А можно, чтобы и не каждый день ходили: дело договоренности между руководством.
Товарищ Древесный сказал: «Вы, Сынулин, смышленый». «Смышленый» — это у него большая похвала.
Кстати, по кадровым вопросам тов. Древесный обращался ко мне уже неоднократно. Я, конечно, понимаю, почему он это делает: проверяет меня. Он мог бы и с Акимом беседовать.
— Слушайте, Сынулин, у нас в ведомости есть один тальман и два шипчандлера. Скажите, это фамилии или должности?
Я пообещал с шипчандлерами прояснить.
В другой раз:
— Вот тут машинистка Зайцева подала заявление об уходе по собственному желанию…
— А почему? Не сказала?
— Да что-то ей у нас здесь не нравится… Но без машинистки мы не можем. Опять весь СУС одним пальцем печатать будет. Этого допускать нельзя. Это, я бы сказал, ненормально. Правда, есть одна машинистка в отделе координации. Кудлатая. Но она печатает не то, что написано. У нее ассоциативное мышление. И я не могу понять, на чем базируются ее ассоциации. Я пишу «сотворенье», сотворенье мира — понятно, а у нее «конфитюр». Абсолютно не похожие по написанию слова! И почерк у меня четкий, можно сказать, каллиграфический.
Я машинально пробормотал:
— Сотворенье, варенье, конфитюр…
Тов. Древесный обрадовался:
— Вы, Сынулин, кажется, открыли закономерность ее ассоциаций. Она напечатала мне пятьдесят страниц, и на каждой — конфитюр! А это будет читать ученый совет…
— Ах, ваша диссертация? — спросил я.
— Да, да.
— Тут нужна особая точность.
— Конечно, — сказал Древесный, — наука!
Взгляд у него потеплел, и я почувствовал, что могу спросить:
— А тема, если не секрет?
— Тема? «Экономия различных металлов в современном делопроизводстве в условиях максимальной загрузки управленческого аппарата». Но мы отвлеклись. Мне важно сейчас качественно перепечатать написанное. А я, вместо того чтобы подыскивать цитаты для дальнейших глав и работать над библиографией, разгадываю ребусы в собственной рукописи. Вы, Сынулин, понимаете, что мне нужно…
Я, конечно, понял, и вместо Зайцевой сейчас уже работает сестра Фисы, она машинистка.
А та, которая «конфитюр», — по-прежнему в отделе.
Вместе с этим письмом посылаю погашенные почтовые марки: старик Задарёнов просил. Передай ему, пожалуйста. У нас в СУСе тоже много филателистов. Толкутся в отделе корреспонденции, роются в конвертах. Вчера так быстро расхватали почту, что заврегистрацией кричала:
— Стойте, черти! Куда вы все тащите? Я еще не успела входящие номера поставить.
С приветом!
Алексей.
7 октября
П. С. Стеклов отколол сегодня очередной номер. Даже писать тебе об этом не хотелось: надоели его штучки. В кассе выдавали прогрессивку. Он подошел к окошку и против начисленной ему суммы написал: «В доход государства». И расписался.
Его спросили:
— Как это понимать?
А он:
— Так и понимайте. Вроде бы не за что. Не вижу разницы между нашей работой раньше, до прогрессивки, и теперь…
Вот и вы, мол, так поступайте, как я. А кто ему дал право лезть в чужой карман? Неудобно стало сотрудникам от этой выходки. Даже очередь у кассы поредела, растаяла. А потом по одному подходили.
Здравствуй, Василий!
Вчера с Акимом закатились в «Пещеру». Я не хотел было идти туда поначалу.
— Разве, — говорю, — там можно посидеть, поговорить, когда камнями по дубовым столам бьют?
Но орехи в «Пещере» кончились, и поэтому было тихо. Оказывается, их подавали только во время декады по лучшему обслуживанию потребителей. А декада прошла. Отстучались.
Выпили мы с Акимом за наши успехи, за управляющего СУСом тов. Древесного.
Здесь, в «Пещере», подают не водку, не коньяк, а самогон какой-то. На этикетке написано: «Неандертальская горькая». Поначалу попробуешь — черт знает что. Иприт. Потом привыкаешь, даже приятно.
Кроме «Неандертальской горькой» можно заказать вино «Мезозой». Это, по-моему, портвейн «Три семерки», перелитый в другие бутылки.
Аким сказал:
— Что в работе главное? Локоть товарища и спина начальника. За такой спиной, как у Древесного, — ха-ха! — можно жить.
Я тебе ни разу не описывал тов. Древесного? Он плотный, широкоплечий, широкоскулый. И переносица у него широкая. А нос крупный.
Откуда у него такая странная фамилия — Древесный, — не знаю. Но, говорят, в прошлом он увлекался резьбой по дереву. И предки его в этой области работали.
Древесный, утверждает Аким, — спина. Он и коллектив защитит, и за себя постоит. Из своей должности он выжимает для себя все, что может, и приятелей-знакомых имеет немало.
Дружит он с людьми по соображениям деловым, практическим. И приятели записаны в его алфавитной книжке не по начальным буквам фамилий или имен, а по начальным буквам услуг, которые они могут оказать. Так сказать, что ты можешь? При чем состоишь?
Есть люди, которые состоят при мебели. Они могут устроить вне очереди спальный гарнитур. Есть люди, которые состоят при билетах на различные зрелища, при автомобильных запчастях и т. д. Я — тебе, ты — мне. Человек, который по службе ни при чем не состоит, интереса не представляет.
— У Древесного, — продолжал Штакетников, — на букву «эл», например, записан Гуляев. Почему? Лицензия на лося. Сам собственными глазами видел! А на «эс» — Аверкин. Почему? Случка собак. При собаках, значит, человек!
Вообще вчера вечером в «Пещере» Аким был в ударе. Или «Неандертальская» сделала свое дело.
— Слушай, Сынуля, меня, ибо ты только начинаешь. У тебя нет даже амплуа, — говорил он. — А у каждого сусовца оно должно быть. И оно не имеет ничего общего с той должностью, которую человек занимает. Вот Кум-Кумачевский, к примеру. Он известен у нас не как экономист, а как мастак проводить собрания. На работе он вялый, полусонный, а за председательский столик сядет — сразу взбодряется. Постучит ключиком по графинчику: «Товарищи, начнем работу…» И пошел, пошел… Когда время надо заполнить, сам говорит; когда записавшихся много, знает, кого из них выбрать, кому дать слово. И страсти, если разгорятся, умеет пригасить. Ораторов примирить: «И ты, мол, прав, и ты тоже прав. Вы говорите об одном и том же, но разными словами…»
Тут Штакетников насчет призвания каждого сусовца абсолютно прав. Вот, например, Кудымкаров, который квелым, усталым голосом говорит, он сидит в отделе кадров, но его амплуа — билеты на футбол, в театр, кино, на самолет и даже на теплоход по Волге. И еще он умеет рассовывать сусовских детей по чужим пионерлагерям. Народят работники СУСа детей, а он подкидывает их в другие организации.
Координатор Чебуреков — тот незаменимый организатор товарищеских обедов и ужинов, а также пикников, которые называются «массовками за город».
Что же касается нашего антоновского Вестового, то он не плановик, а прежде всего спец по части встреч и проводов на аэродроме. Пробьется через толпу с букетиком прямо к трапу. Летное поле, если надо, перебежит. Других не пустят, а его — пожалуйста. Один, раз чуть под самолет не попал… Чемоданчик у прилетевшего в руки возьмет, к машине проводит. Если багаж есть, мигом получит. И идет только в те двери, где написано «Посторонним вход запрещен».
По пути с аэродрома в гостиницу легкую беседу ведет, город показывает, с памятниками разными знакомит. Он курсы гидов окончил без отрыва от производства. Если требуется время потянуть, чтобы в СУСе лучше подготовились к приему гостя, Вестовой выберет маршрут подлиннее, кругаля даст.
За последние годы Вестового три раза повышали; его многие начальники знают, которые летают. «А-а, говорят, есть в СУСе очень толковый молодой человек — мальчик такой косенький в сером плаще!» Вот тебе и мальчик!
А какое мое амплуа, я еще не знаю.
Хорошо мы посидели в «Пещере», но поговорить все же пришлось мало: началась музыка, концерт.
Вышла певица в мини-шкурах. Под леопарда. Сама большая, а голос слабенький. Микрофон изо рта не выпускает, так и жует его. Честно говоря, наша антоновская Зинка, дочка хромого Игната, — куда голосистее. А эту еле слышно. К тому же оркестр ее заглушает — четверо здоровяков в набедренных повязках и в накидках тоже под леопарда. Наяривают на рожках и бьют в барабаны — в тамтамы, обтянутые шкурами.
Время от времени оркестранты кричат: «Аы!»
Я сидел и не знал, куда деваться. А Штакетников сказал:
— Другим здесь нравится. Все-таки, что ни говори, а тянет человека к дикой природе — к шашлыку. Хочется ему иногда уйти от автомашин, от транзисторов, от магнитофонов, от суеты всякой.
Посидели мы еще немного, посмотрели, как один пещерный житель дымящимися головешками жонглировал, и я в гостиницу вернулся. А там опять за стол попал: к соседу по номеру девочки знакомые пришли, студентки Майя и Рая. Шустрые девчата.
Мне бокал шампанского налили.
— Выпейте, — говорят, — за нас, бедных студентов: сессию закончили.
Смотрю на них — одеты дорого.
— Это что, — спрашиваю, — у вас поговорка такая: «бедный студент»? Не похожи вы на бедных. Родители, видно, стараются…
Хохочут.
— Да мы и сами, стараемся. Профессию имеем.
— Какая же у вас профессия?
— Свободная. Угадайте.
Я сколько ни думал, никогда не угадал бы: не подозревал о существовании такой профессии.
Оказывается, эти девчата помогают тем, кто диссертации пишет. Сидят в читальне и подбирают цитаты. На любые темы. И библиографию. То есть списки книг. Тоже на любые темы.
Не поверил.
Тогда одна из них, Майя, расстегнула портфельчик и показала мне пачку бумаг.
— Вот видите, библиография на тему «Дед и баба и их роль в современном обществе».
— Это диссертация у кого-то такая? «Жили-были дед да баба…»
— Совершенно верно. Список книг занимает тридцать страниц. Девятьсот названий на разных языках… Все это соискатель приложит к диссертации. Как источники, которыми он пользовался.
— А на самом деле не пользовался?
— Куда ему! А дальше сорок страниц цитат. Высказывания литераторов, общественных деятелей, ученых… Цитаты отечественные, а также переводные. Мои — с английского и немецкого, Раины — с французского и итальянского. Представляете, как интеллигентно будет выглядеть диссертант?