А Еремеич по-прежнему сидел в углу и стучал молотком.
Позже в комнатке поставили фикус, расстелили ковер, соорудили фанерно-стеклянный скворечник и посадили в него кассиршу. Над входом повесили транспарант: «Ремонт модельной обуви», а над столом приемщицы — объявление: «Кожаных подметок мастерская не ставит».
А Еремеич все сидел в углу и стучал молотком.
Потом в связи с борьбой за улучшение обслуживания населения мастерская расширилась: в ней появилась должность заведующего. Булочную выселили. В помещении сменили ковер, повесили портьеры и прейскурант. К фикусу добавили пальму.
Вышла стенная газета, передовая которой начиналась словами: «Лев Толстой тачал сапоги и видел счастье в труде…» Газета призывала коллектив поднять культуру.
Над входом укрепили пластину зеркального стекла: «Ателье мужской и женской обуви», а над столом приемщицы еще одно объявление «Обувь на синтетической подошве ателье в ремонт не принимает».
А Еремеич все сидел и стучал…
Но культура росла, и через несколько лет вывеска снова сменилась. Мигающими неоновыми буквами по фасаду вывели: «Обувной салон «Каблучок» фирмы «Топ-топ».
Это был действительно салон. Фикус и пальму выбросили. Ковер тоже. Пол застелили пластиком. В центре поставили модерновые столики на трех ножках. На столики положили общественно-политические и литературно-художественные журналы, а также альбомы. Заказчик не должен попусту терять время, ожидая, когда подойдет его очередь.
А очереди, после того как ателье переименовали в салон, выросли, хотя штат салона увеличился. Возникли «Стол срочных заказов» и «Стол предварительных заказов». Был еще один стол, на котором стояла трафаретка «Консультант-администратор».
Женщина, сидевшая за ним, выписывала направления к столам заказов и задавала посетителям странные вопросы:
— И долго вы носите эти ботинки? А не случалось ли вам спотыкаться? Не хромаете ли вы? На работу — пешком или на транспорте! Не плясали ли вприсядку? Не ходили ли на цыпочках?
Тем заказчикам, что выражали свое недоумение по поводу этих вопросов, женщина отвечала:
— Мы ведем выборочную статистику. Это необходимо для того, чтобы поставить дело на научную основу. Тут ведь не все так просто. Товарищи диссертации пишут…
Научная работа велась, а ремонт обуви почти не велся. Приемщицы то и дело отказывали посетителям:
— Не можем, к сожалению, принять. На нейлоне не берем. Нет клея. И эти тоже не возьмем: тут нужна ручная работа, а у нас машины. Поймите: техника.
Отказывали также по причине отсутствия материала. А иногда материал был, но выше еще не утвердили нормы и расценки.
При этом приемщицы никогда не грубили: салон включился в соревнование по вежливости.
В свое время Еремеич ворчал на нетерпеливых: «Ну, чаво ты суешь под нос свой сапог? Сказал, раньше чем через час не сделаю!»
В салоне говорили:
— Если вас устроит, подождите дней десять-двенадцать. Или возьмите, пожалуйста, вашу пару назад. От нас ничего не зависит. Мы сами здесь ничего не делаем, мы отправляем в цех.
Я забыл сказать, что Еремеич уже не сидел в углу. Его уволили.
В углу стоял бюст Льва Николаевича Толстого.
По одну сторону бюста висела табличка, что «коллектив салона включился в смотр и борется за звание…», а по другую — иллюстрированный настенный календарь, выпущенный объединением «Разноэкспорт».
Словом, обувной салон напоминал зал ожидания международного аэропорта. Не хватало только цветных настольных флажков и реклам компании «Эр Франс». И несколько портила общий вид стенная газета, выпущенная в давние ательевские времена. Она порыжела и сильно выгорела. Правда, ее обрамили в золотой багет.
Так она и сейчас висит, олицетворяя собой бессмертие печатного слова. Но у салона уже новая вывеска: «Почини сам»: его перевели на самообслуживание, потому что не желали отставать от времени.
Теперь вы приходите сюда, снимаете обувь, получаете шлепанцы и садитесь за один из столиков. На ней — молоток, гвозди, шило, кривой нож, щипцы, лапа и кое-какой материал.
Вы надеваете свой ботинок на лапу и начинаете стучать молотком.
У меня, например, это получилось настолько ловко, что девушка — смотритель салона — припрыгала ко мне на одной ножке и попросила набить резину на туфлю.
— Приколотите, пожалуйста, — сказала она, — я вижу, очень сноровисто вы работаете. Вы случайно не обувщик? У вас хватка такая… И гвозди в зубах держите. Не боитесь…
Я ответил, что я случайно не обувщик, а случайно писатель.
— Писатель? — переспросила она и неопределенно добавила: — писатели — они умеют. Вот Лев Николаевич, как написано в стенгазете…
Я почувствовал прилив вдохновения и еще крепче зажал в зубах гвозди. Хотелось самозабвенно работать шилом и молотком.
Но вскоре от этого порыва не осталось и следа.
Выйдя из салона, я встретил бывшего одноклассника, с которым мы в свое время после отчаянных футбольных схваток в школьном дворе нередко обращались за помощью к Еремеичу.
— Что ты тут делал?
— Да вот подбивал…
— Чудак, хочешь, я тебе дам адрес Еремеича? Старик пока жив и знакомым не отказывает.
Адресок я с радостью записал: не знаю, как дальше будет с ремонтом обуви. Действительно ли он пойдет по линии самообслуживания или как-то по-другому?
1970
ЧАЙНИКИ
Мне поручили наладить производство чайников.
Начальник, который Ступенькой Выше, вызвал меня к себе, предложил присесть и спросил о самочувствии. Я сказал, что чувствую себя хорошо. Он ответил неопределенно «ага» и поинтересовался, как у меня дома. Я сообщил, что дома тоже все хорошо. Он опять сказал «ага», потом выдержал паузу, во время которой смотрел на меня внимательно, изучающе, и предложил:
— Так вот, директор. Дело-то серьезное. Чайники нам нужны.
Сказанное им прозвучало для меня неожиданно, и я переспросил:
— Кто? Кто?
Начальник, который Ступенькой Выше, недовольно поморщился.
— Не кто, а что. Чайники. Займись-ка этим делом всерьез. И не тяни. Есть приказ, обязывающий лично тебя в трехмесячный срок… Ну, конечно, разъясни своим людям роль и значение и так далее. Установи объем изделия, выбери форму, материал, прикинь калькуляцию, набросай технологию. Словом, действуй! Поступай, как считаешь нужным.
— Самостоятельно?
— А как же еще?
— Я думал…
— Ты о чайниках думай. И решай. А иначе кто за тебя работать будет? Дядя? Ох, никак не могу приучить подчиненных к самостоятельности. Пойми: в свете подписанного приказа производство чайников… Короче с первыми наметками — ко мне!
— К вам?
— А к кому же еще? Кто утверждать будет, как дальше поступать?
— Вы сказали: поступай, как считаешь нужным.
— Правильно! А что — советоваться ты считаешь не нужным? И согласовывать тоже ненужным считаешь?
Помня наказ «не тяни», я позвонил начальнику, который Ступенькой Выше, на следующий же день. Образец у меня уже был: я принес его из дома.
Все, кто приходил ко мне в гости, неизменно обращали внимание на аппетитный пузатый металлический чайник. Спрашивали, откуда он у меня. Отвечал:
— В командировке по случаю купил. На Камчатке. А производство таллинское.
Выпивая по пятой чашке, гости приговаривали:
— Побольше бы таких чайников!
…Секретарь начальника, который Ступенькой Выше, соединила меня с ним не сразу, и в течение довольно длительного времени я слышал в трубке: «Он не может, у него народ», «заперся один и просил ни с кем не соединять», «сегодня обещал, но не твердо», «он в запарке», «он в цейтноте».
А однажды секретарь добавила доверительно:
— …и кажется даже, немножко в трансе. Он так устал!
Именно в этом отсутствующем состоянии — в трансе — я и застал наконец начальника, который Ступенькой Выше.
— Я насчет чайника…
— Чайника?? Какого чайника? Ты что? Ты о чем?
— Так мне же приказывали…
— А-а-а-а! Да-да! Забыл. Зашился. Было такое. Было. Вспомнил. Ну-ну! Какой он?
— Форма у него…
— Нет-нет. Ты сначала про содержание. Что главное у нас?
— Содержание — вода, — ответил я. — Вернее, содержимое.
— Так, так… Какая вода?
— Пресная. Не морская.
— Пресная? Ясно.
— И сначала она сырая, холодная. Потом — кипяток.
— Понятно. Понятно. Нагревается, значит… А скажи мне, директор, дудочка куда у тебя загнута?
— Вверх.
— Вверх?
— Да. Вверх. Вниз у чайников не бывает. Вниз — это у самоваров. Краники.
— А у тебя, значит, дудочка?
— Дудочка.
— И какая она?
— Прямая.
— Может, лучше волнистой сделать? Вот так. А что с ручкой?
— С ручкой? Она металлическая, с деревянными накладками.
— А нельзя ли без накладок? Но погоди-погоди, мы ушли в сторону. Ты увел меня своими ручками-дудочками. Вернемся к главному — к содержанию. Вода, говоришь? В каком количестве?
— Три литра.
— А не много? Это на сколько же человек? Это же водянку можно получить. Нет, нет. Хватит двух.
— Два с половиной, а?
— Ну, куда ни шло, уступлю. А больше позволить, сам понимаешь, не могу. И вообще так, на ходу серьезные дела не разбирают. Ты подготовь вопрос. Мы тебе назначим время, когда будем слушать.
Потом у начальника, который Ступенькой Выше, опять «был народ», снова он «запирался», но в конце концов меня «слушали». И начальник, который Ступенькой Выше, твердым голосом сказал:
— Даю свое добро. Я ликовал.
— Значит, с чайниками порядок! Значит, теперь все на мази! Значит, можно запускать! Значит…
Выслушав мои восторги, начальник, который Ступенькой Выше, сказал еще более твердым голосом:
— Ничего это не значит. Это значит, что я не возражаю и вопрос пойдет дальше — к начальнику, который Двумя Ступеньками Выше.
От начальника, который Двумя Ступеньками Выше, вопрос понесли к начальнику, который Тремя. От того, который Тремя, потащили к тому, который Четырьмя. А от того, который Четырьмя…