— Я же вам сказала: «Мест нету».
— Вы что хотите, чтобы я прыгал на насыпь?
Дискуссия продолжалась недолго. Она окончилась тогда, когда вошедший в тамбур пассажир сунул в руку проводнице рубль.
А потом Ферзухин блаженно сидел в купе — место нашлось! — и не торопясь помешивал ложечкой чай.
Соседом по купе оказался разговорчивый молодой человек.
— Я видел, как вас прямо к поезду подвезла черная «Волга», — сказал он. — Вы здесь работаете?
— В некотором роде…
— Понятно. Конечно, руководитель?
— Почему вы так думаете?
— Потому что черные «Волги» бывают только у руководителей. И та не у всех.
— Да, и руководить приходится, — неопределенно-многозначительно ответил Ферзухин. — А вы куда путь держите? Экскурсия? Отпуск? Сессия?
Молодой человек удрученно махнул рукой.
— Какая там сессия-экскурсия? В крайцентр еду, в УКСУС. Трубы выбивать. Слыхали о таком учреждении — УКСУС? Все карты нам мешает…
— Эх, браток, трудная у тебя жизнь, — раздался голос с верхней полки. — Ежели не женат — поехали со мной. Житуха будет — исключительная…
Поезд, мягко стуча колесами, уносил Ферзухина ближе к дому.
Напившись чаю, он прилег подремать.
А в Однотрубном все еще продолжалась тревога.
Старшина Морковкин доложил Росомахину, что солидный мужчина по имени-отчеству Юрий Иванович задержан и находится в дежурной комнате линейной милиции.
Обрадованный Росомахин вызвал машину, чтобы ехать на станцию и увидеть там собственными глазами негодяя и самозванца. Но не успел он покинуть свой кабинет, как снова зазвонил, телефон и директор услышал печальный голос Тюрикова:
— Михаил Сидорович, это меня задержали…
— Как тебя?
— Ну, я же тоже Юрий Иванович…
— И ты позволил? Вот рохля!
— Да я целых пятнадцать минут объясняю этому старшине, что я — это не я, а он говорит, что все преступники сначала не признаются.
— Что же ты сразу не позвонил?
— А он к аппарату меня не допускал.
Директор не имел ни минуты покоя. Потом, устав от волнений, он даже не отвечал на телефонные звонки. И когда раздался очередной, то трубку сняла только что вошедшая в кабинет Сусанна Сударченко.
— Откуда говорят? С первого карьера? Что? Дошли до руды? Зачерпнули ковшом? Чудесно! Есть однотрубненская руда! Сейчас передам трубку Михаилу Сидоровичу…
Росомахин сказал рапортующим всего несколько слов.:
— Зачерпнули ковшом? Ну и продолжайте. Поздравлять? Потом буду поздравлять…
— Что же вы с ними так неласково? — удивленно спросила Сударченко. — Это же миленько! Точно к приезду гостей. Цицеро семь квадратов в шпигеле!
— Постой бубнить, Сусанна, — оборвал ее Росомахин. — Никаких гостей не будет.
— Как не будет? А у меня уже отчет написан: «Высокие гости спускаются в карьер, и почетный рудокоп товарищ Кристальный…»
— Кристального нет.
— Ай! — в ужасе воскликнула корреспондентка газеты «Слово за слово». — Что с ним? Умер?
— Сняли. Значит, для нас умер…
— О-о-о! Мне тогда половину вашей биографии переделывать. Она же неразрывно связана…
— Теперь, Сусанна, не связана, а наоборот… Пиши правду. Ну, извини, дай посидеть одному.
В кабинет неуверенным шагом лунатика вошел тот, кого Росомахин давно ждал, — Чаевых.
— Где ты был? Куда запропастился? — цедя слова сквозь зубы, спросил Росомахин своего заместителя.
— Его искал… Его… Понимаете, был рядом — и вдруг пропал. Я уж и вокруг дома, и по коридорам, и в туалете…
— Кого «его» ты искал?
— Представителя. Который перед приездом комиссии на разведку приехал.
На росомахинской шее вздулись жилы.
— Пока ты, Чаевых, ползаешь по туалетам, я краснеть за вас должен… Кто поднял переполох? Ты! Слухами питаешься? В центре смеются над нами. Эх-хо-хо! Куда же твой представитель делся? Ты хоть фамилию его знаешь?
— Юрий Иванович. А вот фамилия… Как же его фамилия? Зухин… Зухин… Запамятовал в силу слабости. Его инженер наш, Ромашкин, хорошо знает…
Едва Костя переступил порог, Росомахин встал, сделал несколько шагов навстречу.
— Так кто этот самый твой друг?
Ромашкин простодушно улыбнулся:
— Какой друг?
— Тот, с которым вы сидели в номере гостиницы, — уточнил Чаевых.
— Так и вы же, товарищ Чаевых, сидели… Угощали его даже. А меня он просто пригласил побеседовать. Товарищ, конечно, солидный, раз его в особняк определили…
— Он назвал вас своим старым другом.
— Просто, как выяснилось, земляками оказались. Оба родились в Азии, за Уральским хребтом.
— И что ты ему говорил, студент? — вмешался Росомахин.
— Говорил о пирамиде Хеопса. О Тралии, Валии, Трындии и Брындии, вместе взятых. Все остальное говорил ваш заместитель.
Росомахин повернулся к Чаевых:
— Обо мне разговор шел?
— Не… не… не… — торопливо заверил Чаевых. — Никоим образом! Чего о вас говорить? То есть только хорошее! Как, о руководителе высшего типа… Из народа.
— Хватит, Чаевых. Знаю, что ты предан. Тогда вот что: бери тетрадку и записывай, что делать надо.
Чаевых дрожащими руками ощупал карманы, растерянно посмотрел по сторонам.
— Нету со мной тетрадочки… Оставил где-то. Первый раз в жизни.
— Оставил?! А не попала она в руки этому?.. Вы свободны, Ромашкин.
Чаевых клятвенно, заверял Росомахина, что тетрадь в руки Юрия Ивановича попасть никак не могла.
А Ромашкин, выйдя из дирекции, направился к телестудии.
Там его ожидали. Орликов, Сапрыкин и Боярский.
Завидев Костю в дверях, все трое кинулись к нему.
— Слыхал новость? Комиссия не приедет!
— Ох, ребята, дайте отдохнуть! Ничего ужасного не случилось…
— Как не случилось? А кому мы «Фитиль» покажем?
— Не волнуйтесь. У кого есть сигарета?
— Ты же на куришь…
— Значит, волнуешься.
— Совсем нет.
Боярский дал Косте сигарету. Он затянулся несколько раз и вдруг сказал для своих друзей неожиданное:
— То, что комиссия не приедет, это я знал давно. Должен честно признаться: слух о ней пустил я…
— Ты? — спросил Орликов.
— Пустил? — спросил Сапрыкин.
— Слух? — спросил Боярский.
— Ага! Только не подумайте, что я с самого начала знал, во что это выльется…
Ох, Ромашкин! Какой ты учинил переполох! Впрочем, ты действительно не знал, чем обернется твоя затея. Мысль о приезде комиссии пришла к тебе тогда, когда ты сидел в кабинете у Груздева и выбивал насосы. Мысль оказалась счастливой, иначе возвращаться бы тебе в Однотрубный с пустыми руками. А потом ты спрыгнул с подножки экспресса «Восток — Запад» и увидел Настю. Она спросила, что в центре нового, и ты, чтобы припугнуть мелких жуликов, сказал, что едет комиссия, ревизия и все такое прочее… А «клюнули» на это не только мелкие…
— Постой, Костя, а для чего же мы «Фитиль» снимали?
— «Фитиль»? Чтобы послать в центр как документ. Вот тогда-то настоящая комиссия к нам и приедет… Что ж, работы осталось чуть-чуть. Отснять небольшой кусок о том, как Однотрубный будут раздевать, снимать украшения, как «Бригантина» опустит паруса и закроется кафе «Романтики». В общем, роль «Фитиля» впереди!
Вот и еще одна история. Снова — точка. Осталось рассказать лишь о том, что произошло после.
Однотрубненский «Фитиль» был снят и послан в центр. Смотрел его товарищ Шилов, тот самый товарищ Шилов, который в повести «Сюрприз в рыжем портфеле» лишил уксусовцев радости юбилея и ликвидировал это ненужное учреждение. Теперь Шилов занял место Кристального. Кристальный ушел на пенсию.
Очень скоро Шилов прислал в Однотрубный комиссию, которая по кинофильму «Фитиль» была подробно ознакомлена с обстановкой на стройке рудника. Ввести в заблуждение эту комиссию было уже трудно даже такому опытному режиссеру-постановщику, как Росомахин. К тому же комиссия нагрянула по-деловому неожиданно, свалилась как снег на голову.
Кто знает, что бы произошло, если бы до этого Кристальный не был освобожден. Возможно, он не придал бы серьезного значения «Фитилю». Может быть, он слегка пожурил бы Росомахина за «имеющиеся недостатки» и одновременно похвалил бы за «достигнутые достижения». Не исключено, что посети Кристальный стройку, он принял бы хлеб-соль на расшитом полотенце. И рыбку бы половил в искусственном бассейне. Любил товарищ Кристальный весь этот церемониал! И разве стал бы он ругать Росомахина за скульптуру рудокопа? В конце концов все это для истории. Фото- и кинокорреспонденты рядом. А сниматься товарищ Кристальный очень любил.
Но вот Кристальный оказался не совсем кристальным. Его нет. Есть Шилов, и есть партийная комиссия, которая на рыбку не клюет. И даже на охоту ее не заманишь.
Комиссия начала работу с того, что скрупулезно проверила достоверность кинофильма, а потом выяснила и кое-что дополнительно. Едва она вернулась в центр, как Росомахин был снят — за очковтирательство, за показуху, за пренебрежение к быту строителей.
Ему предлагали уйти на пенсию, но он отказался и возглавил небольшой асфальтобетонный завод.
Чаевых, которому Росомахин предрекал кресло заместителя республиканского министра, резко спикировал вниз.
Тюриков по-прежнему сидит на месте — в бане, на огороде.
Актиния, Петрович и Михаев, как нетрудно догадаться, отбывают наказание в местах не столь отдаленных. Василия Типчака пока не нашли.
Потерпела крушение специальный корреспондент газеты «Слово за слово» Сусанна Сударченко. Ее подвели казачки — бригада Вали Ткаченко. Девчата написали письмо в редакцию газеты «Слово за слово». В письме они рассказали о себе, о стройке, о том, что хорошо на ней и что плохо, и не преминули недобрым словом помянуть спецкорреспондентку — поведали, как она работает.
Сударченко временно лишили корреспондентской работы, переместили в отдел редакционной почты — читать письма трудящихся, вникать в их жалобы. И как ни парадоксально: сидя в тихой комнате отдела писем, она к трудящимся стала ближе.