— Прошу к столу, — пригласил меня толстяк и, пока я сражался с тяжеленным стулом, отворив дверь в смежную комнату, громко крикнул: — Фимка, подавай ужин! Да два прибора неси. Гость у нас. Вы не будете против, — повернулся он ко мне, вытаскивая из-за пазухи записную книжку в кожаном переплете, — если я пока что ваши приметы для рапорта запишу? Тут и писать-то почти нечего: расы человеческой, роста выше среднего, волосы темно-русые, глаза серо-голубые, лоб высокий, нос прямой. Особых примет не имеет. Фимка, ну где ты там уже?
Подоспевшая вскоре Фимка оказалась статной молодой орчанкой внушительных габаритов.
Облаченная в богато украшенное вышивкой и по фигуре приталенное платье в пол, с накинутым на плечи цветастым платком и огненно-рыжими волосами, заплетенными в толстую длинную косу, девушка являла собой удивительное зрелище. Красна девица, да и только. Ей бы еще кокошник на голову да сверхкомплект зубов спилить. И даже румян не нужно, ибо красноты и так в избытке. Пропорции радуют глаз: высокая пышная грудь, изящная тонкая талия, полные крутые бедра. Это бы все еще уменьшить раза в полтора…
— А?! — подмигнул мне комиссар, хлопнув ладонью по монументальному заду девицы. — Хороша красотка?!
— Угу, — кивнул я, на всякий случай чуть отстраняясь и ожидая, что в ответ на шлепок толстяк огребет сейчас от зубастой «красотки» нехилую оплеуху.
Однако ожидания мои не оправдались. Девушка, лишь снисходительно фыркнув, преспокойно разложила и расставила на столе принесенные приборы с посудой и гордо удалилась, плавно покачивая мощными бедрами.
— А давайте-ка, любезный Штольц… — толстяк потянулся к графину, — по стаканчику за знакомство. Вы же не против? Для улучшения пищеварения, так сказать, и создания благостной атмосферы.
— Почему бы и нет, уважаемый комиссар. — Против я не был. Соревноваться в пьянстве с таким закаленным выпивохой, как этот Мюллер, я бы не стал, но немного расслабиться можно. Никаких государственных тайн я все равно не выболтаю, ибо не знаю. Можно не переживать.
Содержимое графина оказалось какой-то фруктовой или ягодной настойкой, очень даже приятной на вкус.
— А вот скажите, уважаемый, — после приговоренного стакана решился я задать давно волнующий меня вопрос, — если я действительно оказался в другом мире, почему я понимаю ваш язык. Да ладно человеческий, почему я орков ваших понимаю?
— Видимо, — комиссар почесал затылок и последним глотком опустошил свой стакан, — наши миры близко друг к другу расположены на ветвях многомирья. Вы знакомы с теорией поливариативного древа?
— Нет, — мотнул я головой. От выпитого на голодный желудок алкоголя приятное тепло разлилось по всему телу, а мысли в голове перестали нервно скакать и обрели какую-то плавность течения.
— Тогда еще по одной, — безапелляционно заявил толстяк, вновь наполняя стаканы. — Представьте себе мироздание со множеством вариантов развития миров в виде дерева. Где от единого ствола, словно ветви, отделяются практически схожие миры, направившиеся по разным путям развития. Где даже самое мало-мальское различие в истории ли, географии ли и даже экономике приводит к очередному расщеплению ствола или ветви.
— Представил, — кивнул я, принимая наполненный стакан из рук комиссара.
— Отлично, — довольно улыбнулся тот. — Вот наши миры разошлись где-то совсем недавно и очень близки друг к другу географически.
Ни хрена себе «близки»!
— А орки?! У нас таких и в помине нет. Только в сказках.
— А орки, как и многие другие, попали сюда через порталы. Орки долго кочевали по миру и воевали со всеми подряд, но потом стали все больше склоняться к мирной жизни и постоянному месту жительства. Вот и разговаривают теперь не только на орочьем, а еще и на языках тех мест, где осели.
— Через этот ваш трансгрейдер попали? — Этот вопрос меня больше всего волновал. Раз сюда попал не случайно, значит, должен иметься способ вернуться обратно.
— Посредством схожих артефактов, только более мощных, — не стал меня разочаровывать комиссар.
— А как эта штука вообще работает?
— Хм, — толстяк сделал пару глотков вина, — если рассматривать мироздание как все то же дерево, можно представить, что ветки далеко не всегда тянутся параллельно друг другу. Колышемые ветрами случайных перемен, они частенько сближаются, пересекаясь и соприкасаясь. Но тонкий слой защитной «коры» не дает им срастаться и соединяться. Кроме того, каждая ветвь несет в себе немного отличающийся заряд, как электрические провода. В вашем мире ведь знакомы с электричеством?
— А то! — кивнул я, неспешно потягивая сладковато-терпкий напиток.
— Вот трансгрейдер и усиливает разность зарядов соприкасающихся ветвей, пробивая их кору-защиту.
— Как при электросварке, — понимающе согласился я. — А почему я тогда вывалился не в том же месте, где в портал угодил?
— Искривление пространства. — Комиссар хлопнул ладонью по столу. — Вы же знаете, что пространство нелинейно?
— Что-то слышал об этом, — нахмурив с умным видом брови, ответил я.
— Это только на гладком листе бумаги ближайшее расстояние между точками — прямая. А с помощью трансгрейдера можно пространство-лист смять и даже самые удаленные точки приблизить и совместить. Причем сдвиг может осуществляться не только по пространственным координатам, но и по временным. Трансгрейдер как бы слегка преобразует поля и материю, пробивая путь между мирами. И потому его еще для простоты называют преобразователем.
— Круто, — согласился я и с удивлением уставился на пустой стакан. Когда я все выпить-то успел?
— Фимка! — заорал мой ученый собутыльник во всю глотку. — Принеси еще настойки!
Орчанка появилась с подносом, плотно заставленным какими-то блюдами. Поставила его на стол, забрала опустевший графин и развернулась, чтобы уйти. Длинная коса, мотнувшись, шлепнула ее по низу спины, а я подумал, что в принципе девушка вполне даже привлекательно смотрится в этом платье, отлично подчеркивающем выдающиеся во всех смыслах достоинства.
Глава 4
Утро встретило не только яркими солнечными лучами, настойчиво пытающимися выжечь мне глаза прямо сквозь сомкнутые веки, но и жуткой головной болью, нещадно раскалывающей черепушку.
Надо же, новый день в новом мире, начинающийся с мерзкого похмелья. Сколько раз я об этом в книжках читал. Только, в отличие от набивших оскомину однотипных литературных изысков, начало этой истории я помнил превосходно. Не то чтобы меня это сильно радовало, но уж лучше так.
А вот окончание вечерней попойки выпало из памяти совершенно. Я вроде и старался пить в меру, памятуя о коварстве агентов спецуры (а мой новый знакомец однозначно таковым и являлся) и их умении развязывать собеседникам языки по пьяни. Но, похоже, не учел коварство самой настойки. Помню, что наш разговор по душам после третьего стакана перешел в легкую форму допроса. Помню, что старался не сильно откровенничать. Но о чем под конец шла беседа, вот, убей бог, не помню.
Помню еще, что меня чуть не женили на Фимке, так игриво вертящей округлым задом перед самым моим носом…
Или все-таки женили?! Иначе чем объяснить тот факт, что, проскользнув в чуть приоткрывшуюся дверь опочивальни, укутанная в простыню девица присела на край кровати и, радостно сияя хищной улыбкой, сунула мне наполненный чем-то горячим стакан.
— На-ка, голубчик, испей, — шепнула она, приблизив к моему лицу пухлые губы, едва я, скрипя мозгами и суставами, с трудом приподнялся на локтях.
Звонко чмокнув меня в щеку, покрывшуюся за ночь колючей щетиной, орчанка скинула с плеч простыню и, сверкнув аппетитными прелестями, без всякого стеснения скользнула ко мне под одеяло.
Зашибись картошка с мясом! Я поперхнулся обжигающе горячим напитком и от неожиданности чуть не выплеснул эту огненную лаву из стакана себе на грудь. Девица явно чувствовала себя в моей постели как у себя дома.
Еле усмирив эмоции, я продолжил очень мелкими глотками вливать в себя это явно лечебное снадобье. Или зелье? Это же просто волшебный эликсир! Никакой рассол не в состоянии был тягаться с этим животворящим напитком.
С каждым глотком боль все заметнее сдавала позиции, исчезая и уступая место бодрой силе, стремительно наполняющей тело. Еще пара глотков — и я, позабыв о муках и сомнениях, с удовольствием приобнимал упругое тело орчанки, так и льнувшей ко мне под одеялом. Ее шаловливые ручки уже вовсю гуляли по моему телу, куда только не забираясь и заставляя вздыбливаться от неодолимого желания все мое радостно воспрянувшее естество.
— Ну как, голубчик, набрался сил? — проворковала эта зубастая зараза, поворачиваясь ко мне спиной, томно выгибаясь и прижимаясь к моему бедру роскошным соблазнительным задом. И слава богу, что задом. Эта ее улыбка пираньи все же приводила меня в некоторое смущение и замешательство.
Уж не знаю, как я справлялся с этой бестией ночью, но поутру она ухайдакала меня так, словно я лет десять совсем не занимался спортом, а потом меня вдруг заставили сдавать нормы ГТО. Причем все сразу и без малейшего перерыва.
Когда Фимка ускользнула прочь со словами: «Идти надо», — я вздохнул с немалым облегчением. Потому как еще немного, и мой постельный энтузиазм окончательно сдулся бы, вынудив поднять белый флаг и позорно расписаться в полном своем бессилии.
В кровати я тупо провалялся еще, наверное, с полчаса, прежде чем девица, громко постучав в дверь, заглянула в комнату вновь. Правда, уже при полном параде. Принесла здоровенный кувшин с теплой водой и полотенце. Предложила помочь умыться и сообщила, что завтрак скоро подадут. Словно не выматывала меня только что секс-марафоном. Вся из себя приличная и деловито-сосредоточенная. Хотя глаза у чертовки, я таки заметил, сверкали все же хитрым и довольным блеском.
Ну и ладно. Раз делает вид, что ничего такого не произошло, так тому и быть. Нашим легче.
Голова болеть перестала. Одежду, вчера разбросанную где попало, я с грехом пополам отыскал и напялил на себя, примечая, что чувствую себя вполне бодрячком. И готов ступить в новый мир и будущее с высоко и гордо поднятой головой.