Первую фразу трудно написать потому, что она первая.
Чтобы облегчить страдания писателей, я предлагал стандартное начало: «Дело было так». И дальше рассказывай, как оно было. Конкретно. По существу.
Но некоторые критики встретили мое предложение в штыки. Заявляли, что я культивирую упрощенчество, проповедую примитивизм.
Повесть, запальчиво утверждали они, должна начинаться с эффектной, динамической сцены, которая с ходу «заворачивала» бы сюжет.
Воспользуюсь их советом и на этот раз начну так:
«Ромашкин спрыгнул с подножки пассажирского экспресса «Восток — Запад» и, едва очутившись на платформе, воскликнул:
— К нам едет комиссия!
Буквально через час эта весть стала известна во всем городке Однотрубном и заставила многих людей схватиться за голову. А схватившись, они натворили такого…»
Но что это за городок — Однотрубный? Как в нем оказался Костя Ромашкин? Откуда пришел экспресс? Почему отдельные граждане Однотрубного пребывали в состоянии тревоги и о какой комиссии идет речь?
Хотите узнать об этом? Тогда слушайте мой рассказ.
Дело было так…
Городок Однотрубный оправдывал свое название. В нем была только одна труба. Она поднималась над пекарней.
К промышленному сектору еще принадлежали две мастерские. В одной шили пиджаки и брюки, в другой чинили замки и кастрюли.
Город примыкал к железнодорожной станции. На станции была касса и столовая. В столовой пахло паровозным шлаком и пережаренными котлетами.
Так, может быть, и дальше жил бы этот далекий город, так и дымил бы безмятежно одной трубой, если бы неподалеку от него не началась большая стройка.
Старую» слежавшуюся пыль подняли в воздух колеса самосвалов. По улицам и переулкам засновали юркие вездеходы-«козлики».
На домах появились лаконичные фанерные вывески, смысла которых старожилы понять не могли: ПАХ, АТК, АТУ, СМУ, МУ, ЭУ, АУ.
В городке возник квартирный кризис.
Вот сюда и приехали молодожены Костя Ромашкин и Люся-Мила.
— Да, это, конечно, не Лесогорск, — заключил Костя. — Тут Солнечной стороны еще нет. Но и УКСУСа, кажется, нет тоже. Ты скучаешь по УКСУСу?
— Конечно, — с плохо наигранным сожалением ответила Люся-Мила. — Жить без Груздева, без Гречишниковой, без Нолика…
— …и без юбилеев, конечно, тяжело. Но ты это перенесешь и, надеюсь, не будешь пилить меня, что я затащил тебя сюда?
— Все впереди. Без конфликта жизнь неинтересна.
— Ах вот как! Между прочим, в Америке продается прибор для ликвидации семейных сцен. Этакая колба и пульверизатор. Как чуть что: пшш, пшш… В воздухе образуется успокоительное облачко — и порядок. Мир и тишина.
— Боюсь, что здесь таких пульверизаторов в продаже нет, — скептически улыбнувшись, сказала Люся-Мила.
Молодожены поселились в одноэтажном деревянном домике в тупике, на окраине. Имени тупик не имел. Ромашкин назвал его Аппендиксовым.
Кроме Ромашкиных у хозяйки дома — вдовы Актинии — был еще один жилец: странный парень по фамилии Орликов. Он исчезал из дому с самого раннего утра и появлялся поздно вечером. Проходил в свой закуток или одиноко гремел на кухне чайником. Как выяснилось позже, в полночные часы Орликов занимался рисованием и писал дневник.
Актиния была женщиной суетливой и юркой.
Соседи дали ей кличку «Вертолет». Жила она с дочерью — двадцатилетней русокосой Настей, которая торговала на станции домашними пирожками.
— Жизнью довольны? — поинтересовался Костя у Актинии.
— Довольны, довольны, — быстро отвечала она.
— И все есть? Всего хватает?
— Нам хватает.
— Но у вас дочка не работает…
— Что ж, что не работает… Девушка. Пусть погуляет. Нам много не надо. Дровишек Типчак подвезет.
— А откуда дровишки?
— Со склада. Он шофер. Только не простой, а начальник. Вроде бригадира. Едет куда-нибудь, ну и завернет… То ко мне, то к Петровичу, напротив. Ему жаль, что ли, сбросить, коли при дровах?
— А Петрович где работает?
— На холодильнике. Хороший человек — всегда выручит, поможет…
— Так вы и помогаете друг другу?
— Так и помогаем… И друг у друга не в долгу. Вы еще молодой, не знаете, каково оно, житье-то. А сюда приехали сами или вас послали?
— Сами, Актиния Никаноровна, сами.
Актиния понятливо кивнула:
— Ясное дело. Значит, за рублем.
— Зачем нам деньги? — простецки отвечал Костя. — Мы и так богаты.
— Где же оно, ваше богатство? — полюбопытствовала Актиния.
Ромашкин показал рукой в сторону чемодана, к которому была привязана гитара, и скромно повторил фразу Актинии:
— Нам много не надо.
Начальник отдела кадров строительства Однотрубненского рудника Юрий Иванович Тюриков помещался на огороде, в бывшей бане. Обосновался он здесь прочно: дверь обил клеенкой, окошко закрыл решеткой. У входа в баню стоял внушительный сейф; в дверь он не пролезал.
Когда Костя и Люся-Мила перешагнули порог отдела кадров, они увидели немолодого человека с желтоватым квадратным лицом.
— Садитесь, — сказал Тюриков, не глядя в их сторону. — И подождите. Я вот тут беседую.
Начальник отдела беседовал с мужчиной, одетым не по-летнему тепло — в ватную телогрейку.
— Когда же, Петрович, наконец вы сдадите нам свою карточку?
— Никак в фотографию не соберусь: встану утром, погляжусь в зеркало — физиономия несоответствующая.
— Пить надо меньше. Почему вы так часто пьете? Пили хотя бы по праздникам.
— А я только по праздникам, — скромно пояснил Петрович. — Ну, январь, например: Новый год, старый Новый год, татьянин день, четыре выходных, две получки. В феврале — День Советской Армии, «Проводы русской зимы» — целая неделя. А тут уж и Восьмое марта близко, потом майские дни.
— Так оно и идет?
— Так и идет. Дальше День печати, радио, Победы, День защиты детей, праздник пограничника, металлурга, физкультурника, строителя, железнодорожника, шахтера, артиллериста, танкиста, авиационный день, николин, петров, ильин, спас, покров, Вера — Надежда — Любовь — София и, обратно, две получки и четыре воскресенья.
— Значит, что же, я так и не получу вашей карточки?
— А можно, я старенькую принесу?
— Вы, Петрович, дурака не валяйте. Мы вас держим как старого, опытного работника. Но и у нас, понимаете, терпение тоже есть.
Когда Петрович ушел, Ромашкин спросил Тюрикова:
— А где этот товарищ работает?
— На холодильнике. Но вот выпить любит, имеет слабость. А дело знает крепко. По всем видам отчетности холодильник на высоте… И вообще холодильник у нас передовой. Техника какая! Полупроводники, электроника! Взяли обязательство — замораживать в счет восьмидесятого года! — сообщил Тюриков. — Ну, теперь давайте с вами… По оргнабору или с путевкой?
— С путевкой.
— Ясно. Куда приехали — знаете. Строим рудник, руду будем добывать в карьерах, открытым способом. Очень мощное создаем хозяйство. В день даст столько руды, сколько Тралия, Валия, Трындия и Брындия, вместе взятые! Если собрать всю землю, которую мы вывезли в отвалы, получится пирамида этого — как его? — Хеопеса.
— Хеопса, — поправил Ромашкин. Но Тюриков реплику пропустил мимо ушей и продолжал:
— Рядом с рудником — горно-обогатительная фабрика. Начальник строительства… то есть директор товарищ Росомахин, заместитель по быту товарищ Чаевых, выше подчиняемся непосредственно товарищу Кристальному, моя фамилия — Тюриков, Юрий Иванович. Вопросов нет? Дайте путевочку, фотокарточку, дипломчик. Так, так, Ромашкин, значит? Будете в техническом отделе. Есть оттуда заявочка. А вы, следовательно, Ромашкина? Образование какое?
— Среднее. В этом году готовлюсь поступить в Лесогорский заочный институт…
— Трудовую книжечку! Так. Будете машинисткой у товарища Росомахина. Работу представляете? Документы наверх — на мелованной бумаге через два интервала без единой ошибочки, скалывать скрепкой, под скрепку — аккуратненькую розовую подкладку. Документы для управления — на газетном срыве, полтора интервала, скрепка без подкладки. Документы вниз — на папиросной бумаге, один интервал, скрепляются клеем. Частные бумаги не печатать. Халтуры не брать. Лишние экземпляры не закладывать. Машинку после работы — под колпак и на ключ: материально ответственны.
Тюриков так щедро нашпиговал Люсю-Милу инструкциями, что, когда она выходила от него, ее слегка покачивало и она едва не стукнулась о сейф.
А в общем ничего плохого не произошло. Товарищ Тюриков, видимо, давно работал на кадрах и поэтому вел себя, как священник, в тысячный раз отправлявший надоевшую ему требу. А отправлять надо: полагается.
Ромашкины шагали по Однотрубному.
Навстречу им мчались тяжело груженные самосвалы. Тарахтели мотоциклы. Шли веселые девчата в синих комбинезонах, перепачканных известкой. Рослые, широкоплечие ребята тащили из магазина детские стульчики. Значит, появились в этом городе новые граждане. Ведь рудник приехала строить молодежь — парни и девчата, многие из которых, как и Ромашкин, недавно поженились.
— А ты знаешь, Милочка, я все думаю про этого человека, который пьет только по праздникам, — сказал вдруг Костя. — Как его зовут, красноглазого?
— Петрович. С холодильника.
— Так он живет в нашем Аппендиксе. Про него бабка Актиния сказала: «Хороший человек, всегда поможет». Чем он ей помогает? Тащит что-нибудь со своего холодильника?
— Ох, Костя, всегда ты любишь критиковать!
— Между прочим, лозунг критики и самокритики никто не отменял…
— Давай лучше пока осмотрим город.
С Однотрубным Костя и Люся-Мила знакомы были мало. Сейчас они делали для себя географические открытия. Оказывается, не весь Однотрубный старый. За пекарней на берегу Каменки стояли свежевыкрашенные сборные двухэтажные дома. На одном из них виднелась стеклянная табличка: «Школа». Около школы, сбросив кителя, ученики отчаянно рубились в волейбол.