…Александр Мухарев – так зовут его – тогда, в первую нашу встречу, был полон планов и радужных надежд. Он осел в столице (возвращаться в родную Сибирь не хотел: «Прожить дома сейчас невозможно, платят копейки»). Но чувствовалось, что главная причина его выбора в ином. Человеку, которого боснийские сербы воспринимали чуть ли не как национального героя, чересчур узкими казались рамки захудалого провинциального городка. Бывший командир рассчитывал (и вполне справедливо) на то, что кровью заработанный авторитет, боевой опыт и связи с военными и предпринимательскими кругами в Боснии будут чем-то вроде ракетоносителя, который в мгновение вынесет его за пределы обычных житейских проблем и невзгод…
До самого последнего времени он продолжал верить в свою звезду. Но вот я слышу его голос, уже тусклый, лишенный привычно бодрых интонаций: «Так жить больше не могу. Остается только грабить или стать киллером. Что мне делать?..»
Что же сломило этого «солдата удачи»?
Мухарев морщится, когда его называют наемником. Считает себя «добровольцем», «повстанцем», словом, кем угодно, только не профессиональным солдатом удачи. Надо признать, в этом есть доля истины. Он стал специалистом по убийствам только на самой войне.
30-летний полевой командир даже не проходил срочную воинскую службу. Еще в детстве ему удалили почку после серьезной травмы. И труд поэтому он поначалу избрал нетяжелый: приобрел профессию повара. Но по специальности долго не проработал. Завербовался на Север, где 8 лет крутил баранку.
Впервые в Москву приехал в 1991 году, когда в стране стал разворачиваться частный бизнес. Очень быстро нашел место помощника брокера на одной из столичных бирж.
– В то время, – вспоминает он, – я зарабатывал на биржевых сделках так, что ни в чем себе не отказывал, даже мог купить квартиру, но тогда мысли были о другом.
Весной 92-го душу Мухарева, по его словам, перевернула телепередача Невзорова, сделанная на тему событий в Приднестровье (тогда происходили первые вооруженные стычки между молдавской полицией и приднестровскими отрядами самообороны). Следующим утром он взял билет на поезд Москва – Одесса.
Что двигало им, было ли его желание безотчетным или за ним стояли какие-то политические взгляды? Эти вопросы я много раз задавал Мухареву. И всегда он отвечал одинаково и слишком коротко, чтобы быть убедительным: «Никакой политики. Я ехал восстанавливать справедливость».
В Тирасполе его никто не ждал. Он несколько дней бродил по городу, от одного укрепления к другому, пока не пристроился к казакам. В свою первую вылазку на другой берег Днестра он шел без оружия: в отряде было всего три автомата и один гранатомет.
Инструкции, как пользоваться оружием, Александр изучал, сидя в засаде. Вскоре состоялось крещение, когда он впервые убил человека. Несколько добровольцев вызвались отправиться в разведку во враждебное село. Стояла южная ночь, казаки по-пластунски двигались вдоль улицы. Вдруг хлопнула дверь, из дома выскочили вооруженные люди. Завязалась перестрелка. Будущий командир «Царских волков» оказался единственным, сохранившим хладнокровие. Воспользовавшись темнотой, он почти вплотную подобрался к дому и в упор расстрелял двоих.
После этого Мухареву дали прозвище – Ас, с которым к нему обращаются по сию пору. И странное знамение: номер его первого автомата был 666 – по библейской символике, число сатаны. Суеверные бойцы решили, что Ас ходит под дьяволом…
Об этом мне рассказал не сам Мухарев, а один из казаков, бывший тогда с ним рядом. И этот же казак поведал, как они «уносили ноги из Тирасполя». Когда миновали бои, приднестровские спецслужбы устроили «охоту на ведьм». Они искали и беспощадно расправлялись с теми, кто, по их мнению, работает на «румынскую разведку», торгует оружием и прочее, Прошлые боевые заслуги в расчет не брались. Главным было избавиться от ненужных свидетелей того, что творилось за кулисами той войны. В число «прокаженных» и попали Мухарев и несколько его друзей. Чтобы «испариться» из Тирасполя, им пришлось даже бросить свои вещи.
Александр вернулся в Москву. Авторитет, приобретенный на его первой войне, начинал работать. Ему звонили из Петербурга и Казахстана, с Дона. Говорили как с прошедшим огни и воды боевиком, просили помочь попасть в бывшую Югославию. Так формировался отряд наемников, которым ему предстояло командовать.
Вскоре он и его приднестровские друзья вышли на вербовщика. Визы оформлялись через турагентство, и в конце октября 92-го в Белград выехала первая пятерка наемников. Оттуда их переправили в боснийский город Вишеград. Спустя полмесяца к ним присоединились еще три пятерки. Отряд был скомплектован. Громкое название «Царские волки» придумал вербовщик.
Название дружно одобрили, хотя на «волков», тем более «царских», никто из них не походил. Недоучившиеся студенты, рабочие. Один – полуслепой, другому – уже за 40, с отвисшим брюшком. Почти никто из них не имел армейской выучки. За исключением, быть может, отставного лейтенанта Валерия Быкова, но и тот тянул служебную лямку как политрук. Кроме того, никто из них не принадлежал ни к одной из радикальных политических группировок. (Как утверждает Мухарев, все попытки создания отрядов наемников на «партийной основе», скажем, Русского национального единства, неизменно терпели крах.)
Отряд наемников приписали к Вишеградской бригаде, в ее интервентное (штурмовое) подразделение. Уже через неделю, без особой подготовки их забросили в мусульманский тыл. Операция прошла на удивление успешно. У горы Будковы Стены, убив трех мусульман, они захватили укрепление противника. Один русский при этом был ранен.
В декабре отряд понес первые потери. В бою у горы Орлина погиб от снайперской пули 22-летний Андрей Нименко. Тогда «Царские волки» пошли в психическую атаку. Идя цепью в полный рост, в тумане, они без единого выстрела захватили господствующую высотку. Мусульмане вели огонь по голосам, но, не выдержав нервного напряжения, покинули позиции.
О русских в Боснии заговорили, как о героях. Платили, правда, по-прежнему всего сотню немецких марок в месяц. Этого едва хватало на сигареты. Но приходилось «держать марку», вновь и вновь доказывать, что «русу все нипочем», что он приехал бескорыстно умирать за сербский народ.
30 декабря русским приказали захватить селение Джанкичи. Ас, воскликнув: «А теперь я поиграю в Александра Матросова!», в одиночку захватил два мусульманских бункера.
Одно название «Царские волки» по-настоящему наводило страх на мусульман. Об операциях отряда писали в газетах, передавали в телевизионных репортажах. Русские стали желанными гостями в каждом сербском доме. Беженцы жертвовали последними запасами, чтобы их накормить и вдоволь угостить ракией.
Отряд постепенно становился заложником своего героизма. Отказываться от участия в особо опасных акциях, на которые не соглашались даже отборные отряды сербских четников (штурмовиков), русские уже не могли, предугадывая упреки в трусости и неблагодарности. Этим воспользовалось высшее командование, имевшее к «волкам», как впоследствии узнал Мухарев, не только патриотический интерес…
Боевики Мухарева почувствовали двойную игру не сразу.
Перелом в отношениях наемников с сербами произошел в январе 93-го. «Царских волков» бросили на мусульманскую артиллерийскую батарею, стоявшую под Твырдковичами. Сербские ополченцы прикрывали, заняв невдалеке оборонительные позиции. Русские выполнили приказ, но мусульмане, зайдя с тыла, предприняли мощную контратаку. На призыв о помощи сербы ответили по рации так: «Мы уходим. Если можете, спасайтесь сами».
Преданные, по сути, «волки», прорываясь из окружения, потеряли шестерых бойцов. После этого были замечены первые случаи мародерства среди русских.
Мухарев к тому времени уже принадлежал к кругу избранных. Он был принят на правах «своего» в группу представителей местной администрации и полевых командиров, которая полновластно распоряжалась судьбами вишеградской общины. Эти несколько человек контролировали торговлю оружием, поставки продовольствия и медикаментов. Они – по сербским меркам – были весьма состоятельными людьми.
Командир русских наемников поначалу воспринимал этот «полевой бизнес» как должное. Правда, он слышал от кого-то, что мусульмане платили сербским командирам огромные деньги, чтобы выкупить свои села, захваченные сербами с огромными потерями.
Но к таким слухам относился как к абсурдным и даже кощунственным.
Он, по его словам, испытал страшное потрясение, когда самому пришлось окунуться в грязь (не окопную – настоящую) войны. Однажды сербский полевой командир предложил ему «войти в долю». Это не была сделка по продаже оружия. Все обстояло гораздо циничнее, ибо речь шла о человеческих жизнях, точнее, о жизнях его боевых друзей. Мухареву предложили несколько десятков тысяч марок за то, что он бросит своих ребят на неприступный бункер. Сделку финансировал крупный сербский предприниматель, которому почему-то позарез понадобился завод, захваченный мусульманами.
Командир «Царских волков» понял, что его отряд – пушечное мясо, товар, которым торгуют оптом и в розницу. Через два месяца он вернулся в Москву.
Опыт двух войн не прошел даром. В крови Мухарева заметно поубавилось адреналина, и смертельный риск уже не казался наркотиком. Все надежды обратились на праведную гражданскую жизнь.
В Москве он нашел приют в комнатенке давнего приятеля. Оставалось отыскать лишь поприще, где честно и трудолюбиво можно обеспечить житейское благополучие.
Из войны Мухарев, помимо прочего, вынес стойкое отвращение к политике. Боевиков от национал-патриотов называл «недоносками». Зная, говорил, что их крутость – до первого боя.
В бизнес, как оказалось, с ходу уже не протолкнуться: времена шальных денег позади. Надо было искать работу, сообразуясь со специальностью.
Пробовал устроиться водителем. Куда ни обращался – отказ: «У вас нет московской прописки». В конце концов приняли охранником. Через два-три месяца сократили, так как фирма набрала профессионалов, имеющих лицензию на ношение оружия. Получить ее Мухарев не мог опять же из-за прописки.