Граф Орлов крепко вбил в свою красивую и упрямую голову, что Архаров, выследив воров, продававших на сторону полковой овес, с той же легкостью выловит убийц митрополита. Потому вызвал к себе разом его и майора Сидорова.
– Расскажи ему все, что про это дело известно, – велел майору. Сам тоже остался послушать. Но у Архарова была иная забота – ночная стычка с наглыми мортусами.
Они втроем устроились на дворцовой террасе, с видом на бивак. Графу принесли кресло, Архарову и Сидорову – стулья. Не обошлось без угощения, которое для Сидорова было тем более необходимо, что ночью он вовсю знакомился с гвардейцами и на радостях, что его, полицейского драгуна, приняли в такую знатную компанию, несколько перестарался.
На балюстраде между креслом и стульями стоял зеленый стеклянный штоф, рядом – чарки, тут же едва удерживалась миска с закуской – хлебом, нарезанной ломтями солониной и столь полезными с утра солеными огурцами.
Орлов только успел пригубить чарку, как тут же его отыскали – для какого-то важного дела звал к себе Еропкин.
Граф ушел, пустое кресло осталось. Стояло на солнышке, словно грелось. И в какой-то мере заменяло собой графскую особу.
– Нет, мортусов изловить никак невозможно, – сказал майор. – Да и какой прок? Этих закатаем – кто другой найдется покойников возить? Да и сдается, не мортусы то были, балахон нацепить всякий может, зная, что к мортусу ни одна душа близко не сунется.
– Чтоб им ни дна, ни покрышки… – проворчал Архаров. – Ну, коли так, приступим к делу.
– Его сиятельство велели мне ознакомить тебя, сударь, с экстрактом злодеяния, – торжественно произнес майор. – Я не верю, что истинного виновника удастся изловить, потому что дело темное. Свидетели тут же начнут кого попало оговаривать, а проверить невозможно. И у них хватит умишка свалить убийство митрополита на тех, кто уже неделя как помер. Я этот народишко знаю, хлебом не корми – дай соврать полиции.
– Все сие я неоднократно уж слышал, – сказал на это Архаров. – Ты, сударь, сделай милость, расскажи, как эта каша заварилась. Мы-то на готовенькое приехали.
– Заварилась она не в Москве, заразу с юга завезли, и первые покойнички появились еще по весне…
– Ты мне не про заразу, ты мне про митрополита!
– Ну, ладно. Ты Всехсвятскую церковь на Кулишках знаешь?
– Где? – Архаров не поверил ушам.
– На Кулишках. Сами дивимся, откуда название.
– Вот-вот, у черта на кулишках… Продолжай.
– Там пришел к батюшке некий мастеровой и рассказал сон. Явилась-де ему Богородица и пожаловалась – ее образу, что над Варварскими воротами, тридцать лет никто свечек не ставил и молебнов не пел. Хотел-де Христос за сей грех послать на Москву каменный дождь, но матушка наша умолила его и послан был лишь чумной мор. Коли вдуматься – то и неведомо, что хуже…
– Охота была тому батюшке сны слушать… – проворчал Архаров…
– С перепугу, сударь. С перепугу и не того еще послушаешься. Опять же, к тому образу не так-то просто свечу прилепить – он высоко, над воротами. Но мастеровой в самом начале сентября обосновался у Варварских ворот и стал сон свой рассказывать, собирая при сем деньги на некую всемирную свечу, кою собирался воздвигнуть перед образом. И столько ему обыватели денег понанесли, что пришлось для тех денежек особый сундук заводить!
– Так и знал, что и тут все на деньгах замешано! – воскликнул Архаров. – Даже коли одни копейки, и то сундук денег на многие сотни рублей потянет.
– А ты вообрази себе, какова должна быть та свеча, ежели ее честно на собранные деньги отлить! С колокольню ростом, поди, станет! – майор рассмеялся негромко, словно предлагая повеселиться, но Архаров лишь покивал. А для себя сделал в голове пометочку – мошенничеством эта затея пахнет, и преловким, должны же были найтись умные люди и прикинуть размеры неслыханной свечи…
– Ну, народ у ворот толпится, ни проехать, ни пройти, – продолжал майор. – Лестницу прислонили, к иконе лазают, тут же попы какие-то аналои поставили, молебны служат, друг друга перекрикивают – столпотворение. А чума сборища любит – там заразу проще всего подцепить. Вот покойный митрополит Амвросий и решил навести порядок, поскольку святой образ – по его ведомству. Опять же, доктора его с толку сбили – где толпа, внушили, там самый разгул заразе. Он и крестные ходы отменял, и чуть ли не святое причастие – коли всем к устам одну и ту же лжицу подносить, так от больного к здоровому чума прямо в Божьем храме перекинется…
– Разумно рассудил покойный владыка, – ничуть в тот миг не задумавшись о святости причастия, заметил Архаров.
– Многознание его и сгубило. Решил прекратить всю суету на Варварке.
– То бишь, изъять то, что смущает народ?
– Пожалуй, что так, – согласился Сидоров, – да только тут господин Еропкин маху дал, недаром теперь так убивается…
И поглядел на пустое кресло, как бы ожидая от него позволения посплетничать о начальстве.
– Со всяким может быть, – вступился за Еропкина Архаров. – А что случилось-то?
– Митрополит поехал с господином генерал-поручиком посовещаться, так тот нашел, что убирать икону с ворот в такое смутное время небезопасно, а сундук, кой можно счесть источником заразы…
– Сундук, стало быть, можно? – удивился Архаров и тоже поглядел на пустое кресло, как бы призывая его в свидетели.
– В тот-то и беда. Господин Еропкин дал владыке солдат, дал двух подъячих, и поехали они сундук со свечными деньгами брать…
– А на что?
– Да на Воспитательный дом митрополит хотел отдать те деньги. А образ все-таки снять и в какую-либо церковь на время определить. Кабы господин Еропкин ему настрого запретил – остался бы владыка жив. Приехал в карете к Варварским воротам, вышел, стал распоряжаться. Ну, а народ не пустил, шум-гам, Богородицу грабят! Напали на солдат. Тут же кто-то до Спасских ворот добежал, там в набат ударили. Москва и без того взбаламучена, а тут еще набат… Владыка Амвросий видит – бунт, сел в карету, поехал прятаться к сенатору Собакину, тот его с перепугу не пустил. Тогда владыка уехал в Донской монастырь. А пока он разъезжал, бунтовщики в Кремль ворвались… – совсем понурившись, сообщил Сидоров.
– Говорят, Чудов монастырь разорили?
– Кто там был – едва попрятаться успели. Народ как с цепи сорвался – знай ревет: «Караул, грабят Богородицу!» и с таковым ревом – по церквам, по кельям, из ризниц облачения выкидывают, тут же делят, на куски рвут! Чудовские погреба в аренду купцу Птицыну были отданы – так в погреба ввалились, ни капли вина там не оставили. И оттуда – к Донскому монастырю…
– А как им сделалось ведомо, что владыка – в Донском монастыре?
– Сбрехнул кто-то из монахов… с перепугу, поди… Вот всей толпой туда побежали – а не ближний свет.
Владыка Амвросий там, уже переодетый, ждал, чтобы господин Еропкин пропускной билет ему прислал и охрану – из Москвы уехать. Видит – вместо билета и охраны толпа нагрянула, спрятался в храме, так вломились, нашли, выволокли и убили. Потом их на Остоженку понесло – господина Еропкина пугать, у него новый дом на Остоженке. А господин Еропкин отправил в Донской монастырь офицера, чтобы вывезти владыку, и тут же послал за подмогой. Ближе всех великолуцкий полк стоял, в тридцати верстах всего. Он и подоспел – человек полтораста. Господин Еропкин принял начальство и повел солдат в Кремль. Там успел застать бунтовщиков. Пробовало уговаривать – камнями закидали, вон – все еще хромает. Тогда только приказал бить холостыми в народ.
– Нельзя холостыми, – здраво рассудил Архаров. – Коли решаешься бить – так бей, чтобы уж накрепко.
– Так и вышло – бунтовщики, увидев, что убитые не падают, как взревут: «Мать крестная Богородица за нас!» – да и на приступ, едва пушек не отбили. Второй залп был уж картечью… Толпу от Спасских ворот на Красную площадь понесло, драгуны – за ней. Два дня была суматоха, господин генерал-поручик с коня не сходил. Теперь вроде народ притих, а тишина какая-то сомнительная, словно затаились… Вот тебе и весь экстракт.
– Розыск вели?
– По горячим следам не вышло, а теперь все тамошние, кто на Варварке живет, одно твердят – на солдат-де напали какие-то пришлые людишки, знать не знаем, ведать не ведаем.
– А сундук? – спросил Архаров.
– Что – сундук?
– Куда он подевался?
– А Бог его ведает. Солдаты, что шли его брать, побиты, подъячие исчезли, куда подевался посланный офицер – одному Богу ведомо, митрополит Амвросий принял мученическую кончину. И спросить про тот сундук некого.
– А помяни мое слово, сударь, сундук в этом деле главным свидетелем будет, – сказал Архаров. – Свеча эта всемирная – одно мошенничество. Мастеровой бы подождал, пока сундук доверху наполнится, и убрался бы с ним восвояси. Но сдается мне, в одиночку он бы это не затеял. Непременно сообщники должны быть. У кого-то же он там, возле Варварских ворот, жил? Как-то же кормился? Откуда-то же он взялся? Коли от хозяина убежал – так кто хозяин? Где-то же на ночь он тот сундук ставил? Попа того, на Кулишках, расспрашивать надо строго, дьячка, кто там еще при храме кормится? Просвирен! Что же вы?..
– Шустро ты соображаешь, сударь, – ответил недовольный майор. – Вы, преображенцы, больно высоко себя ставите. Еще бы – столица, славный полк! А вы тут за ворами погоняйтесь, на пожары ночью поездите! Учить-то легко! Не во всяком деле можно сыскать виновника, а тут еще и чума, люди прямо на глазах мрут. А вам кажется – приехали, оглянулись, пальцем ткнули – вон он, аспид, вяжите!
– Никого я не учу, чего ты разошелся? – спросил Архаров. – Просто соображения изложил.
Возможно, именно его спокойствие не понравилось майору полицейских драгун.
– Думаешь, сударь, коли его сиятельство велели тебе розыск произвести, то уж и лавровый венец пора плесть? Дудки! Мы, здешние, это дело насквозь видим, оно безнадежное. Можно наловить горемык, допросить с пристрастием, так они всех соседей в душегубы произведут, лишь бы спустили с дыбы и отпустили с миром. И доказательств – никаких.