизвестно. А вдруг включен?
Ну что ж, прыжок в неизвестность?
Руки ее были вытянуты вперед и зажаты между коленями, чтоб не тряслись. Алене было противно, что похитители видят эту нервическую дрожь и понимают, как ей страшно и жутко. Но теперь она плюнула (фигурально) на свое реноме и приподняла руки. Пошевелила пальцами, разминая их. Почесала коленку. Почесала бедро.
Человек, сидящий рядом, ничего не сказал, но слегка отстранился.
«Какая деликатность, с ума сойти! – с ненавистью подумала Алена. – Он решил, что мне тесно! Или жарко! А может быть, подумал, что у меня началась нервная чесотка, и отстранился, чтобы не заразиться? Сволочь брезгливая! Я не просила меня похищать, а ты – назвался груздем, так полезай в кузов! Сиди и терпи!»
Впрочем, внезапно проснувшаяся брезгливость или деликатность «сволочи» были ей очень на руку. В буквальном смысле слова. Даже на обе руки, ибо их удалось беспрепятственно переместить к правому бедру и нашарить-таки сквозь ткань куртки мобильник. Где, где тут эта кнопка? Не выключить бы телефончик невзначай!
Приходилось уповать исключительно на господа бога. Быстренько взмолившись, Алена дважды нажала то, что казалось ей кнопкой вызова, и замерла. Первое нажатие вызывает из памяти последний номер. Второе активирует его. Должно пройти какое-то время, прежде чем пройдет сигнал, прежде чем Денисов ответит на вызов… Если ответит. Ну, дадим ему полминуты, условно говоря, а потом начинаем интенсивно дергаться.
«Один, два, три, четыре… десять…» – отсчитывала она секунды, как вдруг сидевший справа человек вздрогнул и зашарил в карманах. До Алены донеслось чуть слышное гудение вибратора.
– Черт! – послышалось сдавленное восклицание с переднего сиденья. – Мы не забрали у них телефоны! Обыщи их, быстро!
Холера! Вот же холера ясна! Это же надо такой невезухе произойти, чтобы именно в эту самую минуту какая-то злая сила позвонила одному из похитителей – и они спохватились, что у пленниц осталось средство связи! Сейчас они увидят, что…
Чьи-то руки обшарили ее, вынули телефон, однако негодующего вопля не последовало. Похоже, Алена все-таки нажала не на ту кнопку, никто не заметил, что она пыталась позвонить…