Слова «при нем можно все», видимо, произвели на Чаевых сильное впечатление. Его глазки-щелки удивленно расширились.
Он присел на краешек кресла и положил перед собой тетрадочку.
— Вы здесь всем довольны, Юрий Иванович?
— В общем доволен, — ответил Ферзухин, откидываясь на спинку кресла. — Не зовите меня Юрием Ивановичем. Зовите просто, по-партийному, товарищ Ферзухин.
«Ну, Топорик вжился в образ, — подумал Ромашкин. — Здорово, чертяка, играет!»
— А что там наверху слышно? — поинтересовался Чаевых.
— Разное… — неопределенно ответил Ферзухин. — Проекты всякие… Постановления… Бюджет… Голова пухнет!
— Да, да, — посочувствовал высокопоставленному гостю Чаевых. — А у нас вы и отдохнете.
— Отдохнуть? Хорошо бы. Только в моем положении никогда не отдохнешь. Сидишь, пьешь чай, а тут вдруг звонит эта…
— Вертушка? — подсказал Чаевых.
— И она тоже… Все звонят. Вопросы… Согласования… И так далее. И тому подобное. И вообще. Ах!
Чаевых продолжал вести «подводную» разведку.
— А как товарищ Кристальный себя чувствует?
— Кристальный? Кристальный, как всегда, на посту…
— К нам, говорят, собирается?
— Он на месте не сидит, — уклончиво ответил Ферзухин. — Он всегда с народом.
— А у нас тут стройка в самом разгаре, — радостно сообщил Чаевых. — Жмем вовсю!
— Знаю. Докладывали.
— И как вы это оцениваете?
— Двояко… Есть плюсы, есть минусы…
На усталом лице Ферзухина было написано утомление от больших дел, и высокая государственная озабоченность, и еще что-то невыразимо руководящее.
— Да, между прочим, тут у товарища киноаппарат отобрали, так распорядитесь, чтобы его немедленно вернули, — неожиданно сказал Ферзухин. — Что за порядки у вас? Люди снимают фильм о родном городе, а у них отбирают аппарат.
Чаевых удивился:
— Аппарат отобрали? Ай-яй-яй! По какому же такому праву? Нарушение… Конечно, нарушение. Не надо вам этим заниматься, товарищ Ферзухин. Я сейчас позвоню.
Чаевых сделал запись в тетрадочке, потом поднялся и подошел к телефону.
Ромашкин ободряюще подмигнул Ферзухину: «Молодец, Топорик, продолжай в том же духе!»
Отойдя от телефона, Чаевых заверил Ферзухина, что ошибка будет исправлена и киноаппарат сейчас принесут.
— Может быть, поужинаем вместе? Выпьем что-нибудь, закусим, а? — предложил заместитель директора.
Ферзухин вопросительно посмотрел на Ромашкина. Тот кивнул: «Соглашайся».
— Поужинать — недурно, — сказал Ферзухин.
— Что будете пить — водку, коньяк? — спросил Чаевых.
— Ни то, ни другое, — ответил Ферзухин. — Слишком крепко. Я пью портвейн. У нас теперь так заведено. Если есть — «Три семерочки».
«Ферзухин, ты гений! — подумал Ромашкин. — Отказаться от коньяка — это для тебя высший подвиг!»
— А что на закуску возьмем? — спросил Чаевых. — Салатик? Паштетик? Заливное? Из горячего — рыбу или цыпленочка?
— Что-нибудь полегче, — ответил Ферзухин. — В последнее время ответственные работники ввели для себя суровые ограничения. Творог, рыбное, растительное…
Чаевых, извинившись, удалился. Ферзухин вытер платком пот со лба, сказал Ромашкину:
— Ну и в историю ты меня втравил, черт возьми! Аж устал! Кажется, мне надо отсюда смываться. Потом позора не оберешься.
— Какого позора? Ты никому ничего не врал. Ты не выдавал себя за иранского шаха, не преследовал личных целей. Ты, фон Ферзухин унд Шпацирен, на этот раз морально абсолютно чист.
— А если меня завтра позовет Росомахин?
— Во-первых, Росомахин завтра не позовет, потому что он на три дня уехал. Во-вторых, если будет необходимость, покажешь свое командировочное удостоверение. Приехал, мол, изучать вопросы перспективного снабжения. А то, что тебя за другого приняли, не твоя вина.
Вместе с Чаевых в комнату въехала «тачанка» с бутылками и закусками. Выпили портвейна, закусили салатом и заливным судаком.
— Как вы с Росомахиным живете? — вдруг спросил Ферзухин. — В мире? Или немножко кусаетесь? Слыхал я, что с бытом на стройке не все ладно. Говорят, что вы честный работник, но Росомахин на вас давит.
— Давит, давит! — удрученно подтвердил Чаевых.
— А было ли… — продолжил приезжий.
Не дослушав, о чем пойдет речь, Чаевых с пылкой готовностью согласился:
— Было! Было!
— Подождите, я же еще не спросил, что было… Ах, черт, запамятовал мысль… Да, значит, так: как бы ни давил на вас Росомахин, за быт отвечаете вы. Идут разговоры, что ваша линия расходится с линией партии…
На Ферзухина смотрели два мутных дрожащих шарика.
— Будем принципиальными! У вас нет партийных взысканий?
— Выговоров не было. Я ведь всегда стараюсь! — чистосердечно признался Чаевых. — Но, должен вам сказать, что с Росомахиным работать невозможно.
— Вы о себе говорите, а не о Росомахине. Объясните, — Ферзухин посмотрел в шпаргалку, написанную Ромашкиным, — объясните, почему на стройке такая текучесть кадров? Сотни людей приезжают, сотни людей уезжают…
Записав что-то в тетрадочку, Чаевых ответил:
— Не устроены, стало быть. В силу слабости. С жильем туго, с яслями, с детскими садами. Вы в мое положение войдите! Построили детский сад, а Росомахин вселил в него Дом техники, фотовыставку… Что я могу поделать?
Вино было выбрано правильно — портвейн. Чаевых пил всегда только водку. От непривычного портвейна он ошалел, стал очень разговорчивым.
Ферзухин задавал вопросы. Чаевых отвечал, спасая себя и стараясь утопить своего любимого шефа.
И чем дальше шел разговор, тем глубже вживался в образ Топорик, тем искреннее становился Чаевых в своих признаниях.
Рассуждая о делах стройки, он зашел так далеко, что убежденно заявил:
— Росомахина надо снимать. Зазнался он и зарвался. От масс отошел… И ваша комиссия к этому выводу, конечно, придет.
— Какая комиссия? — удивленно спросил Ферзухин.
— Не темните, я воробей стреляный, — ответил Чаевых.
Ферзухин пошел навстречу.
— Ладно. Темнить не буду.
Беседа была прервана только однажды: секретарь Чаевых принесла ромашкинскую кинокамеру. Костя не замедлил воспользоваться ею.
— Можно вас снять на память, как гостя? — спросил он Ферзухина.
— Пожалуйста, ничего секретного в моем приезде нет.
В кадр вместе с Ферзухиным попал, конечно, и Чаевых.
— Что вы завтра будете делать, товарищ Ферзухин? — осторожно полюбопытствовал Чаевых.
— Отдохнуть предполагаю. А может быть, и посмотрю что-нибудь.
— Карьеры? Обогатительную фабрику?
— Нет, — ответил Ферзухин. — По общежитиям пойти думаю. Как народ живет, посмотреть.
— В таком случае я к вашим услугам. Могу сопровождать, угодливо предложил Чаевых.
— Сопровождающих мне не надо, — отрезал Ферзухин. — А ты работай. — Он перешел с Чаевых на «ты». — У тебя дела. Если гид мне понадобится, то вот он — Ромашкин.
Чаевых откланялся и вышел. Но через несколько минут вернулся.
— Извините, тетрадочку забыл. А может, мне все-таки прийти утром? Если по общежитиям, объяснения могу дать.
Ферзухин уже снял пиджак, шагал из угла в угол в рубашке, шлепая себя по груди резинками подтяжек.
— Ладно, приходи. Да, вот что: пусть-ка официант принесет мне счет за ужин.
— Какой счет? — удивился Чаевых.
— Обыкновенный. Кассовый.
— Так вам платить не надо… Дирекция, так сказать…
— Финансовую дисциплину нарушать не следует, — назидательно произнес Ферзухин. — Между прочим, на одну стройку приезжало важное лицо. Оно выпило бутылку кефира и съело яичницу, а списали на прием три тысячи рублей… Ха-ха! Погуляли. Нет, Чаевых, эту практику пора прекращать.
— Так я же не из государственных… Из своих, — пытался вывернуться Чаевых. — Вы — гость. Я вас, так сказать, принимаю…
— А это уже будет взятка, — отрезал Ферзухин. — Пусть принесут счет.
…Утром Чаевых дежурил у ферзухинских дверей.
— Как спали? Матрац не кололся?
— Отлично спал.
— Комната понравилась?
— Ничего.
— Может, мы, конечно, тут кое-что недоделали…
— Тетрадочка при тебе? Вот и отлично! Пойдем по общежитиям. Будешь записывать, что надо сделать.
Вместе с Чаевых Ферзухин посетил несколько общежитий. Коменданты были предупреждены, и каждый встречал инспектирующих на крылечке. Чаевых пропускал Ферзухина вперед, и посланец УКСУСа принимал рапорты. Став по стойке «смирно», коменданты докладывали:
— Общежитие номер пять. Люди находятся на работе. Происшествий не случилось. Стенгазеты выпускаем регулярно. Политбеседы проводим по пятницам.
Высоко задрав длинный нос, Ферзухин шагал по комнатам и коридорам, давал Чаевых указания:
— Та-ак, отметьте: воды в бачке нет. А что такое вода? Источник жизни. Кран для умывания один? Плохо. Поставьте еще несколько. Умывание — одна из лучших оздоровительных процедур. А почему здесь не ввернута лампочка? Отсутствие электричества приводит к темноте. И в конечном счете в падению морали… в смысле нравственности…
Ферзухин говорил афоризмами. По газетам он знал, что инспектирующее лицо в краткой форме произносит умные советы, дает ценные, полезные наставления — как растить кукурузу, как вышивать на пяльцах, укладывать кирпичи, строить скворечни, жарить пончики, играть на виолончели, как вести археологические раскопки и искусственно осеменять крупный рогатый скот.
— Сушилка не работает? Крупное упущение. Из каждого положения человек должен выходить сухим… То есть поймите меня правильно…
Неожиданно Ферзухин заметил в стороне Ромашкина. Костя делал ему отчаянные знаки. Улучив момент, когда Чаевых заговорился с комендантом, Ферзухин подошел к Ромашкину.
— Обстановка изменилась, — сказал Костя. — Тебе надо немедленно, сейчас же уезжать из Однотрубного. Хватай плащ — и на станцию! Оставь командировку, Люся отметит. Вышлю почтой.