— Вы послушайте, — говорит она, — в Нальчике одна семья воспитала льва… Какая прелесть! Озорник: пух из подушек выпускает!
— Это сколько же подушек ему надо! — замечает Зиночка. — Я себе одну никак не могу купить — пуховую…
Зиночка всегда говорит некстати, и Марианна Акимовна останавливает ее строгим Взглядом.
— А у тракториста на целине дома волк живет! — сообщает Сережа.
— Это что?! — вступает в разговор Василиса Эдгаровна. — Вы можете себе представить крокодила в московской квартире? Сидит в ванне и оттуда не вылезает. Хозяева уже который год не моются… И бояться начинают: крокодил — это все-таки не дельфин, говорящий по-английски…
— Да-а, дель-фи-и-ны, дель-фи-и-ны, — нараспев произносит Марианна Акимовна. — Они, может, еще умнее нас. Дельфины еще скажут свое слово!
И каждый раз, о чем бы мы ни говорили — о лосе, разогнавшем овощной базар, о журавле, поселившемся в курятнике, о лисе, на которую завскладом списал два ящика шампанского, — разговор неизменно возвращается к дельфинам, и Марианна Акимовна произносит свое:
— Дельфины — они, может, еще умнее нас. Дельфины еще скажут свое слово.
Но пока дельфины не высказались, всеобщим вниманием завладел мой семилетний кот Тимка.
Произошло это случайно. Неделю или больше газеты ничего не писали ни про зайцев, научившихся пользоваться зажигалками, ни про волков, которые, вопреки пословице, в лес не смотрят, а держатся ближе к гастроному.
То ли в редакциях запас занимательной информации иссяк. То ли все объяснялось тем, что подписка уже прошла… Словом, мы в нашем отделе заскучали. В первой половине дня — ну прямо нечего делать. А посетителей мы принимаем только после обеда.
И Марианна Акимовна мне вдруг сказала:
— Послушайте, у вас дома, кажется, живет кот. Почему вы никогда ничего о нем не рассказываете? Как его зовут?
— Тимка.
— А какой он?
— Трехшерстный. Полосатый. С белыми лапами.
— Занятный он, наверно, ваш Тимка?
— Очень, — ответил я. — По окну барабанит, когда хочет с балкона в комнату вернуться. По холодильнику барабанит, когда хочет есть. И главное, он знает, что лежит в холодильнике. Как будто насквозь видит…
— Как рентген, — добавила Зиночка. — Коты — у них особое зрение.
— Да, да, — горячо согласился я. — Особое. К тому же Тимка очень любит смотреть передачи цветного телевидения…
— Какая прелесть! — воскликнула Марианна Акимовна. — Именно цветного?
— Да! — еще более убежденно сказал я. И, будучи не в силах сдержать свою фантазию, продолжил: — Он и телевидение смотрит, и радио слушает. Как-то на днях говорит мне «мяу» и глазами — зырк на радиоприемник. Я включаю его, и — что же вы думаете? — по радиостанции «Маяк» передают кошачий концерт…
— Значит, он радиоволны улавливает?
— У них все в усах: усы как антенны…
— И у Тимки усы настроены именно на радиостанцию «Маяк»!
— Так об этом же в газету написать надо! Это же открытие! Удивительное — рядом! — воскликнул Сережа.
Он очень восторженный и романтический юноша. До сих пор мечтает поехать на Памир и найти там снежного человека. Чтобы обменяться с ним своими мыслями. И удивляется: «Почему шотландцы чикаются с этим чудовищем из озера Лох-Несс и никак не могут его поймать?» Спрашивал в месткоме: «Нет ли туристских путевок в Шотландию?»
Сережа не только воскликнул «так об этом же в газету…», но и написал.
Так имя моего кота появилось сначала в райгазете, потом… Потом замелькало и по другим. И мы читали на четвертых полосах: «Кот-радиоприемник», «Позывные: кис-кис», «Секреты кота Тимки».
Мой кот ходил задрав хвост. А слава его росла. И я даже сказал бы: ширилась. Где-то я прочитал, что у одного японца живет кот Тимикоку, у которого усы являются антеннами… Где-то промелькнуло, что у одного румына есть кот-феномен Тимкулеску, взгляд которого обладает свойствами рентгена — видит насквозь… И еще читал я: в Ереване у одного армянина обитает кот Тимкян, обожающий цветное телевидение… Ученые озадачены.
Я был тоже озадачен. Я отлично понимал, что все это один и тот же кот — мой Тимка, но не мог ума приложить, каким образом он так быстро менял гражданство и хозяев. Все как в анекдоте: у одного японца… у одного румына… у одного армянина.
Наконец история с котом, видимо, кому-то надоела, и была создана авторитетная научная комиссия, которая сделала официальное заявление: кошкам цветное телевидение не нужно, ибо для них все предметы имеют один цвет — серый; радиостанцию «Маяк», как и любую другую, например «Юность», кот усами принимать не мог и т. д.
Параллельно работала другая комиссия, выяснявшая вопрос: откуда и от кого пошла «научная сенсация»?
Публикуя результаты расследования, газеты называли меня шаманом, «фокусником», ловкачом, пройдохой и авантюристом. Зато в печати некоторое время царило оживление.
1971
НЕ КОЧЕГАРЫ МЫ, НЕ ПЛОТНИКИ…
Ночи стоят короткие, очереди за квасом — длинные. Лето в разгаре.
Повсюду летит тополиный пух, а из эстрадных раковин в парках культуры доносятся пленительные переливы колоратурного сопрано.
В такую пору хочется говорить об искусстве. О талантах, о поклонниках. И о меценатах.
О последних в прессе упоминают от случая к случаю. В связи с фактами, всплывшими, так сказать, на поверхность.
Была поверхность безупречно чистой, голубой, зеркальной, и вдруг на ней что-то плавает.
Но прежде чем обратиться к фактам, попытаемся в нескольких штрихах дать образ современного мецената.
Фамилия нашего собирательного героя — Купцов. Не Дворянских, не Пролетарский, а именно Купцов. Это глава крупного индустриального или аграрного хозяйства. Он неравнодушен к художественной самодеятельности, и приезжие только удивляются, какие в его хозяйстве блистательные таланты вызревают.
Да и как не удивляться, если токарь Валя, выступая в балетном номере, дает без передышки 113 оборотов вокруг своей оси! Если пекарь Петя так освоил чечетку, что удары его подошв и каблуков сливаются в один звук: ж-ж-ж-ж-ж… Такая вибрация ног! А лекарь Вася — ни дать ни взять соловей-разбойник. От его богатырского художественного посвиста однажды все жюри с кресел попадало.
Любопытствуют у Купцова: как вы такого ужасающего эстетического размаха достигли? А он самодовольно крутит большими пальчиками на животе:
— У меня что ни человек, то потенциальный маэстро. Только лелей его, расти, поливая из леечки.
Но сам другое думает: «Я, Купцов, богатый. Я кого хочешь куплю. Хошь виолончелиста с виолончелью. Хошь органиста с органом».
Дело в том, что асы сцены в действительности никакие не токари, не пекари и не лекари, а наемные артисты.
Выступала недавно в одном областном городе — это уже факт — районная самодеятельность. В частности, академический хор колхоза-миллионера «Вперед».
— Во поют! Во дают колхозники! — восхищались в облцентре.
А потом хор непредусмотрительно послали на гастроли в свой собственный район. Ах, как непредусмотрительно! Пусть давал бы концерты подальше от родных мест.
А тут вышли певцы на сцену и только хотели затянуть нечто торжественное, как в зале смех послышался:
— Ребя! Какие же они колхозники? Они почти все из нашего культпросветучилища! Жора, ты когда успел в колхоз вступить?
Хор Запятаевского музыкального училища на республиканском смотре училищ лаврами не увенчали. Тогда неугомонные меценаты спешно переименовали его в хор Запятаевского… хорового общества. И выставили для участия в республиканском смотре самодеятельности. И он мгновенно стал лауреатом. То же произошло и с духовым оркестром училища. Ясное дело, профессионалы. Куда тягаться с ними самодеятельным балалаечникам и прочим гудошникам.
Не пройди фокус с хоровым обществом, надели бы на глаза темные повязки и выдали бы себя за общество слепых. На что не решишься в борьбе за золото, серебро и бронзу!
Но все, о чем я рассказал, не такое уж крупное жульничество. Случается крупнее.
Когда выступает художественный коллектив «Зарница» (металлургический завод), небо озаряется всполохами. Природа ликует! Двести с лишним человек на сцену выходят.
А потом сполохи гаснут, и сверху на худколлектив сыплются награды. Медали барабанят по сцене, как град. «Зарница» — победитель конкурса, «Зарница» — призер фестиваля, «Зарница» — лидер смотра.
Но если бы на смотре присмотрелись к этому ансамблю — а на то и смотр, чтобы присматриваться, — то стерли бы с лица глицериновые слезы умиления и обнаружили бы подлог. И кое-что другое.
Полтора десятка полотеров, электриков и слесарей ЖКО не полы натирают, а в трубы дуют. И когда они играют «Не кочегары мы, не плотники, но сожалений горьких нет…» — это святая правда. Ибо на самом деле они студенты музыкально-педагогического института.
Инструменталисты, вокалисты и танцоры проведены и по другим отделам и цехам. Контрабасист Есипович символически трудится монтером в цехе сетей и подстанций. Выпускница консерватории Которая имеет статус стерженщицы фасоннолитейного цеха. Прима-балерина Бочкова четыре года получала зарплату в железнодорожном цехе. Солист Натанов значится каменщиком-огнеупорщиком цеха ремонта печей. А первая скрипка оркестра Лифляндский, если верить документам — а верить не надо! — аж слесарь аж блюминга.
Мы не подсчитывали общую сумму расходов на «Зарницу», но ЖКО, например, бросило на алтарь искусства за два года столько денег, что их хватило бы на ремонт более двухсот квартир металлургов.
Словом, завод не скупится! Только на то, чтобы экипировать свой музыкальный батальон, ахнул сорок пять тысяч с лишком.
А для чего этот дорогой батальон нужен?
Он нужен Купцовым для эффекта.
Придет на концерт начальство — растрогается: «Ай-яй-яй, какие цветущие дарования! Уже почти до вершин дошли!»
Так что по всем, мол, показателям соседей обставили. И по линии музыки задавили.
Выходит, не соревнование талантов, а соревнование бюджетов. У кого денег мало — вылетай. Тут зубры и бизоны, большое искусство, а не самодеятельность.