Наконец, Фирсов подал признаки жизни. Он потянулся, посмотрел в окно и поинтересовался где они?
– Нижний Мамон проехали. – Сказал Михеев: – Я арбуз без тебя съел. Ты отказался, а тащить половину, не захотел машину пачкать.
– Хер с ним, с арбузом. Пора пожевать. – Мрачно ответил Клим: – Скоро Большой Мамон начнется, там и похаваем.
– Слушай, за нами увязались два джипа. Едут, не обгоняют. Может, твои знакомые нас страхуют. – Шутя, поинтересовался Михеев. Реакция напарника его поразила.
– Стой! – Закричал Клим. Михеев ударил по тормозам. Фуру с визгом повело по асфальту. Глеб с трудом удержал руль.
– Дай я сяду. – Потребовал Фирсов. Михеев поменялся с напарником, и Фирсов, нажал так, что Глеб схватился за ручку. Фура понеслась, выжимаю всю мощь своего двигателя. Перед населенным пунктом, название которого Михеев прочесть не успел, Клим, выключив фары и габариты, резко свернул с бетонки. Они чудом не перевернулись. На улице почти совсем стемнело, но Клим продолжал гнать по проселку без света.
– Что ты делаешь? – Крикнул Михеев, подпрыгивая на ухабах, и ударяясь головой о крышу кабины.
– Это все, из за тебя сука легавая! – Вцепившись в руль, прошипел Клим:
Дорога резко пошла под уклон. Фирсов притормозил, и плотная завеса пыли взорвалась за ними. Впереди блеснула вода. Это была широкая и мощная река. Дорога петляла по берегу. Сзади сквозь завесу пыли пробились автомобильные фары.
– Засекли, падлы. – Прошептал Клим: – Пошарь под своим сидением. Там в тряпочке…
Михеев, вцепившись одной рукой в подголовник кресла, наклонился и пошарил под сидением. Там, действительно, оказался сверток, завязанный в ветошь. Он достал его, развернул и увидел пистолет.
– Стрелять умеешь? – Поинтересовался напарник и прибавил скорость. Быстрей по этой дороге ехать было нельзя. Михеев понял, что еще мгновенье и фура перевернется. Он раскрыл дверь и прыгнул в плотную завесу пыли. Боли Глеб не ощутил. Он лежал в камышах и задыхался от пыли. Пыль не давала дышать. Молодой человек скорее почувствовал, чем увидел, как мимо пролетели две темные машины. Потом он услышал грохот, короткие автоматные очереди и сразу прозвучал взрыв. Михеев отметил впереди зарево и хотел встать. Но дикая боль не позволила ему пошевелиться. Глеб полежал несколько минут, затем сжал зубы и попробовал подняться еще раз. Боли молодой человек уже не почувствовал, он потерял сознание.
Знаешь, милый, я никогда не была такой счастливой. Спасибо тебе. – Нежно сказала Нора, снимая свой лайковый плащ в прихожей.
– Я рад, дорогая. – Ответил Фридрих Эдуардович: – Но мне, немного грустно, что ты сразу после нашего свадебного обеда понеслась на деловую встречу.
– Я давно ее назначила и не имела возможности отменить. – Улыбнулась Нора и поцеловала профессора в губы. Фридрих Эдуардович обнял молодую женщину, заглянул в синий бархат ее глаз и растроганно ответил:
– Я не умею на тебя сердиться.
– Вот и прекрасно. Как тебе моя тетушка? Не стыдно было идти с ней под венец? Поинтересовалась синеокая красавица, взяв Мюллера под руку.
– Твоя тетушка, прелесть. Если бы мое сердце не было занято, я бы за ней с удовольствием приударил. – Ответил профессор, не заметив, как при этих словах, зло сузились глаза его возлюбленной. Нора привела профессора в гостиную и усадила в кресло:
– Теперь, милый, раз я твоя жена, а ты мой повелитель, приказывай.
– Приказывать будешь ты, моя Богиня. – Ответил старик: – Ты готова ужинать?
– Готова. Но, раз я богиня и могу приказывать, желаю, чтобы мы ужинали в спальне. – Многозначительно сообщила Нора.
– Прекрасно, я подам ужин в спальню. – Скрывая смущение, улыбнулся Мюллер.
– Тогда я пошла в ванну, а ты занимайся хозяйством.
Профессор поднялся с кресла, и еще раз обняв и поцеловав Нору, отбыл на кухню. У него уже все было готово, оставалось лишь нарезать остывший язык, наполнить соусник сметанным соусом, и подогреть тонко нарезанный хлеб в духовке. Уставив поднос тарелками и закусками, Мюллер, аккуратно, стараясь не споткнуться, понес все это в спальню. Нора уже была там. Она лежала, слегка прикрывшись простыней, и профессор, увидев ее обнаженную грудь, чуть не выронил поднос со всем его содержимым.
– Милый, ставь все это сюда. – Не замечая реакции старика, сказала Нора, и резво освободила тумбочку от журналов и книг. Мюллер дрожащими руками установил поднос и сел рядом с Норой:
– Неужели ты, дорогая, думаешь, что я могу спокойно ужинать, когда со мной рядом находится обнаженная фея? – Спросил он, прерывающимся от волнения голосом.
– Ужин может подождать. – Кокетливо согласилась фея, и стала деловито расстегивать рубашку профессора. Фридрих Эдуардович прикрыл глаза, млея от прикосновений ее пальцев. Нора ловко стянула с него рубашку и перешла к брюкам:
– Может быть, ты свой ремень сам отстегнешь? – Спросила она с некоторым раздражением. Мюллер встрепенулся и принялся расстегивать пряжку. Руки у него дрожали, и он долго не мог справиться. Наконец, расставшись с брюками, профессор повалился в кровать и обнял Нору.
– Ты всегда спал с женщинами в носках и трусах? – Поинтересовалась красавица, стараясь сохранить нежность в голосе. Мюллер снял один носок, до второго долго не мог дотянуться. С трусами он справился легче. Нора повалила его и стала своей грудью гладить ему лицо. Мюллер застонал от блаженства:
– Иди ко мне. Я больше не могу. – Прошептал старик. Нора послушно исполнила его просьбу. Профессор захрипел, судорожно схватил Нору за бедра и затих.
– Ты уже? – Не без легкой иронии в голосе, поинтересовалась красавица. Профессор молчал. Нора погладила его по голове и села рядом. Покрутив головкой, она заметила на тумбочке поднос, прихватила рукой ломтик языка, положила его в рот и запила соком граната:
– Ты не спишь, милый? – Спросила она, не прекращая жевать.
– Господи, как хорошо. – Прошептал Мюллер и слабо улыбнулся. Нора прилегла рядом и начала гладить профессора. Она скинула со старика простыню и положила на него свою ногу. Профессор глубоко вздохнул и открыл глаза.
– Тебе, правда, хорошо? – Прошептала Нора, приблизив свои бархатные зрачки к его лицу. Профессор кивнул.
– Я тебя хочу. – Сказала Нора и поцеловала профессора в губы, в шею, грудь. Она опускалась все ниже, пока старик не застонал и не обнял ее опять. Но сил на любовь у него уже не было.
– Давай полежим и посмотрим фильм. – Вздохнула Нора: – Я принесла тебе кассету. Мне, кажется, что фильм очень красивый и тебе понравится.
Мюллер, слабой рукой, благодарно погладил ее по спине. Нора приподняла профессора, подложила ему под голову подушку, чтобы он мог видеть экран телевизора, встала, извлекла из своей сумочки пленку и вставила ее в видеомагнитофон. Включив технику, она прилегла рядом с профессором, продолжая слегка поглаживать его рукой. Экран посветлел, покрылся золотым туманом, и в этом тумане возникла женщина. Мюллер сначала смотрел фильм, но действо, его не занимало. Он еще весь оставался под впечатлением близости с прекрасной синеокой красавицей. Он очень утомился, но был удовлетворен и счастлив.
– Милый, тебе не интересно? – Страстным шепотом вопрошала Нора. Фридрих Эдуардович заставил себя сосредоточить внимание на экране и, понемногу увлекся. Танец полуобнаженной женщины вокруг золотого идола, был мастерски поставлен и знаменитый критик увлекся. Мюллера, как профессионала вовсе не занимало эротическое содержание балетного сюжета. Да и в танцовщиках, не смотря на золотой антураж, никакой таинственности для него не было. Профессор сразу признал в манящей деве балерину большого театра Елену Палащенко и следил за ее движениями и пластикой.
– Божественно! – Воскликнул он и приподнялся.
– Тебе понравилось? – Обрадовалась Нора.
– Да, милая. Ленка чудеса творит. Я всегда думал, что Лена Полащенко, девочка без способностей, а тут она прелесть. – Восхищался Мюллер, все больше увлекаясь фильмом.
– Ты знаешь эту бабу? – Удивилась Нора.
– Это не баба, а очаровательная молодая балеринка Большого. Но все что я видел в ее исполнении, было очень слабо, а тут Леночка бесподобна. Оказывается, она просто не попала в свой репертуар. Ей нужны характерные романтические роли. Вот Кармен бы она станцевала. – Рассуждал Мюллер, внимательно наблюдая, как золотистая соблазнительница забирается на член идола:
– И руки восхитительны, – добавил он, но заметив, как оживает фигура золотого партнера, поморщился:
– А вот Дима Кац, вульгарен и рядом с Леной, совершенно беспомощен.
– Ты и мужика знаешь? – Нахмурилась Нора.
– Дима Кац танцор неплохой, но его конек, бытовой танец, а тут аллегория и он слаб. А по своей половой ориентации он вовсе не мужик. – Поведал профессор.
Я не думала, что все это твои друзья. – Разозлилась Нора и выключила фильм. Совсем другой реакции она ждала от этого просмотра.
– Зачем ты прервала этот этюд. В нем были любопытные находки. – Огорчился Мюллер. Нора не ответила, а поцелуем в губы, заставила критика замолчать. Она снова гладила его грудью по лицу, ласкала его плоть и добилась мужского внимания профессора. Мюллер снова застонал и лег на Нору. Он обнял ее и попробовал овладеть ее телом. Но в глазах старика поплыл туман, и ему стало не хватать воздуха:
– Мне плохо. – Прошептал он ели слышно. Нора выскользнула из под любовника и пошла в ванную. Там она намочила полотенце, вернулась и положила влажную махровую ткань на лоб Мюллера. Профессор тяжело дышал и не мог говорить. Нора вышла из спальни, достала из сумочки мобильный телефон и прошлась по кнопкам:
– Саня, ты меня слышишь. Срочно отправляйся на Кожуховскую, заберешь там бабку и немедленно сюда, на Тверскую. Когда будешь подъезжать, позвони. – Распорядившись, она дала отбой и набрала номер Татьяны Петровны.
– Вашему мужу плохо. Через десять минут у вас внизу будет моя машина. Спускайтесь и сюда, на Тверскую.