Учительница уже махнула на меня рукой. Перед концом прошлой четверти она как-то вошла в класс и говорит:
— Монахова, не могу я больше смотреть на твою тоскливую физиономию. Так и быть, тройку в четверти я тебе натяну, только сейчас уйди с глаз долой! Не порти настроение!
Я с удовольствием ушла, а химичка потом звонила маме и говорила, что, по ее мнению, я просто органически не способна к химии, что за всю жизнь ей встречалось только четыре таких ученика. Кстати, то же самое говорил маме и репетитор. И вот завтра эта пытка опять начнется. И первый урок, как назло, химия.
— Что, Аська, пригорюнилась? — спросил дед.
— В школу идти неохота. Тем более первый урок — химия.
— Так ты и не одолела эту злодейку химию?
— Дед, у меня ничего не выходит, я сразу тупею, вон даже наша химичка говорит, что я органически неспособна.
— Глупости, ты же нормальная умная девочка, а беда в том, что и тебе, и твоей химичке так проще — неспособна, и дело с концом. Я думаю, если бы ты по-настоящему, страстно захотела понять эту треклятую химию, все было бы в полном порядке.
— Дед, где же мне взять это страстное желание, а?
— Ну, матушка, это ты сама должна себе внушить.
— А почему же по другим предметам, и по физике, и по математике, я все понимаю, хоть и не люблю? И у меня по этим предметам твердая четверка и даже пятерки бывают. А по химии — хоть тресни!
— А тебе не стыдно?
— Да хоть и стыдно, что с того?
— А у Матильды как дела с химией?
— Нормально. Я знаю, что ты скажешь, дед, но она уже тоже на меня рукой махнула, просто дает мне списывать, подсказывает. Я ведь могу перед уроком что-то зазубрить и даже неплохо ответить, но стоит мне выйти из класса — все, я это уже и не вспомню.
— Выходит, внучка у меня с изъянцем?
— Выходит, так.
— А если бы у тебя появился стимул?
— Какой стимул? Вон даже папа, когда был тут, знаешь, как он со мной бился, он же в химии прекрасно разбирается, так он чуть не плакал. Говорил, что дочка у него идиотка. Он сначала мне все то же твердил, и про нежелание, и про лень, а потом и он отступился. Сказал, что, видно, я в Потоцких пошла, чисто гуманитарное направление ума.
— Почему? — возмутился дедушка. — Я когда учился, вполне справлялся с точными науками. Вот мама твоя, правда, тоже мучилась в школе, но все же не до такой степени.
— Ладно, дед, пойду-ка я лучше спать. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, бестолочь моя дорогая.
Утром, на первом уроке, химичка объясняла новый материал, я, конечно, сидела дура дурой, а под конец урока она вдруг обратилась ко мне:
— Ну что, Монахова, как жить будем в этой четверти?
Я встала и только плечами пожала.
— Да ты не пожимай плечами, а отвечай.
— Как жили, Нина Васильевна, так и будем.
— Ну что мне с тобой делать, горе мое? Вопрос чисто риторический!
— Ладно, в следующий раз спрошу у тебя параграфы 24 и 25. Сможешь выучить?
— Попробую.
— Попробуй, горе мое, попробуй. Теперь так будем действовать, не можем же мы тебя совсем от химии освободить!
— Во устроилась, Монахова! — громко заметил Витька Воскобойников. — Обзавидуешься!
На остальных уроках все было вполне нормально.
Выходя из школы, мы с Мотькой договорились вечерком поиграть в нарды.
Я еще издали заметила, что у нашего подъезда творится что-то странное. Милиция, «скорая помощь»…
— Что случилось? — спросила я у старушек на лавочке.
— Альбину ограбили!
— Как?!
— Да вот так! Ушла она утром куда-то, а вернулась, квартира-то пустая!
— Совсем?
— Да нет, конечно, только все самое ценное украдено. Картины, золотишко, шуба норковая.
— А «скорая» зачем?
— Да она в обморок хлопнулась!
Я бросилась наверх. Двери обеих квартир стояли настежь, в Альбининой квартире хозяйничала милиция, а сама она, белая как мел, сидела у нас на кухне, врач мерял ей давление, Липочка поила ее крепким чаем.
Увидев меня, Ненорма воскликнула:
— Ася, Асенька, ты помнишь, как выглядел тот тип?
— Помню.
— Ты должна описать его следователю.
Идем, идем скорее!
Она довольно резво вскочила и бросилась в свою квартиру, я за ней.
— Николай Николаевич! Вот эта девочка видела какого-то типа, который сшивался у моих дверей, она может вам его описать!
Николай Николаевич был еще довольно молодой, с усталым, но веселым лицом.
— Ну-ка, девушка, расскажите-ка нам, что вы там видали. Да вы присядьте, присядьте, может, у нас долгий будет разговор.
Я села.
— Ну, рассказывайте!
Я рассказала все, что видела.
— Так, а почему вы вообще обратили на него внимание, вы что, вместе с ним в лифте ехали?
— Да нет, я стояла на площадке между шестым и седьмым этажом, а он поднялся на лифте.
— А зачем вы стояли на этой площадке?
— Ну, просто стояла.
— Может, вы были не одни? Наверное, не надо впутывать Митю в это дело, но ведь Ненорма видела нас вместе. Я молчала.
— Асенька, ты же с мальчиком была!
Так я и думала.
— Да, я была не одна.
— Ага, теперь все понятно, — весело заметил Николай Николаевич. — Цель вашего пребывания на площадке между этажами мне ясна. А назвать фамилию этого мальчика вы можете?
— А зачем?
— Ну, он ведь тоже свидетель, может, он что-нибудь еще заметил. Что-нибудь важное, а?
— Да, я еще вспомнила, у этого типа плечи были какие-то уж очень узкие.
— Плечи, говоришь, очень узкие?
— Да, для такого высокого даже очень странно.
— А вот за это хвалю, молодчина. Это уже точная примета. И вы, девушка, решили предупредить соседку?
— Ну да! Подозрительно ведь.
— А ну, давайте еще разок, сначала. Значит, вы с молодым человеком стояли на лестнице?
— Да.
— Потом приехал лифт и из него вышел этот самый тип?
— Да.
— И он сразу показался вам подозрительным?
— Понимаете, мы посмотрели вниз, мало ли кто это мог быть…
— Ну, к примеру, мама…
— Да, — соврала я.
— Так, и что же вы увидели?
— Увидели, что он подошел сперва к нашей двери и прислушался. А потом подошел к двери Не… Альбины Федоровны и как-то странно к ней прижался. Но он стоял к нам спиной, и мы не видели, что он делает. А потом он стал спускаться по лестнице.
— И все?
— И все.
О том, что я за ним побежала, говорить совершенно ни к чему. Он ведь все равно исчез.
— И вы сразу пошли предупредить соседку.
— Нет, конечно, не сразу. Ее ведь дома не было.
— А откуда вы это знали?
— Я видела, как она уходила.
— Так, понятно. Ну что ж, сведения ваши могут очень нам пригодиться, будем искать типа с узкими плечами. Вы свободны, девушка.
А Митину фамилию я так ему и не сказала, тем более что я и сама ее не знаю. Кстати, надо будет спросить.
Дома тетя Липа, конечно, заставила меня пообедать, и только после этого я смогла наконец позвонить Мотьке. Она долго охала и ахала, жалела Ненорму.
— Слушай, Аська, надо бы ребятам сообщить, как ты думаешь?
— Конечно, только давай ты им позвони, а то у нас тут такое творится!
— Ладно, я Косте позвоню!
— Давай звони, а потом подваливай сюда!
— Ладно!
Минут через двадцать Мотька явилась. При виде милиции, снующей из квартиры в квартиру, у нее заблестели глаза.
— Аська, а тебя допрашивали? Да? Кайф!
— Никакого кайфа, между прочим. Я все время боялась сболтнуть что-нибудь лишнее.
— Это да. Ох, как жалко, — прошептала она, — что мы не можем рассказать про Гриню!
— Моть, а ты Косте дозвонилась?
— Нет, его дома не было, его мама сказала, что они с Митей куда-то ушли.
— Так, значит, звонить Мите тоже бесполезно.
— А дедушка твой где?
— Не знаю, он давно ушел, еще когда я в школе была. Кстати, о дедушке. Что-то всё-таки с ним странное происходит, не такой он, как всегда.
— Да объясни толком, в чем дело.
— Не знаю, это трудно объяснить, он как будто на другой ступеньке стоит.
— Как?
— Понимаешь, раньше он со мной общался как с равной, как с другом, а сейчас как с внучкой, хоть и большой, но внучкой. Как бы сверху вниз.
— А может, он на тебя за что-то сердится?
— Нет, что ты! Если он сердится, он сразу говорит, никогда зла не держит.
— Тогда, может, он… зазнался?
— Зазнался? Вряд ли, не похоже на него! Он, конечно, любит иногда прихвастнуть, но чтобы так зазнаться… Нет. Ерунда!
— Слушай, Аська, ты говоришь, что он стал рассеянный?
— Да. И чуть отвлечется от разговора, так и кажется, что мысли его где-то витают.
— Я знаю, в чем дело! — твердо заявила Мотька.
— Да? И в чем же?
— Он влюбился!
— Влюбился? Дед? Да ты что?
— А что? Он же сам поет: «Любви все возрасты покорны!»
— Ну мало ли что он поет! Нет, не может быть! Какая там любовь? Он же, как ни крути, все-таки старый!
— Ну и что? А старики, по-твоему, не влюбляются?
— Не знаю, но представить себе, что дед влюбился… нет, не могу…
— А спорим?
— Да на что спорить?
— Ни на что, просто так. Ты сама посуди, Аська. Вот рассказали бы тебе все то же самое про того же Митю, так ты бы сразу сказала: ясное дело, он влюбился. Просто тебе странно, что Игорь Васильевич может влюбиться.
— А тебе не странно?
— Ни чуточки.
— Почему?
— Потому что он красивый. И в него вон сколько женщин влюбляются. Почему же он не может влюбиться?
— Ну, вообще-то, наверное, может… Но я все равно не думаю. Тут что-то другое…
— А может, и другое, — согласилась вдруг Мотька. — Ладно, перекинемся в нардишки?
— Давай!
Только мы сели играть, как в комнату заглянула тетя Липа.
— Ася, возьми Лорда к себе, а то он только под ногами путается, народ туда-сюда ходит, бедный пес совсем изнервничался. А еще лучше, пойдите погуляйте с ним.
Мы переглянулись, жалко было бросать игру, но Лорда тоже жалко.