Едут в техникум расследователи. Едут инструкторы и инспекторы. И находят, что и А. вовсе не плох. И Б. вполне соответствует своей должности. И В. совсем не надо брать под руки и вести в собес, дабы скоропостижно сделать его пенсионером. И ужасаться нечему, кроме поведения самого Евгения Яковлевича.
…Два с половиной года назад по сводчатым коридорам техникума прошла весть:
— К нам приезжает новый преподаватель!
Площадь новоселу отвели вполне соответствовавшую его пожеланиям — на четверых. Но в техникуме были несколько удивлены, когда поселились на ней только двое — сам преподаватель и его жена. Мама и дочка, как он сказал, «не захотели поехать». А через несколько недель в бухгалтерию на гражданина Кулебякина поступили два исполнительных листа — и от его матери, и от дочери…
Так дебютировал в строительном техникуме новый педагог. Разумеется, подобное начало не могло не оставить у его коллег неприятного осадка. Но они, будучи оптимистами, старались верить в лучшее: поработает немного Евгений Яковлевич, войдет по-настоящему в коллектив и проявит себя во всей красе деловых и моральных качеств. Кто знает, может, и заставит он в будущем заговорить о себе!
Этот прогноз вскоре оправдался. Кулебякин заставил о себе заговорить.
Он представал перед коллективом во все новых и новых проявлениях своей многогранной натуры. То рассказчиком непристойных анекдотов. То остряком, награждавшим своих коллег оскорбительными кличками. То этаким озорником, которому ничего не стоит обрезать у соседей электропроводку. То «собирателем», старающимся затащить в свою кладовую вещи, отнюдь ему не принадлежащие. То откровенным шантажистом, который с целью оказать моральное давление на своих «недоброжелателей» многозначительно предупреждает: «Я вам всю биографию испорчу!»
Товарищи по работе не могли не выразить своего активного неодобрения этим и многим другим поступкам Кулебякина. Те из преподавателей, которые особо резко критиковали коллегу, попали в число людей «интеллектуально развитых слабо». Еще бы! Разве им понять высокие порывы кулебякинской души!
Почувствовав, что коллектив определенно склонился к тому, чтобы расстаться с ним, Евгений Яковлевич решил спешно создать себе авторитет среди студентов. Для достижения этой цели он избрал два весьма доступных способа: первый — дискредитация в глазах студентов других преподавателей; второй — сознательное завышение оценок…
Казалось, тут бы взять да вмешаться высокому начальству из главка. Однако именно оно заняло по отношению к Кулебякину позицию, которую нельзя не назвать по меньшей мере странной.
Приказом директора наш герой был уволен из техникума. Пострадавший, конечно, помчался повыше. И вот уже директор техникума получает предписание: «Отмените свой приказ и восстановите т. Кулебякина».
А надо было не восстанавливать, а под суд отдать. Кулебякин явился однажды в преподавательскую комнату, вырвал из рук преподавательницы Антоновой экзаменационные билеты и скрылся. Студентам, собравшимся в аудитории, пришлось объявить, что экзамен сегодня не состоится, ибо надо готовить новые билеты.
В техникуме составили акт и решили дело на хулигана передать в суд, однако… этому воспрепятствовала очередная резолюция свыше: «Всякое судебное преследование приостановить».
Но наконец в главке все-таки приняли решение избавиться от Кулебякина. Директор техникума предложил проект приказа, в котором говорилось, за какие хорошие дела человека снимают с работы. После некоторых проволочек приказ в главке подписали. Но выглядел он совершенно неожиданно: «Откомандировать в порядке перевода…»
Все очень хорошо. Кулебякин доволен. Доволен всем, кроме характеристики, которую ему дали в техникуме. Не совсем уж она красива. Сказано в ней и о том, каков моральный облик Евгения Яковлевича…
Как поправить это дело? Куда идти бедному, гонимому педагогу? Конечно, в главк, к высокому начальству.
И вот уже проводят с директором техникума разъяснительную работу, как надо писать характеристику на Кулебякина.
Чем объяснить такое мягкосердечие? Что говорит высокое начальство, оправдывая свой гуманный акт? А вот что:
«Кулебякин хорошо читает лекции, предмет знает. Значит, деловые качества у него хорошие. А деловые качества — это главное и определяющее. И наказывать его мы не имеем никаких оснований. Специалистов надо ценить. Что же касается всяких там склок в коллективе, та мы должны быть выше этого».
Сидит такой деятель на высоком административном пьедестале. Где-то внизу кипят страсти, но он к ним равнодушен. Равнодушен потому, что пребывает в убеждении: лицо работника определяется только его квалификацией, все остальное — личная жизнь, к производству отношения не имеющая.
Точка зрения не новая и сто тысяч раз опровергнутая. Но к разговору об этом приходится возвращаться, ибо есть еще у нас руководители, кои думают именно так.
Они деловые люди. Их интересует только «чистое дело». Но такового, как известно, в природе не существует. Деловые качества человека от его качеств моральных отрывать весьма рискованно, да и не на пользу это. Даже, как говорят, совсем наоборот. Ведь всем известно, что в конце концов получается, когда в лекторе ценят только умение красиво говорить, в футболисте — способность точно бить по воротам, а в певце — искусство брать верхнее «ля».
1967
НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ
Природу мы еще не покорили. В газетах то и дело пишут о дебошах тайфунов, разбое цунами, коварстве снежных обвалов.
Бродят-куролесят по-над землей циклоны и антициклоны.
Плюются туфом, булыжником, а также иными строительными материалами строптивые вулканы.
Выходят из берегов скромные, невинные на первый взгляд речки и безжалостно загоняют перепуганное население на окрестные холмы.
Не до конца изжиты землетрясения.
В свете этих трагических событий померкло одно, тоже трагическое. Оно даже не померкло. О нем просто не писали.
В разгар рабочего дня и полуденной московской жары сотрудники столичного учреждения попадали вдруг со своих стульев на пол и лежали кто как до приезда «скорой помощи».
Деловитые, расторопные врачи, естественно, привели сотрудников в чувство, а затем констатировали: причина коллективного обморока — дискомфортные условия микроклимата, анормальный температурный режим, чрезмерное содержание в воздухе углекислого газа, выдыхаемого самими же сотрудниками.
Сотрудники лежали на полу, виновные в том, что они выдыхают углекислый газ.
Кстати, они не были людьми слабыми, неупитанными. Они регулярно жевали калорийные булочки, московские батоны, ржаной, рижский, бородинский и орловский хлеб.
Но не единым хлебом сыт человек.
Человеку нужен воздух. Больше, чем хлеб, нужен!
Без хлеба житель нашей планеты может протянуть кое-как три недели. А если он особенно выносливый крепыш, то и четыре. Лишившись кислорода, тот же крепыш отправляется праотцам через считанные мгновения.
Помести же человека в хиленькую атмосферку, где хоть немножко кислорода, — он еще живет, дышит. Только какой от этого толк? Вялый он, как вобла. И глаза у него, как у рыбокопчености — туманные и глупые. Сидит, потеет, газеткой обмахивается, рот широко разевает.
Именно в такой хиленькой атмосферке мы подчас живем и работаем.
И как тут не завести разговор о воздухе, точнее, о микроклимате?
Изменение микроклимата, на мой взгляд, — задача более близкая, насущная, чем, допустим, поворот вспять морских течений или растопление полярных айсбергов с целью достижения повсеместного потепления.
Но эту задачу обходят. Не говорят о ней, замалчивают.
Тут бы и перо в руки бойким репортерам. А бойкие репортеры пишут совсем о другом: «Вчера широко распахнуло свои двери светлое солнечное кафе «Незабудка» — здание из сплошного стекла и стали, развернутое гостеприимным фасадом на юг».
Распахнули также — и, разумеется, гостеприимно, по-другому не бывает, — свои двери гостиница, Дом пионеров, универмаг, несколько учреждений и общеобразовательная школа.
Все из стекла. Все из стали. И все фасадом на юг.
А после того, как их заполнили люди, послышались нетерпеливые выкрики:
— Как бы распахнуть окна?!
Увы, окон не было! Было сплошное стекло. Его можно было только разбить. Но это уже порча государственной собственности.
А разбить, между нами, очень хотелось. Это я говорю после того, как объездил много московских точек «из стекла и стали»; Я видел задыхающихся продавцов, взмокших от пота покупателей, обалдевших от духоты посетителей парикмахерских салонов, пребывающих в глубоком трансе кинозрителей.
И как порывался я закричать: милые вы наши строители, гордость вы наша, архитекторы — члены-корреспонденты и лауреаты! Неужели вы не подумали, что там, где в течение дня бывают тысячи людей, нужна хоть какая-то вентиляция, или, как по-вашему, воздухообмен? Зачем вы строите консервные банки? Хорошо консервировать судака, ряпушку, частик, кильку, салаку, но люди-то не ряпушки!
Однако я не кричал: архитекторов и строителей поблизости не было. Не было тех, кто не жалеет средства на панно, гобелены, орнаменты, витражи, мозаику, но совсем забывает, что современное «общественное место» имеет некоторое отличие от древней усыпальницы. В усыпальницах, как показывают раскопки, было много роскоши, но не было вентиляции. Там она ни к чему.
Нет, я не против стекла и стали. Я против «дискомфортных условий микроклимата». При желании эти условия можно создать, не применяя даже ни стекла, ни стали.
Некоторое время назад в приволжском городе была открыта экспериментальная школа на две тысячи учащихся.
И вот я читаю медицинский документ об этой школе: «Анализ воздушной среды в классных комнатах показал, что содержание углекислого газа превышает предельно допустимые нормы от 1,8 до 2,6 раза во время занятий, что приводит учащихся детей к обморочному состоянию, носовому кровотечению, головным болям и оказанию неотложной медицинской помощи в массовом количестве.