Когда он вновь спустился на землю с облаков своих размышлений, речь шла о высоких материях — о гуманизме, долге, призвании.
— Гуманизм — высшее призвание человека, — разглагольствовал Роберт, — люди должны быть гуманны. Все! Во всем! Тогда на земле настанет рай.
— Да? — ехидно вопрошал Лиоль. — Все должны быть гуманны? Интересно, как ты себе это представляешь? Например, заповедь «не убий», да? Никого не надо убивать? Так?
— Так, — неуверенно соглашался Роберт, он чувствовал подвох.
— Ну, а вот посадят тебя перед двумя кнопками, одну обязан нажать. Нажмешь левую — погибнет, скажем, миллиард китайцев, все население, или, вот, мы все тут, кроме тебя; нажмешь правую — твоя мать. Интересно, какую ты нажмешь? А?
Роберт молчал. Вот подлец, подловил-таки его. Действительно, кого уничтожать — собственную мать или миллиард ни в чем не повинных людей?
Его выручил Эдуард. Сняв очки, он близоруко щурился на солнце. Он совсем не загорел — его узкая белая грудь смешно поросла редкими волосами, узкие белые плечи сутулились.
— Все дело в том, — медленно заговорил он, — чтобы не допустить такого выбора, вот в чем задача.
— Ну, а если? — настаивал Лиоль.
— Выбор не в кнопках, — так же неторопливо развивал свою мысль Эдуард, — а в том, может быть такой выбор или нет. Так вот, такого выбора быть не должно. Возьмем не твой отвлеченный пример, Лиоль, а реальное положение. Ты ведь не случайно прибег к образу кнопки. Ты же не сказал — утопить, расстрелять, сжечь, ты сказал — нажать кнопку. Ты имел в виду кнопку атомной войны, а может, и не имел, образ пришел к тебе бессознательно, автоматически. И неудивительно, он реальность.
Эдуард помолчал, его внимательно слушали, хотя, быть может, и не всем была ясна его мысль. Эдуард никогда не старался «опускаться» до уровня слушателей, пусть шевелят мозгами и поднимаются до его.
— Так вот, — заговорил он снова, — если проанализировать твой образ, то речь идет, повторяю, о том, в каком случае нажать кнопку атомной войны. Вот здесь твоя ошибка — ее нельзя нажимать вообще! Ни в каком случае! Никогда! Но ты прав в том, что если такая кнопка есть, то когда-нибудь, кто-нибудь ее непременно нажмет. Есть только один способ, чтобы ее не нажали…
Он опять сделал паузу.
— Какой? — не выдержала самая нетерпеливая — Жюли.
— Чтобы ее вообще не было! — твердо закончил Эдуард. — Тогда и нажимать будет нечего. Тогда и выбора, который ты предложил, не будет.
— Я не предлагал! — запротестовал Лиоль. — Я просто говорил, я привел пример, если кто-нибудь… Я не предлагал!
— Так что главное в том, чтобы не было кнопок, — снова заговорил Эдуард, не обратив внимания на бормотание Лиоля, — а вернее, чтобы от них не шли провода. Не будет атомного оружия, пусть кнопки остаются, для электронного бильярда например. Вот за то, чтобы этих бомб не было, мы и боремся, мы с вами, наше общество «Очищение».
Начатом разговор закончился. Постепенно напряжение серьезной беседы спало, побежали купаться, играть в мяч. Роберт стал принимать разные позы, описывая Ингрид и Мари конкурсы культуристов. Лиоль, покачиваясь — он поглотил больше банок пива, чем все остальные, вместе взятые, — бродил бесцельно по пляжу, пока не прилег на песок. Вскоре раздался его громкий храп. Эстебан и Жюли растворились в природе.
Как-то так получилось, что Серэна и Кар остались в сторонке одни лежать и загорать.
Издали казалось, что они просто лежат, подставив солнцу лица, и молчат, а между тем они вели тихий разговор.
— Тебе нравится? — спросила Серэна. — Ведь первый раз с нами поехал.
— Очень нравится, — ответил Кар, он слегка кривил душой, но не хотел разочаровывать подругу. — Только жаль, что мы должны маскироваться.
— А по-моему, это даже интересно, — рассмеялась Серэна. — Знаешь, как я хочу тебя поцеловать! А нельзя. Зато что тебя ждет сегодня вечером!
— Вот тут они несли всю эту чепуху про кнопки, — проворчал Кар, — а я бы всех с легким сердцем утопил, лишь бы сейчас остаться с тобой наедине.
— Ты такой кровожадный? — с притворным ужасом спросила Серэна. — Всех? Даже Ингрид?
«Вот черт! Заметила все-таки что-то, — подумал Кар. — Ах, эти женщины, шиш их обманешь!»
— Кстати, об Ингрид, — заметил он озабоченно, — я хотел поговорить с тобой насчет нее, видишь ли, она…
— Не трудись, — снова рассмеялась Серэна (но на этот раз Кару показалось, что не совсем искренне), — я тебя не ревную.
Они долго молчали.
Вдруг Серэна сказала:
— Я хотела поговорить с тобой, Ал, — но снова замолчала, видно не отваживаясь на серьезный разговор.
— Я слушаю, — как можно мягче сказал Кар, чувствуя, что ей почему-то трудно продолжать. — Что случилось?
— Видишь ли, ничего не случилось. Но вот ты вроде вошел в нашу группу, в компанию, ребята хорошо о тебе отзываются, а мы же все очищенцы. Мы объединены общей идеей. Справедливой. Я знаю, ты считаешь, что все это глупости. Но неужели тебе трудно пойти с нами на демонстрацию, на собрание? Тебя ж это ни к чему не обязывает. Посидишь, послушаешь. Ну хоть ради меня.
Кар задумался.
В конце концов, действительно, что его, убудет, если он пройдется как-нибудь по улице в их компании? Что тут такого? Смешно, конечно, эдакая экскурсия детишек, а в качестве строгой учительницы — очкарик Эдуард! Но, в конце концов, что плохого? А уж на собрании посидеть…
Даже интересно послушать. Может, они в чем-то правы, может, скажут что-нибудь умное. От него ведь не требуют, чтоб он выступал.
— Ладно, Серэна, схожу как-нибудь на твое шоу, раз тебе этого так хочется, — снизошел он.
Серэна мгновенно перекатилась по песку к нему вплотную и крепко поцеловала. Он никак не ожидал такой ее бурной реакции и, испуганно оглядываясь, приподнялся на локте. Но на них никто не обращал внимания.
— Не пугайся, — смущенная своим порывом, прошептала Серэна, откатываясь на прежнее место, — просто я очень рада. Мне так хочется, чтоб ты был с нами, Ал!
— Буду, буду, чего я ради тебя не сделаю, могу даже заняться культуризмом. — Кар решил на всякий случай подпустить шпильку, уравновесить, так сказать, Ингрид.
— Не остроумно, — фыркнула Серэна. — И вообще хватит лежать, пошли купаться.
Они побежали к морю и долго плавали в теплой, такой прозрачной воде, что хорошо видели дно в десятке метров под собой, стайки рыб, морские звезды, водоросли…
Плавали, лежали на воде, слегка шевеля кистями рук, обратив лица к голубому небу.
Какое блаженство! Какой покой! Как далеко унеслись заботы, тревоги. Так бы всю жизнь — плыть по этим теплым волнам, ощущать на лице ласковый взгляд высокого солнца… И чтоб рядом всегда была его Серэна…
А впереди чтоб ждали всякие приятные сюрпризы. Интересно, о каком приятном сюрпризе говорил тогда вице-директор Бьорн? Бьорн, Бьорн — вдруг Кар почувствовал холодок в затылке. А как Бьорн отнесется к тому, что он пойдет на собрание очищенцев? На демонстрацию? Вообще свяжется с ними?
Настроение Кара сразу испортилось. Эх, не надо было ему ничего обещать Серэне! Стоял в стороне и стоял бы себе! Так нет, захотел сделать ей приятное. Тряпка, влюбленный дурак, марионетка в руках девчонки!
Кар ругал себя на чем свет стоит, обвинял в несуществующих грехах, в безволии, в мягкотелости, в отсутствии принципиальности, в желании угодить Серэне любым способом…
К концу пикника он наконец вернул себе хорошее настроение, но озабоченность осталась.
Домой вернулись поздно, усталые, слегка хмельные от воздуха, моря и еще кое от чего, более материального. Расстались на набережной, пообнимались, перецеловались. При этом Ингрид сжала Кара с такой силой и так долго не отпускала его губы в страстном поцелуе, что он чуть не задохнулся.
Когда наконец она оторвалась от него, он быстро огляделся, но Серэна ничего не заметила, она прощалась с другими…
Вот о том разговоре Кар как-то и поведал Элизабет. Но, разумеется, ничего не сказал о Бьорне, просто поделился своими опасениями, как, мол, отнесутся в агентстве к тому, что он свяжется с этим чертовым «Очищением», не повредит ли это карьере.
Элизабет основательно и подробно, как обычно, разобрала ситуацию и пришла к выводу, что хотя причин для самоубийства пока нет, но лучше бы, конечно, от очищенцев держаться подальше. Вряд ли Шмидт будет от этого в восторге. И не послужит ли это препятствием к возвращению Кара в «Око». Да, положение не из приятных. А нельзя как-нибудь избежать, потянуть, чтоб не огорчать Серэну?
Словом, надо подумать.
Разговор этот никак не успокоил Кара. Уж если, по мнению Элизабет, его поведение не понравится Шмидту, то что говорить о Бьорне! Не бросит ли он Кара на произвол судьбы, не отречется от него? Прощай тогда карьера, повышение, мечты и планы.
Кар не находил себе места. Что делать? Что делать?
И именно в один из этих дней, когда поздно вечером он ворочался в постели, не находя сна, раздался телефонный звонок.
Кар вздрогнул и схватил трубку с такой поспешностью, что чуть не уронил аппарат. Кто бы это мог быть? С Серэной он уже попрощался — она давно спит. Лоридан в такое время не звонит, тем более Ингрид (которая, чтоб ей пусто было, взяла манеру иногда позванивать ему просто так, видите ли, чтоб услышать его голос, ну?).
В трубке раздался приятный негромкий голос вице-директора Бьорна:
— Добрый вечер, Кар, надеюсь, я вас не разбудил? Нет? Я так и думал, что вы еще не спите, занимаетесь, наверное. Дело в том, что хотелось бы повидаться. Вы смогли бы завтра часа в четыре заехать по тому же адресу? По-моему, у вас в это время занятий нет, а у вашей подруги как раз есть — в другой группе. Договорились? Значит, жду. Покойной ночи.
И он повесил трубку. Кар не успел вставить ни одного слова.
«Все ясно, — в панике решил он, — Бьорну стало известно, что я решил пойти на собрание, и теперь меня ждет отлучение, изгнание, страшная кара. Все кончено, все рухнуло!»
Кар даже не в состоянии был сообразить, что о его в общем-то довольно неопределенном обещании, легкомысленно данном Серэне, никто, кроме них двоих, не знает. И уж кто-кто, а Серэна была последним человеком, который мог бы поделиться этой тайной с вице-директором Бьорном. Хотя ведь знала еще Элизабет.