– Ну так что же? У них, видать, обычай таков – не отвечать. Помнишь, ночью? – сказал Левушка.
– Обычай-то обычай… Карл Иванович! Какого рожна ты выслеживаешь мародеров возле чумного бастиона? Тебе странным показалось, что они исчезают прямо на глазах, или же появляются неведомо откуда? И в то же время непременно где-то поблизости фура с мортусами скрипит, а мортусы – в дегтярных робах, лиц не видно!
– Вашей милости угодно увязать шалости мародеров с беспрепятственными передвижениями мортусов? – деловито осведомился Шварц. – Сие более чем логично. Однако я должен убедиться, прежде чем докладывать о своем розыске…
– Сейчас убедим, – пообещал Архаров.
– Архаров! – восторженно взвыл Левушка. – Архаров, ты… ты… жениаль!
Тот покосился на него – но Левушка ничего женского не имел в виду, а просто от избытка чувств высказался на французский лад.
– Коли верить сведениям вашей милости, – Шварц коротко поклонился Левушке, – то выходит, тогда, при пожаре, мои злодеи прибыли на фуре, в балахонах мортусов, и та фура ждала их где-то в переулке. Нечто подобное я подозревал, но доказательства не имел. Будучи отогнаны вашими милостями, они успели добежать, набросить на себя сии маскарадные капуцины…
Левушка сделал большие глаза – Шварц употребил петербуржское модное словечко. Длинный черный маскарадный плащ с капюшоном, достаточно широкий, чтобы укрыть дамскую фигуру в пышных юбках, именно так и назывался. Был, правда, не дегтярным, а шелковым или же атласным.
Немец пошутил!
– … взять крюки и сесть на фуру. Сие близко к истине, – Шварц склонил голову, показывая, что признал правоту Архарова.
– Так. О мародерах, притворившихся мортусами, мы договорились.
– Коли не наоборот, – возразил Шварц. – О мортусах, сделавшихся мародерами. Ведь никто из гарнизона не сопровождает фуры в их странствиях по Москве.
Архаров задумался.
– Вот ты как дело повернул…
– Тогда, получается, этот Федька с другими негодяями и приезжал поджигать Головинский дворец? – спросил Левушка и на хмуро-недоверчивый взгляд Архарова отвечал: – Помнишь, мы выскочили – а они уже на фуре?
– Дни все короче, ежели вы изволили заметить, и немалую часть своего труда мортусы совершают в темноте, – напомнил Шварц. – Чем они и пользуются. Но, с другой стороны, негодяи сильно рисковали, поджигая дворец. Конечно, они могли увезти на фурах немало добра, прикрыв чумными рогожами. Да только куда бы они с тем добром дальше делись? Везти крупные предметы домашнего обихода к себе на бастион было бы для них крайне неосмотрительно, мелких же и ценных предметов, удобных для сокрытия, они во дворце, скорее всего, не нашли бы.
– Спрятать в любом доме можно, вон сколько стоит пустых домов… – подсказал Левушка.
– Таковая экспедиция занимает немало времени, а мортусам следует ночевать и кормиться в бараке, к коему они приписаны. Коли бы они не пришли ночевать – это бы для них плохо кончилось… Однако ваш домысел, сударь, я принимаю к сведению, – любезно сказал Левушке Шварц. – Хотя он и противоречит моему домыслу – попугать его сиятельство решили фабричные с кирпичных заводов, затеявшие бунт.
– Почему? – спросил Архаров.
– Потому что их много, и они едва ли не первые остались без работы и средств к существованию.
– Вам это доподлинно известно?
– Да, – сказал Шварц, – мне сие доподлинно известно, потому что мне сообщил об этом надежный человек.
Архаров задумался.
– Вот почему ты, черная душа, не хотел мне говорить про потайные кабаки и подвалы, где можно провиант по бешеным ценам купить. Не хотел своего надежного человека выдавать.
Шварц ничего не ответил.
– А что бы я ему плохого сделал? – спросил Архаров.
– Вы, сударь, человек полиции посторонний, – подумав, сказал Шварц. – И не знаете, что одно из главнейших условий ее успешности – налаженное осведомление о событиях и людях, нарушающих покой общества. В таких случаях разумный служащий закрывает глаза на некоторые нарушения закона для того, что иным путем он окажется без важных сведений. Проще всего нарушить сие налаженное осведомление… потом же его и за три года не восстановишь… Ломать – не строить.
Левушка вновь удивился – оказывается, немец умел высказываться и по-простому.
– Я нечто подобное предполагал, – признался Архаров. – Стало быть, вы полагаете, будто мортусы промышляют мародерством, мне же сдается, будто мародеры рядятся мортусами. Тучков, что скажешь?
Лицо Архарова при этом дивным образом изменилось – глаза сощурились, уголки губ приподнялись. Красоты от того, понятно, не прибавилось. На дамский взгляд, рожа сделалась хитрая и преотвратная. Однако Левушка не был дамой и понял: Архарову пришел на ум некий решающий в споре довод. Но какой?
Он задумался, всей своей круглой рожицей являя напряжение мысли.
– Тучков, привидение помнишь? – подсказал Архаров.
– Так оно же вовсе не привидение!
– Сам знаю. Где на него напоролся – помнишь?
Левушка задумался.
– Я ж с черного двора туда входил… – жалобно сказал он.
– Не то!
Шварц склонил голову набок, и на его невыразительном лице ожили глаза.
– Как – не то?
– Не то, да и только. Когда от призрака удирал – на что напоролся?
– На мортуса! – заорал счастливый Левушка. – Мортус по-французски ругался!
– Есть у меня основания полагать, милостивый государь, что шайка мародеров прячется в неком особняке в Зарядье, и что среди ее членов имеется некий француз, – сказал тогда Архаров. – Коли поможете сыскать тот особняк, то и убедитесь в моей правоте.
Немец молчал.
– А взамен попрошу об услуге, – продолжал Архаров и достал из кармана листок. – Тучков, читай.
– Искомай за рябой оклюгой, – внятно прочитал Левушка. – Почунайся дером от масы.
Тут-то у Шварца и приоткрылся рот.
– Как к вам сия цедула попала?
– Вы, сударь, имеете в виду, что злодеи, использующие сие наречие, вряд ли станут писать любовные билетики? – уточнил Архаров. – Нет, слова были продиктованы. Это – ключ к поискам некого предмета. Коли знаете их тайный смысл – не извольте скрывать, Карл Иванович.
– Тайного смысла тут немного.
– Ничего, сколько есть – за то и будем признательны.
Левушка усмехнулся – Архаров напоминал сейчас крупного пса, вцепившегося в добычу.
– Искомать – значит искать. Оклюга на языке мазуриков – церковь Божья. Дер – полуполтина.
– Стало быть, это – указание найти некоторое лицо за неизвестной церковью и, возможно, дать ему полуполтину?
– Поди туда, не знаю куда, – прокомментировал Левушка.
– Коли вы ничего не утаиваете – именно так, – подтвердил Шварц. – От масы – означает от меня. Мас или маса на воровском наречии – я. Почунаться – тут сложнее. Стоду чунаться – так они передают речение «Богу молиться». Но, поскольку всякая молитва предполагает поклоны, я допускаю таковой смысл: поклонись от меня полуполтиной.
– Гляди ты, не соврал дармоед, – заметил Архаров. – Осталось лишь уразуметь, что за рябая оклюга. А ты – девка, девка!
Это относилось к Левушке.
– Я, со своей стороны, оказал просимую услугу. Теперь желательно узнать местоположение особняка, – вялым голосом сказал Шварц.
– Тучков, вспоминай!
Оказалось, что Левушка, на манер пресловутой барышни из присказки, способен танцевать лишь от печки. Все трое отправились к Варварским воротам и ко Всехсвятской церкви, чтобы оттуда восстановить его погоню за вороватым разносчиком. Причем Архаров, незримо для Шварца, все время ухмылялся. Левушка понимал: приятель радуется, что немец, сам того не ведая, помогает в розыске сундука и, соответственно, в поисках убийцы митрополита.
Конечно же, для Левушки тогда все закоулки были на одно лицо и поворотов он не считал. Но определил место, где мортус-француз ушел через дыру в заборе. Архаров в азарте сам перещупал доски и нашел те две, что удобно раздвигались. Правда, сам, пролезая, чуть не застрял.
Наконец Шварц понял, о чем речь.
– Коли вашим милостям угодно, мы можем подойти с парадного крыльца, – предложил он. – Полагаю, я верно определил, чей это дом и где он стоит. Пока более не скажу ни слова.
– Ну и молчи, – смирился Архаров.
Немец привел их в довольно широкий переулок и сообщил его название – Псковский. Особняк, соответствующий описанию Левушки – огромный, с крыльями, в которых хватило бы места для анфилады сажен в десять, и строенный по меньшей мере в два жилья, – оказался, к счастью, один.
Парадное крыльцо было вполне в московском духе – ему предшествовал небольшой курдоннер, по обе его стороны имелись белые колонны, поддерживавшие навес – чтобы, вылезая из кареты, в плохую погоду не попадать под дождь.
Архаров, Левушка и Шварц вошли во двор.
– Коли хозяева уехали в подмосковную, двери заперты, – сказал Шварц. – Но, может статься, оставлен человек для присмотра за домом. Русские баре иначе не поступают.
Он взошел на крыльцо и постучал в высокое, а шириной в пол-аршина, окошко, спрятавшееся за колоннами так, что со двора сразу и не разглядеть.
– Нет там никого, – после продолжительного стука определил Архаров. И тут окно приотворилось.
– Чего надобно? – в узкую, уже некуда, щель грубовато спросил пожилой мужчина.
– Ты кто таков? – строго задал вопрос Архаров.
– Господ графьев Ховриных крепостной человек Степка, – тут же, опознав в Архарове человека, имеющего право задавать подобные вопросы, отвечал мужчина. Шварц же, переряженный разносчиком, как-то неприметно оказался за колонной, не позволяющей разглядеть его маскарад.
Да и как не опознать – Архаров в своей преображенской треуголке, в офицерской епанче поверх мундира, вид имел весьма представительный.
– Пускать никого не велено, – тут же добавил Степка. – Господа изволят быть в подмосковной. В доме только я да девка-французенка.
– А коли по распоряжению его сиятельства графа Орлова? – спросил Архаров.
– Его сиятельство – иное дело, да только принимать некому. Французенка умом повредилась. Хотя девка видная.