— Я не критикую тебя, Джеллис.
— Хорошо. Потому что как бы там ни было, но факт остается фактом: ты имел связь с другой женщиной и бросил меня. Я не могу забыть этого, Себастьен. Не могу закрыть на это глаза.
— Да, — согласился он.
— Если бы я знала, или бы мы обсудили это, или ты бы сказал мне, что разлюбил меня, если бы ты был со мною честен… Все тогда было бы по-другому, потому что в жизни такое случается. Но ты этого не сделал. Боль моя могла быть меньше, если бы я знала. Шшш, — обратилась она к ребенку. — Скоро будешь купаться.
Проверив температуру воды, она стала купать малыша.
Потом мельком взглянула на Себастьена и тихо сказала:
— Может, это звучит грубо, но я хочу быть честной. Я не могу этого забыть, как бы ни хотела.
— Не можешь, — сказал он, глядя, как она одевает ребенка в пижаму.
— Пойду принесу его молоко и кашу. — Она передала мужу ребенка и пошла на кухню.
Увидев заветную бутылочку, малыш перестал плакать и, глядя на мать, засиял и сразу стал воплощением кротости, словно никогда за свою короткую жизнь не проявлял таких вспышек гнева, как минутой раньше.
— Ну вот, — сказала Джеллис, — настоящие показательные выступления. — Она завязала фартучек вокруг его шейки и, поскольку Себастьен не желал расставаться с младенцем, придвинула стул и начала кормить их проголодавшееся чадо. — Ты настоящий поросенок, — нежно пожурила она младенца, когда он мгновенно, гораздо быстрее, чем она готовила, проглотил последнюю ложку каши. Передав миску Себастьену, она подхватила сына и пересела на другой стул. Потом взяла бутылочку, попробовала, не горячо ли, и поспешно засунула ребенку в ротик, прежде чем тот снова разразился воплями.
Подняв глаза, она неловко улыбнулась Себастьену. Он угрюмо улыбнулся в ответ.
— Я здесь все уберу, ладно?
— Да, пожалуйста.
Он наклонился, принялся складывать полотенце, чему-то усмехаясь. Потом унес его вместе с тазиком на кухню. Вернувшись, Себастьен аккуратно положил крем и пакет ваты в коробку и закрыл крышку. А Джеллис не сводила с него глаз, смотрела, как он двигался, прикасался к вещам. Он все проделывал точно так же и до того, как уехал.
— Тебе принести что-нибудь?
— Что? О, извини. Может, чашку какао? — с надеждой спросила она, и он послушно отправился на кухню.
Она расслабленно вздохнула и, откинувшись на спинку стула, начала молиться, чтобы Бог послал ей силы. «Но прислушивается ли Господь к отчаявшимся?»
Вернулся Себастьен, и с ним вновь пришла напряженность. Он поставил какао на кофейный столик возле нее, сам сел напротив и вытянул перед собой свои длинные ноги. «Знакомая поза. О Боже, до чего знакомая поза! Если бы все было в порядке, я села бы к нему на колени вместе с ребенком и кормила бы его, сидя на коленях у мужа. А может, я бы и сама кормила его грудью». Но после того, как Себастьен уехал, у нее пропало молоко. «Это из-за стресса и переживаний», — сказал тогда доктор.
Проглотив ком в горле, Джеллис посмотрела на сына и нежно погладила его по темным волосикам.
— Он красивый, правда? — тихо спросила она.
— Да. У него твои глаза. Но меня немного смущает, что нас обоих зовут Себастьен, — негромко заметил он.
— Да. Мы назвали его Себастьен-младший.
— Вот как? Хотел бы я все стереть из памяти, Джеллис. Ведь потерять память — это так удобно.
— Я не сомневаюсь, что ты потерял память, Себастьен.
— Я знаю. — Он вздохнул и спросил: — А как часто ты должна кормить его?
— Он ест столько же раз, сколько я, кроме того, еще пьет на ночь молоко — где-то около одиннадцати. Потом обычно спит до шести утpa, — подчеркнула она. — Сегодня мы немного выбились из колеи. Утром он проснулся в четыре, поэтому ел раньше, чем обычно. Все немного сместилось, — невразумительно добавила она. Себастьен кивнул.
— Может, тебе неприятно, что я расспрашиваю? Видишь ли, мне нужно во всем разобраться. Это странно, потому что я и так должен был бы обо всем знать.
— Да. А ты не сердишься, что я тебе не сказала? — нерешительно спросила она.
— На тебя — нет. Я просто все время думаю, что… — Он замолчал и, упершись локтями в колени, оглядел небольшую комнату, посмотрел на швейную машину в углу, на портьеры на окне.
— Вот такие занавески ты шьешь?
— Да. И еще наволочки для подушек, и сами подушки. Ничего особенного, но… — «Прекрати свою болтовню, Джеллис, — упрекнула она себя. — Его совершенно не интересуют твои домашние дела».
— Они такие красивые. А почему у тебя нет рождественской елки?
— Ну, потому что я… — Как ему сказать, что без него елка не имеет никакого значения? — У меня не было времени, — смущенно промолвила она.
Они еще сконфуженно помолчали, а потом Себастьен спросил:
— А мы отмечали Рождество, Джеллис?
— Да, — тихо сказала она.
— Расскажи мне. Что было в прошлом году? У нас была елка? Украшения?
— Да, ты сказал… Это был наш первый Сочельник, — тихо начала вспоминать она, глядя на их сына. — Елка была огромная… — Со слабой улыбкой она вспомнила, как они пытались затащить ее в парадную дверь. Она посмотрела на мужа, и лицо ее смягчилось. — Это была великолепная елка, Себастьен. Мы с трудом занесли ее в холл, царапая побелку, поставили в углу возле окна, а ты потратил целое состояние на игрушки и мишуру. — «И такое же состояние он потратил на подарки для меня и моих родителей». — Было так хорошо, — вспоминала она, картины прошлогоднего Рождества отчетливо представали перед нею. — Такое счастливое время. Приехали папа с мамой. У нас было так много приглашений на Рождество — в рестораны, бары, а потом ты пригласил много гостей к нам, на рождественский обед, — улыбнулась она.
— И они приехали?
— Ну конечно. Тебя все очень любили.
— А тебя, Джеллис? Тебя разве не любили?
Она забавно пожала плечами.
— Надеюсь, да.
— А я готовил обед?
— Да. Ты разрезал индейку. На нас были шутовские колпаки. Мы страшно много пили. И смеялись.
— А в этом году елки нет, и нет гирлянд на парадной двери, — тихо проговорил он.
— Да. — Она снова посмотрела на сына, не зная, что сказать.
— Джеллис!
Она нерешительно подняла на него глаза, посмотрела на это дорогое близкое лицо и почувствовала, как у нее сжало горло.
— Да? — хрипло спросила она.
— У нас будет елка.
Джеллис отвела взгляд в сторону, чувствуя себя брошенной. Ей было страшно надеяться. Но она кивнула головой.
Выпрямившись и поводя плечами, чтобы снять напряжение, Себастьен поднялся.
— Я схожу принесу вещи из машины.
— Из машины? Ты приехал на машине?
— Нет, я взял ее напрокат в аэропорту.
Она кивнула и прикусила губу. «Я даже не спросила его, как он сюда добрался».
— А у тебя все еще…
— Фальшивый паспорт? Нет. Теперь у меня все по закону.
— Это хорошо.
Он улыбнулся и вышел, а Джеллис откинулась на спину и принялась размышлять над его словами. «Почему он хочет, чтобы у нас была елка? Потому что понимает мое состояние? Даже если ничего не помнит?»
Она тихонько вздохнула. «Родители обожали его. Они все бы отдали ради того, чтобы мы были вместе. Отец стал экспертом по винам. Во всяком случае, ему так казалось, — с улыбкой подумала она. — Они вместе с Себастьеном вдохновенно обследовали винные погреба, попробовали не одну бутылку и не по одному поводу… И мама стала совсем француженкой. Она полюбила ездить за покупками на рынок, словно привыкла к этому с самого рождения. Несмотря на языковой барьер, она всегда умела отыскать среди торгового изобилия лучшие овощи».
Джеллис решительно покачала головой и смахнула слезы. «Всего час. Всего минута, потому что нового Себастьена очень трудно распознать. Он вел себя не так, как раньше, не так думал и, похоже, не так чувствовал, поэтому трудно догадаться, что можно от него ожидать. Если он остается только ради ребенка… Это не меняет того, что он здесь, разве не так? И мне надо справиться со своими чувствами».
«А если бы он не потерял память? Что бы он сейчас делал? Соблазнял бы еще кого-нибудь? Не знаю. Понятия не имею. А Натали? Что она сейчас делает? И изменилось бы что-нибудь, если бы она тогда не приехала? И на этот вопрос у меня нет ответа».
Джеллис почувствовала, как у нее смыкаются веки, и встрепенулась, чтобы прогнать сон.
Через несколько минут вошел Себастьен, в руках у него была небольшая сумка. Она посмотрела на быстро таявший снег у него на плечах и на волосах.
— Снег еще идет?
— Да, — улыбнулся он. — Намело. Завтра я слеплю снежную бабу.
— Снежную бабу? — Она заглянула ему в глаза и почувствовала, как щеки ее согрело теплом. Вот такие слова мог бы произнести «старый» Себастьен. Знать бы, на самом ли деле он хочет этого. Неловко улыбнувшись, она быстро отвела взгляд в сторону.
— Сейчас я найду для тебя одеяла.
— Спасибо. — Он поставил сумку рядом с диваном и снова сел на стул.
«Чувствует ли он себя так же неловко и натянуто, как я? Или он ждал другой реакции по поводу снежной бабы? Нам и так нелегко. Сейчас мы разные люди. Незнакомцы, которым предстоит узнать друг друга. И если бы у нас не было ребенка, захотел бы он остаться? Конечно, он не привез с собой много вещей. Судя по размеру его сумки, он взял одну пару белья и одну смену одежды. Как для уик-энда».
Джеллис посмотрела на сына, который допил свою бутылочку, вытерла ему ротик. Себастьен протянул руки и наклонился к ребенку.
Оставив его с малышом, Джеллис отнесла детские вещи наверх, в спальню, отыскала простыни, одеяла и подушку и вернулась с ними в гостиную.
Остановившись у порога, она увидела, что малыш заснул на руках у Себастьена. Вид у мужа был испуганный. Сердце у нее заныло с новой силой. Она подошла и принялась раскладывать диван.
— Я сам справлюсь, — тихо сказал он, и Джеллис замерла и кивнула.
— Хорошо. Тогда, если не возражаешь, я пойду спать.
— Да.
Джеллис еще раз глубоко вздохнула и взяла у него ребенка. Когда она наклонилась, коса упала ей на грудь и, казалось, надолго приковала его внимание. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга. Атмосфера сгущалась. Чуть ли не в страхе Джеллис взяла у него ребенка и быстро выпрямилась.