му и в других учреждениях нужны.
Вестовой, Кудымкаров и Чебуреков тоже в СУСе. Да, еще кто у нас — Стеклов. Горчицын скинул его Древесному.
А Штакетников стал уже старшим инженером. Говорит: годик-полтора поработаем, все утихнет, и тогда переменим вывеску на ИИСУС — институт изучения снабжения и урегулирования сбыта. К тому времени товарищ Древесный защитит диссертацию и по праву станет руководителем института.
Я спросил Акима:
— Но ведь институт — это совсем другая организация?
Он ответил:
— Организация будет та же самая. Разница в одном: сейчас мы передаем бумаги снизу вверх и сверху вниз, а тогда мы будем изучать их, прежде чем передать. Штат мал окажется. УК присоединим к себе. Проглотим вместе с Горчицыным. И будет он заместителем у своего бывшего заместителя. Давно говорил ему: «Пишите диссертацию, не ровен час».
Я кажусь Акиму наивным, и в таких случаях он говорит, шутя:
— Балда ты, Сынуля, провинция.
И сегодня он это сказал, когда мы с ним днем прогуливались по парку. Вышло так, что женщины из его отдела купили себе модные купальники и устроили в комнате примерку, а нас со Штакетниковым выставили. Ну, мы и ходили по аллейкам.
Главное, поучал меня Аким, веди себя тихо и не высовывайся. Не вылезай, когда не просят. Будь неприметным — скорее заметят. И старайся всячески подчеркивать свою незаинтересованность в повышении. «Зачем, мол, мне лишние заботы? Если бы мне сегодня предложили стать завом, я бы отказался».
— Это что же — и инициативы не проявлять?
— Когда надо проявить инициативу, тебе скажут.
И тут Штакетников вспомнил случай из своей доуксусовской практики.
Работал он тогда в Перекопайске, в горсовете. И решил горсовет перед большим праздником заменить трамвай троллейбусом. С двух концов центральной улицы навстречу друг другу шли две соревнующиеся бригады. Они снимали рельсы и шпалы. Кто больше? На чьей половине произойдет встреча? Когда бригады досрочно встретились, обнаружилась дикая накладка: посредине улицы стоял неисправный трамвайный вагон. В спешке про него забыли. А рельсы и с той и с другой стороны уже сняты…
Что делать? Снова их укладывать, чтобы отвести вагон в депо, вертолет звать или разрезать трамвай на части? А может, на автоплатформу закатить? Позор! На смех кругом поднимут. На виду же все у людей!
Обратились к Штакетникову: выручи, мол, советом. И Штакетников решил вопрос в три минуты.
— Ничего не надо — ни рельсов, ни вертолетов, ни платформ. Пусть так и стоит этот вагон…
— Как это так — «пусть стоит»?
— А очень просто. Он никому не мешает: в том месте улица широкая.
— Но все-таки что-то надо сделать…
— Надо сделать вид, что ничего неожиданного не произошло, все так заранее и было предусмотрено, — сказал Штакетников. — Вагон специально оставлен посреди улицы как памятник прошлого. Филиал краеведческого музея! Устраивает вас этот вариант? Нет? Есть другой: может, кафе-мороженое в трамвае устроить? И чтобы официантки в форме кондукторов пломбир подавали. А кто хочет повторить, тот пусть за веревочку дергает — как раньше делали, если необходима остановка по требованию. Утром: дрынь-дрынь-дрынь — кафе открывается, вечером: дрынь-дрынь-дрынь — кафе закрывается. Этого ни в одном городе мира нет! Достопримечательность! От туристов отбоя не будет! Кстати, в газетах писали, что в Париже есть ресторан «Омнибус». А у нас — кафе-мороженое «Трамвай».
Второй вариант Штакетникова был принят. И никакого шума не произошло. Все только диву дались. «Ну и фантазер! Здорово придумал! Жаль, что вагон только один. Надо бы два… чтобы больше обслужить населения…»
Вокруг трамвая газончик разбили, спереди и сзади липы посадили.
Голова Аким! Вот, как говорится, век живи — век учись! Конечно, хозяйственник должен быть находчивым. Приходится изворачиваться. К тому же, как говорит Штакетников, деловой климат меняется, работать становится труднее, с одной стороны. Минфин наседает, с другой — народный контроль, с третьей — пресса.
Соображает Штакетников здорово. Но интересно: почему он только старший инженер, да и тем недавно назначен?
Крепко обнимаю!
Лешка.
28 июля
Дорогой Василий!
Ты пишешь, что я становлюсь заправским чиновником. Ирония — да?
Между прочим, Штакетников безо всякой иронии сам себя называет чиновником.
Но в конце концов не в слове дело. Каждый действует в зависимости от того, на какой ступеньке лестницы он стоит.
Я, например, на днях попал впросак.
Вызвал меня тов. Древесный и стал говорить о том, что не экономим мы металл — скрепки и кнопки не бережем.
Это верно. Скрепки и кнопки все берут домой. Берут также бумагу, клей, папки, копирку. Один даже пишущую машинку прихватил. Но на время.
Однако, разговаривая со мной, тов. Древесный имел в виду совсем другое: там, где можно скрепить одной скрепкой, нередко используют две. Привел он примеры с кнопками. Паузу сделал. Затянулся сигаретой (на столе лежала пачка «Явы». Не «Друга»).
Я с ним согласился: расточать металл бесхозяйственно. И даже отметил, что во дворе СУСа ржавеет целый автомобиль. И хозяина на него нет. По сведениям старожилов, он стоит здесь уже много лет. А один из местных сказал даже так: «Автомобиль? А он всегда тут на чурашках стоял. Кому он нужен?»
Тов. Древесный выслушал меня, и не знаю, понял или нет. Встал с кресла — серьезный и строгий — и молча протянул мне руку. Я понял, что беседа окончена. А почему так неожиданно? Это мне объяснил Аким:
— Я же тебе говорил: не высовывайся. Если хочешь беседовать с начальством, то молчи. Что ты полез со своим дурацким автомобилем?
Разговаривать не просто. Разговаривать надо уметь. Один наш сотрудник, Зурахович, изобрел язык, на котором он разговаривает с главным бухгалтером.
Он мне сам рассказал:
— Когда я приношу главбуху какую-нибудь бумагу на подпись, тот всегда ворчит: «Что вы мне тут суете вообще? Опять расходы? А в результате — перерасходы? Каждый приходит вообще, и приносит вообще. К чему это, понимаете ли? Что это вы мне?..» Поначалу я объяснял ему, растолковывал, что к чему, старался убедить, а потом заметил: он объяснений не слушает и продолжает свое — скороговоркой, так что слова сливаются: «Што тут тете… пще шо вы мне пще… пятьсходтатепресход… пще… кашпромстмайте… шо вы мне пще»… А в конце концов бумаги главбух всегда подписывает. И я решил: зачем объяснять? Буду тоже бормотать, чтобы потянуть время. Он: «Што тут тете пще…» Я: «Гурбултонфурбулкум». Он: «Пятьсходыресход пще… кашпростмайт пще». Я: «Торбормулканрастамулпаргашфорпул…» Он: «Вот возьмите и идите в кассу».
Это как анекдот. Но тем не менее все происходит так. Главбух Зураховичу никогда не отказывает.
А Кудымкаров говорит тихим, квелым, усталым голосом. Снимет трубку, наберет номер и утомленно, полуслышно: «Сам у себя? Добренько. Кудымкаров. Соедините. Спасибочко». И соединяют! А в других случаях он только с секретаршами говорит, ибо Кудымкаров считает, что многие дела быстрее и оперативнее решают не начальники, а секретарши. И он то и дело: «Наточка, не сочтите за труд…», «Гуленька, там у вас в папочке… За мной не пропадет», «Маргарита Викентьевна, я лично к вам. Кто все знает, кто все может, как не вы?..»
У Штакетникова — другая теория, конечно, более глубокая, значительная.
— Очень часто, — говорит он, — одна фраза, сказанная в присутствии начальства, решает судьбу человека. Причем сам не знаешь, когда эта заветная, крылатая фраза у тебя вырвется, где, в какой обстановке, а Горчицын — он тогда рядовым инспектором работал — поднялся на одном банкете с фужером в руке и сказал: «Лично мне, товарищи, мой канцелярский стол роднее и ближе того стола, за которым мы дома обедаем с женой, ибо за тем столом я прописан формально, по паспорту, а сердце мое навечно прописано здесь! Так выпьем за нашу не сладкую, но и не кислую жизнь в УКСУСе. Да и что нам киснуть, когда дела идут с каждым днем лучше!»
Афоризм Горчицына произвел впечатление на представителей главка, и Горчицын стал заместителем управляющего, а затем и управляющим.
Эх, когда же и у меня вырвется заветная крылатая фраза?!
Ну, извини, Василий. На этом пока ставлю точку. Письмо я нишу на работе. Меня вызывают к Древесному.
Жму руку.
Леша.
2 сентября
П. С. Между прочим, меня сделали редактором стенгазеты.
Добрый день, Василий!
Предыдущее письмо я окончил на том, что меня вызвал товарищ Древесный.
— Позвал, — говорит, — я вас, Сынулин, чтобы посоветоваться по некоторым кадровым вопросам. Возможно, у вас будут идеи. Дело в том, что наш завкадрами в отпуске, а три инспектора-референта из спецификации подали заявления об уходе: не удовлетворяет их заработная плата. То есть до сих пор удовлетворяла, но на днях приходили из финорганов и сказали, что нет таких должностей — инспекторов-референтов, а есть отдельно инспектора и отдельно референты. Нам это известно, но просто заплатить побольше захотелось: старые уксусовцы и так далее. Теперь, стало быть, по-прежнему получать зарплату они не могут. Что же придумать, а? Хотелось бы сохранить этих людей…
Я понял: это — мое боевое крещение. Вспомнил слова Штакетникова: «Когда надо проявить инициативу, тебе скажут».
И я проявил. Даже раньше, чем требовалось, ибо Аким учил: «Надо рапортовать всегда как можно быстрее. Даже если не все самому ясно. На ходу прояснится. Но спешить следует, конечно, не во всех случаях. Только в тех, когда приказало начальство. А если снизу просят, и потянуть можно. И даже нужно. В педагогических целях. Чтобы видели и понимали, сколь много от тебя зависит, сколь много ты весишь, сколь ты необходим».
С инспекторами-референтами я нашел выход такой: финорганы контролируют ставки, оклады и не интересуются рабочим временем. Это я и усек, предложив сделать так, три инспектора-референта работают в отделе спецификации СУСа до обеда. После обеда они идут через дорогу и работают в горчицынском УКе. А три уковские после обеда приходят к нам, так как они проведены референтами отдела тарификации.