Я изменила мужу! Считается ли смягчающим обстоятельством тот факт, что я об этом ничего не помню?! Не уверена, что хоть один присяжный в данной ситуации проголосовал бы за мою невиновность. И что теперь? Можно ли считать, что мы в расчете? Если так, то почему меня одолевает непреодолимое чувство вины? Я убежала из кухни, чтобы не встречаться взглядом с этим довольным и объективно радостным голландцем, и теперь стояла в гостиной и смотрела в окно. За стеклом моросил дождик. Серое небо крутило и подбрасывало ветром вверх красно-желтые листья, которые полыхали, как маленькие костры, далеко внизу, где-то у земли. Я закрыла лицо руками. Если бы можно было что-нибудь вспомнить… или отмотать вечер назад, чтобы стереть лишнее. Куда-то не пойти, что-то не выпить, от чего-то отказаться. Кому-то ответить «нет». Но дело сделано, и пусть оно сделано не совсем по моей воле, изменить ничего нельзя.
«А он тоже теперь ничего изменить не может!» – вдруг осенила меня простая мысль. Я ведь ничего не знаю о том, как и почему Алексей меня предал. Осознавал ли он, целуя первый раз Нику, что одна ночь может отнять его у меня, а меня у него? Видел ли он дальше своего носа? Ведь все мы порой совершаем то, чего совершать совсем не должны. Что же нам остается?
– Excuse me. I am hearing a phone call. Телефонный звонок, – с искренним удовольствием выговорил на ломаном русском мой безымянный голландец, мой змей-искуситель, нашедший меня снова.
Я улыбнулась ему одними губами и прошла в прихожую. Мой телефон снова разрывался от звонка.
– Я уже иду, я лечу, еще секундочку.
Я подняла аппарат с пола и посмотрела на дисплей. Передо мной мигал вызов от «Не брать, не брать…». Блин, Лешка. Опять. Я смотрела на телефон, как баран на новые ворота, и совершенно не знала, что делать. Что ему известно о моем грехопадении, если даже мне самой о нем известно катастрофически мало? О чем мы говорили? Поругались мы или помирились? Как там поживает Ника? Как прошел вчерашний спектакль? Вопросов много, но где же взять ответы на них?
– Алло? – откашлявшись, сказала я.
– Слава богу, ты жива! – раздался радостный голос Алешки. – Ну ты и даешь, рыбенок. Разве можно так пить?
– Конечно, нельзя, – с готовностью ответила я, анализируя наскоро полученные данные. Итак, он знает, что я вчера пила. Еще бы, ему ли не знать, если мы с ним всю ночь болтали. Вряд ли я могла говорить трезвым голосом. Хорошо, он знает, но почему тогда он такой добрый?
– Ладно, ничего. С кем не бывает. Ох уж эти корпоративы.
– Ага, – с облегчением выдохнула я.
Значит, находясь в совершенно свинском состоянии, я все-таки додумалась и наврала ему что-то пристойное.
– Ты хоть помнишь, о чем мы с тобой вчера говорили? – усмехнулся Алексей.
– Ну, в целом я, конечно же, все помню. Очень отчетливо. А вот в деталях… нет, – аккуратно сообщила я ему.
Алексей рассмеялся. Видимо, вся эта ситуация его порядком веселила.
– Ясно. Амнезийка! Ну, ничего, сейчас все лечат. Ты аспирину выпей.
– Уже, – призналась я.
– Ну, ты просто растешь на глазах. Просто новый игрок в настоящем бизнесе. Главное, с медикаментами не перебери. И не пей слишком много воды сразу, это с похмелья вредно, – заботливо проинструктировал меня муж.
Я пожала плечами:
– А почему?
– Стошнит.
– Ой, нет. Надеюсь, что до этого не дойдет.
– Ладно, ничего страшного. До свадьбы заживет. Кстати, хочешь анекдот? Знаешь, что такое виагра плюс димедрол? – не к месту поинтересовался он.
Я в отупении попыталась представить это сочетание, но не смогла. Мозги не включались никак, да и вопрос, согласитесь, был дурацким.
– Ну?
– Любовь, похожая на сон! – окончательно развеселился Алексей. – Ты когда освободишься?
– Освобожусь? – Я перевела взгляд на коридор, ведущий в кухню. Кажется, откуда-то уже вылезли и принялись расхаживать по квартире Крис и второй голландец, Дени. Надеюсь, ни с кем из них я не успела переспать.
– Ну, разгрузишься немного когда?
– Я еще ничем даже не начала нагружаться, – огорчила Алексея я. – Мне еще надо обед готовить. Потом голландцев в аэропорт везти.
– А, но ты хоть помнишь, что мы договорились встретиться сегодня вечером? – посерьезнел он.
Черт, я ни хрена не помнила!
– Я помню, что мы встречаемся, но я не помню где.
– А мы еще и не договаривались, – снова рассмеялся Алексей.
Он явно ни о чем не знал. И мы с ним явно ни о чем плохом не говорили этой ночью, потому что его голос звенел от какого-то неожиданно прекрасного настроения. Почти счастья. Словно он накануне играл и выиграл миллион в казино, к примеру. Хотя мой Лешка никогда не играл ни в какие азартные игры.
Я вздохнула и призналась ему, что все-таки я слишком мало помню, чтобы поддерживать разговор на должном уровне. Я поинтересовалась, как они с девочками сходили в театр.
– Я же вчера тебе все рассказал в подробностях.
– Расскажи еще раз, – попросила я, присев на барный стул в кухне и прижавшись лбом к круглому железному шесту.
Лешка рассказывал, как они с девочками объелись в буфете бутербродов с красной икрой и колбасой, потому что, видите ли, им теперь приходится туго, их дома вкусненьким никто не кормит. Пожаловался, что в театре были очень неудобные места и на креслах совершенно невозможно было расслабиться. Когда он говорил «расслабиться», то, я знала, подразумевал «уснуть». А тут спать было совершенно невозможно, потому что голову некуда было приклонить, и оркестр играл так громко, что он бы все равно просыпался.
– Надо ходить в театр с берушами, – засмеялась я.
Я представила, как было бы здорово, если вчера мы все вместе сидели бы в этом зале, а я бы в шутку толкала Лешку в бок, чтобы он не храпел. А он бы исподтишка, в темноте, просовывал бы руку мне под платье, заставляя меня краснеть. Он всегда так делал в кинотеатрах во времена нашей юности. Ах, эти последние ряды сумеречных залов, где мы иногда так увлекались друг другом, что вообще не запоминали, о чем был фильм. Прямо как я вчера ночью (в смысле, что я ничего не помню). Но не с Лешей, к сожалению.
– Так когда ты приедешь из аэропорта? Во сколько у них самолет? – спросил Алексей.
– Не знаю. Кажется, после четырех. В половине пятого или около того.
– Хочешь, я встречу тебя в Шереметьево? – предложил он.
– Зачем? – опешила я. – И куда я дену свою машину?
– Тогда где?
– Может, после того, как я вернусь? Я бы бросила машину на паркинге, а ты бы встретил меня где-нибудь здесь, неподалеку. Слушай, а кто заберет девочек из школы? Ника? – совершенно случайно ляпнула я.
Даже не знаю, почему. Просто вся эта логистика, связанная с приведением и отведением наших дочек, была очень сложна. И все стало еще хуже с тех пор, как мы расстались. Мы постоянно путались, опаздывали, причем опаздывала теперь в основном я. И постоянно привлекали к этому делу то моих родителей, то Лешкиных, которым это все совершенно не нравилось. Но что поделать. И поскольку я отлично помнила, что вчера Лешка сказал мне, что вроде ему надо поговорить о заселении Ники, я вдруг неожиданно подумала, что он мог ее попросить заехать за детьми. Хотя я согласна, что, если вдуматься, это похоже на бред. С чего бы его любовнице встречать наших детей? Но… я просто ляпнула, а Лешка надолго замолчал. Потом вздохнул, откашлялся и спросил:
– То есть, я так понимаю, ты, моя дорогая, совершенно не помнишь ни слова из того, о чем мы с тобой вчера говорили?
– Ну почему… – заюлила я.
– Потому! – рявкнул он. – Впрочем, я и сам должен был догадаться. Ты была действительно малоадекватна. Несла какую-то чушь!
– Какую? Ну, ты можешь мне сказать, какую я несла чушь? Хоть намекнуть.
– Красота! Моя жена признавалась мне в любви, говорила, что жить без меня больше не может и что готова меня простить. А теперь выясняется, что все это было плодом ее пьяных бредней.
– Простить? – тихо переспросила я. – Но даже если бы я и была готова тебя простить, остается же Ника.
– Нет, ну ты невозможна! Я вчера позвонил тебе и битый час объяснял, что я самый настоящий дурачина. Я же расстался с Никой. Когда я вдруг понял, что потерял тебя навсегда, чуть с ума не сошел. Никто мне не нужен, никакая Ника, и вообще – есть только ты. Я просто бы не смог выносить ее в нашем доме, это же невозможно!
– Да? Но ты же ее как-то выносил, когда я была в Турции? – скривилась я.
– Да, но тогда ты была в Турции и ты была моя. И это главное. Юлька, я не могу без тебя. Никак не могу. Я перестал спать по ночам, и даже водка не помогает. Какой же я был идиот!
– Да, был… – зачем-то согласилась я.
– Я все эти дни ждал повода сказать тебе об этом, но ты так старательно делала вид, что тебя это не интересует, что мы только друзья теперь, что я просто не знал, с чего начать. А вчера… вчера я решился и специально позвонил. Ты была такая… такая открытая, что я все сказал… А ты не помнишь!
– Это неважно. Важно, что я с этим согласна! – поспешно заявила я, чувствуя, как мои губы расплываются в широкой улыбке.
– С чем именно? – с надеждой спросил Алексей.
– Ну… с тем, что ты идиот, – кивнула я и тут же пожалела. Легкий кивок головы, а какая боль. Похмелье – это ужасно. Даже не помню, чтобы я когда-либо раньше была так плоха. Что все-таки мне подливали эти голландцы?
– Правда? – с облегчением выдохнул Алексей. – Боже мой, у меня же самая лучшая жена на свете! Умная, талантливая, верная, добрая. И она меня любит! Знаешь, рыбенок, я больше никогда-никогда не сделаю тебе больно. Ты мне веришь?
– Я верю, – с готовностью ответила я.
Позади меня раздался какой-то шум. Я обернулась. Там Дени шумно пил воду прямо из кувшина, а рядом с ним стоял мой безымянный любовник, уже одетый в светлые тонкие брюки и простую, но очень качественную футболку. Он смотрел на меня, и на лице его блуждала мечтательная улыбка. Я поежилась под его взглядом и с усилием заставила себя вернуться к разговору. Мой муж. Моя любовь. Наше будущее счастье. Он расстался с Никой, я так об этом мечтала! Оставалось только решить, что делать с моей якобы верностью. Может быть, раз уж все так хорошо, не стоит об этом вспоминать?