– Ты можешь побыстрее?
– От спешки положение вещей не изменится.
– Какой ты бесчувственный чурбан! Уверена, будь Верой твоей дочкой, ты бы пулей мчался к ней!
Меня переполняют кипящие эмоции. Я говорю без задней мысли то, что в спокойной ситуации никогда бы не произнесла вслух. Я буду жалеть о том, что сказала, буду себя винить и казнить. Сейчас, смотря в невозмутимое лицо Богдана, я думаю только о том, что сейчас Вера нуждается во мне больше всего на свете. Коршунов все молча проглатывает, как только у меня стихает запал, проходит мимо меня. Я бегу за ним. Следом захожу в подъезд. В лифт заходим, я внезапно осознаю, чего наговорила пару минут. Опускаю голову, уже сожалея. Набираюсь смелости признать свою неправоту, поворачиваюсь к Богдану, но лифт неожиданно замирает и распахивает створки в разные стороны.
– Нам выходить, – ровным голосом сообщает Коршунов, беря меня за локоть. Я вздрагиваю от его прикосновений. – Я не сержусь на тебя, Надя.
Вскидываю голову, судорожно вздыхаю. Почему он такой понимающий? Другой мужчина на его месте вспылил, обиделся. Я на его фоне сейчас выгляжу настоящей эгоисткой, думая только о своих эмоциях.
Мы подходим к темной двери, Богдан не звонит, а стучится. Нам открывают почти сразу, словно поджидали. Встречает симпатичный мужчина, сшибающей с ног харизмой. Я на секунду зависаю, но тут же стряхиваю с себя очарование этого мужчины. Если сравнивать его и Богдана, для меня Коршунов номер один.
– Врач только приехал, – мужчина с интересом разглядывает меня, а Богдан заталкивает внутрь.
Я сразу перестаю обращать внимания на всех, разуваюсь и по наитию ищу комнату, где находится Вера. В одной из комнат обнаруживаю малышку. Застываю, как изваяние, не замечая ни вопросительного взгляда врача, ни не оцепеневшую от моего появления Лиду. Все мое внимание сразу захватывает Веруська. Моя девочка.
Врач не особо осматривает мое малышку. Я негодующе сверлю его тяжелым взглядом. Мое присутствие его явно нервирует, как и Лиду. Когда он отходит от кровати, я сразу хватаю на руки Веруську и прижимаю к себе. Целую горячий лобик. Малышка похныкивает, но постепенно утихает на моих руках. Я совсем не обращаю внимание на уход врача и сестры, я наслаждаюсь моментом единства с малышкой.
Как же долго я не держала ее в своих руках, не вдыхала сладковатой запах, не ощущала ее тепло. Меня пробирает до мурашек от близости с ребенком. Вера мне неродная, но роднее ее у меня сейчас никого нет.
Вздрагиваю, слыша, как в комнату кто-то входит. Сильнее прижимаю к себе спящую Веру и оборачиваюсь. Слишком громко я облегченно вздыхаю, увидев застывшего посреди комнаты Богдана.
– Что сказал врач? – беспокойство в моем голосе мог не услышать только глухой, но по выражению моего лица понял бы мою тревогу.
– Все хорошо. Это банальные зубы.
– Зубы? Зубы могут вызывать высокую температуру?
– Как сказал врач, что в этот период очень легко подхватить ОРВИ. Поэтому лучше воздержаться от общественных мест, посидеть дома.
– Да, конечно, будем дома сидеть.
Смотрю на крохотный носик, на бесконечно длинные темные ресницы и млею от сладости. До чего же сладкая Веруська, так и хочется ее съесть. Я ее никогда теперь не выпущу из своих рук. Сначала буду держать на руках, потом сжимать маленькую ладошку, а потом буду стоять позади нее и страховать в случае чего. Я не дам ей не оступиться, не упасть. В моем лице Вера обретет того самого человека, на которого можно будет положиться в любой момент, в любой ситуации.
– Надь, – Богдан присаживается так же на кровать, когда я сажусь с малышкой и осторожно ее кладу посередине. Я вопросительно на него смотрю.
– Я поговорил с Максом… Я буду подавать в суд на лишения материнских прав Лиды. Хочу, чтобы Вера была нашей.
Я вздрагиваю от слова «нашей», на глазах против воли выступают слезы. Коршунов протягивает руку и дотрагивается до щеки, вытирая влагу подушечками пальцев. Через мгновение я оказываюсь прижатой к его груди, меня как маленькую гладят по голове, позволяя плакать.
Можно любить человека сильнее, чем любила? Можно. Богдан вновь и вновь покоряет мое сердце. Его нежность, его ласка, его желание быть со мной на одной волне – я не знаю, существуют ли такие мужчины еще в мире, но очень надеюсь, что Богдан в единственном экземпляре и принадлежит только мне.
– Ты думаешь мы сумеем выиграть дело? – с надеждой спрашиваю.
– Сделаем все возможное, потому что я не намерен больше и дня жить без Веры, – Богдан с нежностью смотрит на спящую Веру. – Малышка наша девочка, поэтому она должна быть с нами. Согласна?
– Да! – пылко и моментально отвечаю.
Вместе мы выиграем борьбу за Веру. И будем самой настоящей семьей.
26 глава
– Надежда –
Суды – это нервно. Переживательно. Затратное удовольствие. Выиграть непростое дело – лотерея, порой воля случая или благосклонность судьи. Судебный процесс – неопределенность, бесконечное ожидание. Конец каждого заседания ждешь, скрестив пальцы, надеясь на успех. Ан нет, опять какие-то уточнения, вопросы, оспаривания.
Вздыхаю, привлекая к себе внимание Богдана, пьющего кофе. Он смотрит на меня, ставит чашку на блюдце и протягивает руку, чтобы тут е сжать в молчаливой поддержке мою ладонь. Вот такой он понимающий без лишних объяснений.
Иногда я ловлю себя на мысли, что не заслуживаю такого замечательного человека, как Коршунов. Он ради меня ввязал в судебные разборки, ради меня тратит баснословные деньги, ради меня договаривается с Лидой. На его месте другой мужчина давно бы на все забил, ушел бы от меня.
– Сегодня вечером увидимся с Верой.
Я киваю, пытаюсь радостно улыбаться, но Богдана очень сложно провести. Он еще раз ободряюще сжимает мою руку и взглядом пытается поддержать. Иногда бывают моменты, что хочется сдаться. И бы сдалась, но глядя на уверенного в своей победе Коршунова, не позволяю себе отчаиваться. Сегодняшняя встреча с Веруськой – это постановление суда. Малышка по-прежнему живет с сестрой, несмотря на то, что было предоставлено множество доказательств о том, что моя сестра до определенного момента совершенно не интересовалась своим ребенком.
– Надь, ты должна набраться терпения, быть сильной ради Веры. Когда все закончится, мы обязательно втроем сбежим на край света, а пока, – Богдан очаровательно улыбается. – Я сбегаю на работу, а ты отлеживайся. Ты все еще выглядишь бледной после вчерашнего обморока.
– Это из-за нервов и бессонницы.
– Угу, но если твое состояние не улучшится, я вызову врача.
– Не начинай, ладно? – укоризненно смотрю на Коршунова, встающего из-за стола. – Один обморок – это не повод панику устраивать на ровном месте.
– Я переживаю за тебя, глупышка, – Богдан подходит ко мне, нагибается и целомудренно целует в лоб, нежно проведя костяшками по щеке. – До вечера.
– До вечера.
Встаю со стула, чтобы проводить до двери, еще раз получить поцелуй, который Коршунов напоследок мне все равно подарит. Прислоняюсь к дверному косяку, наблюдая за сборами Богдана. Хоть и бодрюсь, слабость все еще при мне, как и желание еще часок поспать.
Не знай о диагнозе Коршунова, я бы еще вчера подумала о том, что беременна. Однако чудес не бывает, поэтому склоняюсь к мысли, что скорей всего простудилась, а нервное перенапряжение последних недель на мгновение выключило меня.
Удивительно, но сестра волком на меня не смотрит, несмотря на ситуацию, в которой мы оказались. Она сидит с одной стороны кровати, я с другой, а между нами Веруська. Малышка, которая нас связывает, но как только суд вынесет свой вердикт, эта тоненькая ниточка перестанет нас связывать.
– Ты изменилась, – неожиданно замечает Лида. Я удивленно вскидываю брови. – Что-то поменялось. Случаем не беременна?
– Скажешь тоже, – иронично улыбаюсь, щекоча сладкие пяточки сладкой девчушки.
– Мне кажется, что да.
– Ключевое слово «кажется».
– Но ты ради интереса сделай тест, интуиция мне подсказывает, что я не ошибаюсь.
Я отмахиваюсь от совета сестры. Вот ей только мне советы раздавать. Меня так и подмывает ее уломать на капитуляцию, но Богдан строго-настрого мне запретил вообще с Лидой говорить о судебном процессе и его решения. Коршунов считает, что все должно юридически грамотно решиться. А пока я наслаждаюсь Верой. Она с каждым днем все интереснее и интереснее становится.
У нее появились новые умение: пытается ползать, но не понимает, куда девать ноги, почему при попытке встать на четвереньки, упирается лицом в плед. Иногда руки под ней застревают. Это ее злит, и Вера начинает капризничать, выражать недовольство. Еще проявился активный интерес с настоящей еде. Все пюрешки и кашки из баночек и пакетиков бойкотирует, требует кусок хлеба, горсть макарон, дольки фруктов. Все это кушается руками, об аккуратности не стоит даже заикаться. Но самое трогательно, из-за чего у чего у меня болезненно и тоскливо сжимается сердце, это когда малышка засыпает на руках, уткнувшись в меня. Я совершенно не чувствую ее веса, а весит она порядочно, не обращаю внимание на ноющие руки и спину. Я просто в мгновение, в том миге, когда есть только мы и больше никого вокруг. Поэтому каждое расставание меня убивает. Я жду – не дождусь, когда вот эти свидания по расписанию и согласованию останутся позади. Хочется побыстрее уже оказаться с малышкой дома, постоянно слышать ее смех, утешать, если вдруг что-то не по ее нраву, поддерживать ее в начинаниях. Быть рядом.
Вновь оставляю Веру с Лидой, приклеивая на губы самую очаровательную улыбку. Сестра так же улыбается. Мы обе делаем вид, что все хорошо, что это обычные встречи, которые случаются между любящими родственниками.
– Зайду на неделе еще, – обещаю Лиде, стоя возле входной двери.
– Созвонимся, мы может быть поедем загород отдыхать, устала от города, – сестра опирается плечом об дверной косяк, скрещивает руки на груди. – Пригласили подруги.