Анна едва заметно улыбнулась, но задавать вопросы больше не решилась.
Словно на плавучем острове, дрейфующем в безбрежном океане, мерцая фонарями и благоухая гирляндами цветов казино де ля Жете поглотило их, как прекрасная жемчужница, поглощает жемчуг, плотно сомкнув свои створки.
Они минули семейный зал, что не укрылось от внимания Анны, и оказались в зале ресторана, с молодыми и не очень мужчинами, стрелявшими глазами по дамам, цель пребывания которых в Казино не оставляла сомнений, были в ресторане и пары, впрочем вели они себя как расковано и так вольготно, и так были счастливы и так расслаблены, что было очевидно, что они не связаны узами брака, но вот были ли они знакомы давно или казино свело их прямо здесь и сейчас, понять не представлялось возможным.
Анна никогда не бывала в таких местах, и, памятуя о своем зыбком и едва ли благородном статусе, в пример этим дамам, залилась краской, и, не смея посмотреть ни на кого даже из любопытства, последовала за рукой Дэвида, как за веревкой для слепого, что вел ее так твердо и настойчиво. Но вот куда?
Звонкий смех, и звон бокала вместе сливались в музыку роскоши и достатка. Анне вспомнился хвастливый сибирский купец, мнивший себя властителем мира, сидя на стопке грошовых шкур, и она горько усмехнулась тому, как может заблуждаться человек, от незнания и невежества. Только сейчас, первый раз в своей жизни Анна видела истинную роскошь и богатство этого мира, а все что ей чудилось как оное, представлялось теперь связкой хвороста, достаточной лишь для того, чтобы не умереть с голоду и обогреться. И даже тогда, когда овдовев, она унаследовала некое состояние, позволявшее ей думать, о том, как она богата, теперь же представлялась ей как, если не бедность, то тот род скромного достатка, в котором человек хотя и не нуждается ни в еде, ни в одежде, ни в крове, однако же, который не позволяет ему выйти за рамки нужд насущных, где человек так и топчется, меж узких потребностей, не имея шанс увидеть большее.
Роскошные гривы волос и белый жемчуг улыбок, и перья и брильянты, раскованные и манящие движения рук, и плеч, все они ей казались диковинным зоопарком, полным прекрасных экзотических, но все же зверей. И улыбки, совсем не были похожи на улыбки, скорее оскалы крупных и острых зубов, жестоких волков и хитрых изворотливых лис.
Голова шла кругом, но она смело взглянула ему в глаза и открыта улыбнулась.
Он улыбнулся ей в ответ, и сказал:
— Вижу Энн, тебе здесь не нравится. Но отступать слишком поздно, я сделал заказ, и потом, мы пришли сюда, только ради тебя. Мне хотелось, чтобы ты увидела самое роскошное место Ниццы. Все же здесь стоит побывать хотя бы раз в жизни, хотя бы для того, чтобы убедиться, что, не бывая здесь, ничего не потерял, — усмехнулся он.
— Значит ли это, что ты привычен к такой роскоши? — осторожно спросила она.
— Отнюдь. Я вырос не в бедной, но едва ли в обеспеченной семье, — коротко ответил он, и не сказал больше ни слова.
Анна, подумала, что это, пожалуй, первое, что она узнала о нем, и, сделав вид, что с большим воодушевлением изучает меню, украдкой взглянула на него еще раз.
Знакомый незнакомец. Разве ж она могла предположить, что в жизни так бывает, и восхитительная близость, возможна с тем, кого едва ли знаешь.
Она, конечно же, составила из его фраз и поступков свое мнение о нем, но если представить ее мнение о нем в виде сферы, то ей была видна лишь поверхность, а все что оставалось внутри, по-прежнему было для Анны загадкой.
Он был похож на большое и сильное животное, громоздкий и неуклюжий, но ловкий и хитрый, неутомимый и коварный, впрочем, как и любой другой крупный хищник. Золотистая грива и тонкий загар, он дышал силой и источал здоровье, и она устав от мытарств и страданий души и тела, словно чахлое и гиблое растение в последний миг жизни, инстинктивно стремилась укрыться в его тени, от ветра и тревог, от зноя и печали во имя спасения, во имя жизни.
Вот только безопасен ли он для нее самой? Не погубит ли его разрушительная сила ее нежное и хрупкое сердце?
— Не погубит, покуда она не предложит его ему, — мысленно ответила самой себе Анна, и закрыла меню, с улыбкой сделав заказ.
— Я и сама была когда-то состоятельна, — неожиданно заявила Анна, сделав пару глотков шампанского и немного захмелев. — Вернее не совсем я, сама я из бедной семьи, мой отец был учителем в женской гимназии, и самой мне пришлось пойти работать гувернанткой, ведь бедной и образованной девушке и податься некуда, а на этой работе состояние не сделаешь, даже в Англии, — горько усмехнулась Анна, и, повертев вилку в руке, неловко положила ее на место, а затем, не глядя на него, продолжила: — Но вот мой муж…, — и сказав это, она нахмурилась, словно слово это звучало так, как скрежет ножка по слишком гладкому фарфору. — Николай, — поправила она, — Николай был хотя и не богат, так как богаты бывают люди здесь, — и глазами она обвела залу, — но состоятелен, — продолжила она, — и он оставил мне все, так чтобы я могла безбедно жить. Но выходит понапрасну…, — оборвала фразу Анна и грустно умолкла.
— Это печально, мне очень жаль, что так случилось Энн, — отрешенно и неэмоционально произнес Дэвид, и хотя лицо его выражало крайнюю степень сочувствия, но так фальшиво, словно то самое сочувствие и жалость, скорее следовало изобразить в этой обстановке, нежели он испытывал его в действительности.
Но, не обращая внимание, на отсутствие с его стороны интереса к этой теми, словно бес вселился в нее, желая не то зажечь в его сердце жалость и милосердие, не то раздражение и гнев, Анна продолжила:
— Мне следовала все продать, и уехать, именно тогда, когда еще было возможно. Но кто же знал, что все так будет? И потом, даже когда все было дурно, но казалось оставался шанс, и управляющий моего мужа, и верный его друг, а затем и мой управляющий, уговорил меня все оставить, и дело было выгодное и все шло так гладко, как не может идти в жизни. Когда все идет гладко, всегда стоит задуматься, — улыбнулась Анна грустно. — В этой гладкости и есть подвох, — заключила она.
— Ты слишком по-русски пессимистична Энн, — сказал он со снисходительной улыбкой. — Когда все чудесно, незачем искать подвох. И потом, если искать подвох, то непременно его найдешь, потому, как желаешь его найти.
Анна упрямо посмотрела на него сурово, но не возразила, и замолчала.
— Так что же было потом? Управляющий украл все состояние? — спросил Дэвид, отрезав почти сырой стейк.
Анна, не желая выдать чувства отвращения, все же поморщилась при виде того, как он разделывает кровавый кусок мяса, будто дикарь из самых темных времен. Но спохватившись, мгновенно стерла с лица все чувства и продолжила:
— Нет, что ты, Дэвид, как ты можешь так думать, я испытываю такую глубокую вину перед ним. Ведь он, верно, погиб, а как иначе, погиб, спасая мое состояние, и это моя вина, — запальчиво произнесла Анна. — Случилась революция, и мы должны были отбыть, как и требовалось, как и предписывалось. Мы с его сестрой сели на паром, а он остался, уверял меня, что должен остаться, чтобы сохранить и вывести хотя бы не все, но что-нибудь, чтобы было достаточно, для жизни здесь. И я позволила ему это, хотя должна была его уговорить отплыть с нами, оставить эти деньги, ведь никому, никому они не принесли счастья. И я корю себя за это. Верно, его схватили, и арестовали, и Бог знает, что случилось. И он погиб, и деньги не спасли. И в том моя вина, — горестно заключила Анна.
— Знаешь ли ты, где и как проживает его сестра? — спросил Дэвид.
— Как только мы прибыли, наши пути разошлись. Но в этом году, я случайно встретила ее в Париже. Кажется, она удачно устроилась в жизни, не знаю, впрочем, где и кем она работает, но весь ее образ, образ достатка и благополучия. — Верно, судьба была к ней больше благосклонна, — грустно подумала про себя Анна.
— Еще бы, не устроиться ей в жизни, за твой счет, милая, и наивная Энн, — подумал Дэвид, но вслух лишь промычал: — Мммм, — меж тем прожевывая стейк, словно уже потерял интерес к беседе, но отхлебнув шампанское все-таки добавил:
— Кто знает, что случилось Энн, может все совсем не так, как ты думаешь, забудь, не стоит вспоминать.
И словно этой фразой он подвел черту, под воспоминаниями о прошлом, ясно дав понять, что его эта тема не слишком интересует.
Анне вновь стало так обидно и так горько, ей хотелось поведать ему обо всех горестях, что случились с ней, но он был так холоден, и так отстранен, словно ему до всего не было и дела. Может, ему и до нее нет дела.
— Расскажи о своей семье. Я так мало о тебе знаю, — и понимая, что это одна из его самых не любимых тем, Анна намеренно решила зайти на территорию запрета, толи от обиды, толи от злости, и уже не думая о последствиях продолжила: — Где живет твоя жена?
— Жена живет в Глазго, — как ни в чем не бывало, ответил он. — Но для того, чтобы узнать обо мне, не обязательно знать о моей семье. Ты можешь изучить меня, я весь в твоем распоряжении, — лукаво ответил он и улыбнулся.
— А твоя семья? Родители? Есть ли у тебя братья? Сестры? — Анна хотела расспросить и про жену, но все же не решилась, и не потому, что боялась его, она боялась услышать, то, что ее ранит. Он мог бы сказать, что не живет с ней, и ничего к ней не чувствует, а мог сказать и обратное, тем самым после сказанного поставив ее невольно перед выбором, принять унижение или уйти. И зная, что уйти сейчас не будет сил и возможности, она не хотела остаться униженной и растоптанной все также подле него.
— И мать и сестра живут также в Глазго, — коротко ответил он.
— А отец? — переспросила Анна, заметив, что он не упомянул о нем.
— Энн, как тебе утка конфи? — спросил Дэвид, сделав вид, что не слышал ее вопроса. Анна всей своей открытой душой ненавидела его привычку поступать так. Если ему не нравился вопрос, который она ему задавала, он не отвечал на него. Нет, он не обманывал, и даже не констатировал, что не хочет говорить об этом, нет. Он просто не отвечал на вопрос, делал вид, что не слышит его, и сменив тему, начи