– Думать, дело директорское. – Усмехнулся Грыжин. Наше дело фактики собирать. Ваше дело их на цепочку нанизывать.
– Я и нанизываю. Сегодня хочу еще раз в Барвиху смотаться. Где-то длинные ножки Дины выскочат. Мне, почему-то кажется, что ее и Марысей иногда называют.
– Не знаю, как ее еще называют, но скажу, тебе, Петро, убийцу Кирилла мы вычислили. Осталось тебе ее раскопать и сдавать Боброву. – Убежденно заявил Грыжин.
– Уж, больно, все у тебя складно, Григорич. Боюсь я когда все так гладенько и складненько. – Покачал головой Ерожин, и свернул к Чистопрудному Бульвару.
– Ну, уж и не знаю, чего тут неясного. – Проворчал Грыжин.
Петр Григорьевич высадил Ивана Григорьевича у дверей сыскного бюро и попросил, сегодня в офисе побыть подольше. Он ждал вестей от Глеба и на один свой мобильный телефон не надеялся.
Распрощавшись с генералом, подполковник, как и собирался, отправился в Барвиху. Он довольно легко выбрался на Новый Арбат, переехал мост через Москву реку, и поднажал по Кутузовскому проспекту. По дороге сыщик прокручивал отчет своего консультанта. Что дал «набег» генерала на вдову для следствия? Немного, но и не мало. Он дал имя Дина и уверенность в том, что существует рядом с вдовой некая молодая персона. Ерожин уже не сомневался, что именно ей принадлежит кассета с порнографическим фильмом и синяя шелковая ночная рубашечка с запахом дорогих французских духов.
При повороте на Рублевку, возникла небольшая пробка. Транспорт встал, потому что со стороны дачных районов шла колонна правительственных машин, и движение остановили. Черные лимузины с воем и мигалками пронеслись, и все поехали. Сыщик рулил и продолжал размышлять о поведении вдовы. По словам Грыжина, женщина зажалась только на двух темах. На теме своего знакомства с будущим мужем, и теме брата академика. Генерал подчеркнул, что при имени Кирилл вдова бледнела и лишалась дара речи.
Гребной Канал и Крылатское остались позади, и Ерожин расслабился. По Рублевке, из за кремлевских тузов, нельзя было ездить быстро, и подполковник не нарушал. До Барвихи он все равно добрался за двадцать минут. Проехав метров двести по поселку, свернул вглубь, притормозил и, крутанув у знакомого магазинчика, остановился прямо напротив дачи Понтелеева. Обследовать еще раз дом Петр Григорьевич не собирался. У него был другой план. Сыщик запомнил, что наискосок от калитки сада академика, шла стройка. К строителям кавказцам он и направил свои стопы.
– Привет, ребята. – Обратился он к смуглому невысокому армянину. Тот выглядел старше других и Ерожин предположил, что он в бригаде главный.
– Привет, если не шутишь. – Ответил строитель, закурил припрятанную за ухом сигарету, и оглядел черный лимузин незнакомца. «Сааб» смотрелся солидно.
– Вы тут надолго заняты? – Поинтересовался Петр Григорьевич.
– Работа как женщина, когда ее любишь, взаимностью отвечает. – Улыбнулся он, и почему-то снял и осмотрел свою газетную пилотку.
– Выходит, заказы вас не интересуют. – Разыграл разочарование Петр Григорьевич.
– Ну, об этом с бригадиром говори. – Посоветовал кавказец и что-то сказал своим товарищам. От бетономешалки отошел совсем юный, изящный молодой человек и, не торопясь, направился к Ерожину.
– Вот наш самый, самый главный. Его Карэн зовут. С ним можно о заказе говорить. – Представил своего начальника смуглый строитель.
– Что вас интересует? – Без всякого акцента, спросил юноша, не выказывая не малейшего интереса к потенциальному заказчику.
– Пока ничего. Я присматриваю участок или дачу. Но хочу заранее знать, кто мне поможет в строительстве. Вот и решил познакомиться. Тут рядом, случайно ничего не продается? – Поинтересовался Петр Григорьевич.
– Дом, что мы строим, продается. – С плохо скрываемым безразличием ответил юноша.
– Так дома еще нет. – Улыбнулся Ерожин.
– Сегодня нет, завтра есть. – Без тени улыбки, возразил молодой бригадир.
– Судя по масштабу вашей стройки, он мне не по карману. Я бы вот такого типа дачу приобрел. – И Ерожин показал на забор Понтелеева.
– Тоже не дешевый домик. Купи, хозяин кажется, умер. – Снова без всяких эмоций, посоветовал юноша. Петр Григорьевич смотрел в темные печальные глаза юного начальника и понимал, что тот видит его насквозь.
– Ладно, Карэн, не хочу с тобой темнить. Я подполковник милиции, а вовсе не заказчик. – И Ерожин полез в карман за удостоверением.
– Не надо ничего показывать. Я и так понял, что ты из органов. У нас с законом все в порядке. И регистрация есть, и разрешение на работу есть, и контракт заключен, при участии налоговой инспекции. – Уныло перечислил бригадир все возможные вопросы, возникающие у властей.
– Нет, я не по этой части. Меня не вы интересуете. Меня эта соседняя дача интересует. Вы тут давно работаете?
– Бригадир вытер руки о штанину, залез в верхний кармашек своей рубахи, извлек от туда маленькую записную книжку, полистал ее и изрек:
– С восьми часов утра десятого мая две тысячи первого года.
– Вот и прекрасно. – Рассмеялся Ерожин. – Можешь мне сказать, кто навещал эту дачу последнее время. Меня интересуют только девушки.
К бригадиру понемногу подтянулись и остальные. Ерожин насчитал семь человек строителей. При слове «девушки» они переглянулись. Бригадир что-то сказал своим работникам по армянски. Они быстро разошлись и продолжили каждый свое дело.
– Была девушка. Приезжала пару раз. Машина у нее красивая, водитель строгий.
– Ответил бригадир.
– Давно это было. – Ерожин старался скрыть волнение. Он почувствовал, что информация пошла горячая.
– Дня за два до смерти хозяина, девушка тут сутки гостила. Ее водитель привез, потом уехал, потом опять приехал и забрал. А через день милиция и скорая помощь приехали и хозяина вынесли. – Тем же спокойным тоном сообщил молодой строитель.
– Как выглядела девушка, помнишь?
– Мы ее близко не видели, а издали красивая, высокая, плащ кожаный, дорогой. Ножки стройные. Вот и все. Нас такие девушки приезжают на стройку нанимать.
– А машина какая? Может, марку запомнил, или номер? – Спросил сыщик.
– Номер от сюда не видно, да и не смотрим мы номера. А марка «бюик», цвет черный, примерно девяносто седьмого года выпуска. Очень дорогая американская машина. – Сказал юный бригадир и выразительно посмотрел на часы. Ерожин намек понял, пожал молодому строителю руку и, пожелав всей бригаде денег, здоровья и хороших вестей с Родины, уселся в свой «сааб».
В Москву подполковник придавил. Он знал, где на Рублевке посты и только там снижал скорость. До кольцевой он домчал за двенадцать минут. Отзвонив по дороге в офис и узнав у Грыжина, что пока Глеб не проявился, Ерожин покатил на Петровку. Никиту Васильевича Боброва он застал в коридоре, шагающим в столовую:
– Можно мне с тобой? Я сегодня даже не завтракал. Только кофе утром наглотался. – Пожаловался он полковнику.
– Пошли. Терпеть не могу насыщаться в одиночку. Что-то в этом есть постыдное. Обрадовался Никита Васильевич компаньону: – А почему тебя дома не кормят? Или хорошенькая молодая жена хозяйством заниматься не желает?
– Надя гостит у родни на Волге. Живу бобылем. А себе готовить, ты же понимаешь…
Бобров понимал…
– Мне нужна твоя помощь. – Заявил Ерожин, когда они умяли и суп и котлеты.
– Я думал, что-нибудь новенькое, а ты поешь одну песню. – Усмехнулся полковник.
– Песню я пою одну, но мотив разный. Похоже, я подобрался к тому, кто уморил академика Валерия Андреевича Понтелеева…
– Это что-то новенькое. – Удивился Бобров: – По заключению нашего медицинского эксперта и красногорского врача скорой помощи, академик умер своей смертью.
– Умер он, может, и своей, но помогли ему сильно. – Усмехнулся Ерожин.
Татьяна Петровна не спала ночь. Она пыталась уснуть, но глаза не закрывались, и сердце билось как после трех чашек крепкого кофе. Голикова не знала как ей поступить? С одной стороны, женщине очень хотелось изменить свою жизнь к лучшему. Кому не хочется получить десять тысяч долларов за небольшую дополнительную работу по уходу за вполне бодрым стариком. Это для женщины даже интересно. Увидеть знаменитого профессора, бывать у него в квартире, прикасаться к прекрасным дорогим вещам для Голиковой могло стать скорее развлечением, чем трудом. Но она всю жизнь привыкла делать понятные и простые вещи. Да и к нужде она привыкла. Татьяна Петровна видела несчастных старушек возле метро, стоящих с жалобными табличками вроде «помогите на хлеб» и, вздыхая, радовалась, что с голоду не умирает. Радовалась, что у нее приличная квартирка с теплом и светом, и каждый месяц, пусть не большая, но стабильная выплата пенсионных денег. Она не считала себя нищей, потому, что на этом свете все относительно, и она видела, что многие живут хуже. До прихода в ее судьбу молодой красавицы Норы, если ей и становилось иногда тоскливо, то было все просто и понятно. А теперь она мучилась сомнениями и не могла уснуть. Потом она стала представлять себе, как Нора спит с восьмидесятилетним стариком. Она отчетливо вообразила себе лысого сморщенного старца, который крючковатыми руками, хватает прекрасное тело молодой красавицы. Татьяна Петровна чуть не вскрикнула, так отчетливо явилась перед ней эта страшная картина. Она закрыла глаза и стала думать о другом. Она представила себе Нору с ее погибшим мужем. Этот муж, почему-то имел внешность Жана Море, в которого Татьяна Петровна с молодости была тайно влюблена. Вот Нора разгуливает с ним под руку по Новой Зеландии, а кругом пасутся огромные коровы из рекламы Новозеландского масла. Задремала женщина лишь под утро. Калейдоскоп самых странных видения явился ей во сне. То она брела по дорогому магазину и мерила прекрасные мягкие шубы. Вот она в примерочной, и пушистый мех ласкает ее тело. И вдруг с нее эту шубу кто-то сдирает, и она остается совершенно голой в толпе покупателей. Потом она идет по незнакомому городу, состоящему из одних кружевных башен, и понимает, что это Париж Она ищет Лувр, но попадает в обувную мастерскую, куда сдала вчера свои летние босоножки. Огромный волосатый мужик возвращает ей босоножки, но они без подметок. И она плачет. Это так ужасно, что она просыпается. На улице уже светло. Но машины шуршали редко, и Татьяна Петрова догадалась, что еще очень рано. Она встала, посмотрелась в зеркало, и заметила, синие круги, что легли под ее глазами, а морщины на щеках стали глубже и резче. Она взглянула на часы. Они показывали семь утра. Голикова в ночной рубашке подошла к окну и увидела лавочки автомобильного рынка и раннею суету продавцов. «Господи, как много черных развелось в Москве», подумала она. «И все они нахальные и богатые». Но потом вспомнила чеченскую женщину с ребенком, что каждый день стоит у метро и просит милостыню, и раздражение против кавказцев отступило. Татьяна Петровна после пенсии всегда давала чеченке рубль. Она точно не знала, какой национальности эта несчастная мать. Знала только, что та из Чечни, поэтому, про себя звала ее чеченкой.