Много лет спустя я сообщаю об этом Манкс.
— Я буду помнить всегда, как «Лед Зеппелин» устроили этот маленький канкан. Это было так неожиданно.
— И эта одна из тех мелочей, которые придают им обаяние? — спрашивает Манкс.
— Именно.
— И за это ты полюбил их еще больше?
— Несомненно.
Манкс уже неплохо разбирается в моих рассказах о «Лед Зеппелин».
СЕМЬДЕСЯТ ЧЕТЫРЕ
Аплодисменты после двадцатипятиминутной арабески на тему «Очумелого и ошалелого» не смолкают долго. Фиона, опять взобравшись на плечи Зеда, вся тянется к сцене. Черри по–прежнему стискивает мою руку, но я, пошевелив пальцами, освобождаюсь, чтобы можно было махать руками в воздухе. По мне льются реки пота.
Когда зрители наконец стихают Роберт Плант, перейдя на слегка иронический тон говорит нам, что:
— …есть один парень, который пишет статьи для «Мелоди Мейкер», который говорит, что популярность «Лед Зеппелин» явно пошатнулась…
Толпа ревет так, чтобы весь мир слышал — это неправда. Все участники банды улыбаются.
Сейчас, если подумать, это представляется странноватым. Группа только что распродала все билеты на большой тур по Британии. Регулярно играла на огромных площадках по всему миру. Они знали, насколько они популярны. Зачем Роберту Планту понадобилось опровергать этого журналиста со сцены?
Вероятно, потому что даже если тебя обожают девяносто девять процентов тех, с кем ты встречаешься, это не компенсирует того единственного процента, который тебя на дух не выносит. Вероятно, именно поэтому тебя еще сильнее беспокоит этот единственный процент.
— Вот песня, которую мы написали в тот период, когда все думали, что мы бездельничаем… «Лестница в небо».
Толпа взрывается. Нет, «взрывается» — это мягко сказано. Нас разносит взрывом по всем параллельным Вселенным. Мы ждали этого, ждали всю жизнь. Сбылось.
СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ
«Лестница в небо» стала самой знаменитой темой «Лед Зеппелин» — скоро в этой музыкальной пьесе сосредоточились все представления об этой команде.
Это неудивительно. Для поклонника «Лед Зеппелин» в ней было всё. Красивый медленный запев сессионных флейт, клавиши и виртуозная гитара. Текст, углубленный в хипанский мистицизм. Ударные, которые вламывались в песню на середине и до самого конца делали ее мясистой. И в финале — прекрасная заунывная гитара и вокал. Небывалый случай для «Лед Зеппелин» — текст песни был напечатан на внутренней стороне обложке и можно было подпевать без проблем. В общем и целом — идеально.
Несмотря на то что игра на невидимой гитаре имела свои минусы, мы с Грегом ставили пластинку и играли многочисленные партии на воображаемых инструментах на протяжении всей песни. Даже если мы не слушали ее в этот момент, например, сидели на уроке, у нас все–таки выходило неплохо. Помню, с какой надменностью я отнесся к еще одному приятелю, который, пытаясь присоединиться к нашему исполнению, не там вступил с ударными. Дилетантская ошибка, хотя честно говоря, момент, когда вступают барабаны, — довольно коварный.
В то время это было нормально, но позже начались крупные проблемы. Когда панк–рок смел с пьедесталов старых богов рок–н–ролла, «Лестница в небо» стала одной из самых заметных жертв. Ни одну песню так не поносили. Она воплощала все худшее, что было в прежних рок–группах; их лазерные шоу, их загородные особняки, пропасть между ними и их поклонниками. «Лестница в небо» стала посмешищем, ее поносили со всех сторон, все, в том числе — и я. Мне никогда не было трудно приспосабливать свои вкусы к требованиям момента.
Сейчас кажется странно, до чего все это представлялось важным. Я сейчас много слушаю четвертый альбом «Лед Зеппелин», включая и «Лестницу в небо». Это не самая любимая моя композиция, и все–таки она мне нравится. Мне нравится и музыка, и текст. Однако ж хватит о «Лестнице в небо», а то у тебя сейчас уже начнет рассеиваться внимание. Я знаю, я на такое насмотрелся.
Я больше не играю на воображаемых инструментах, ни единого аккорда на гитаре из воздуха.
СЕМЬДЕСЯТ ШЕСТЬ
Я чувствую себя великолепно — мне легко, я в экстазе, когда я понимаю, что сейчас увижу, как «Лед Зеппелин» играют «Лестницу в небо». Я прекращаю прыгать вверх–вниз и отдаюсь потоку вступления.
Несколько человек в зале слишком далеко зашли в своем возбуждении, чтобы удержаться от свиста и выкриков, но большинство из нас замирает в благоговении, когда Роберт Плант затягивает нежное начало песни.
Свет меняется на зеленый — как бы в знак почтения к пасторальной природе стихов. Допев, Роберт Плант бросает в зал фразу. Говорит:
— Помните лес? — и я знаю, что́ он имеет в виду. Он имеет в виду, что жизнь слишком сложна и слишком механизирована, стоит побольше времени проводить в лесах. Я с ним согласен, хоть я никогда и не был в лесу. В стране «Лед Зеппелин» ни к чему беспокоиться ни о чем, даже о моих страданиях по Сюзи.
Песня длится долго, но все равно кончается слишком быстро. Ближе к концу композиции продлевается гитарное соло, и от этого вновь включается моя воспаленная наблюдательность.
«Он удлинил гитарное соло, — думаю я. — Это здорово».
Мне жаль, когда все заканчивается. Всем жаль. Зрители уже издали максимально громкий звук для трехтысячной толпы и вот теперь мы превосходим сами себя. Рев одобрения длится и длится непрерывно. Нет предела нашей радости от того, что мы услышали, как «Лед Зеппелин» исполняет «Лестницу в небо», и мы все кричим, хлопаем и топаем, и не похоже, что мы когда–нибудь угомонимся.
Три главы про «Лестницу в небо». Здорово.
СЕМЬДЕСЯТ СЕМЬ
Концерт «Лед Зеппелин» в Глазго — это такое невероятное событие, что оно затронуло все возможные реальности. Музыка группы распространилась за пределы города над ним и под ним, достигнув ушей всех шотландских существ, как в этом, так и в ином мире. Под зрительным залом, глубоко в канализации крысы, их крысиные короли и крысиные королевы смотрят в изумлении и лезут наверх, чтобы лучше слышать. Призраки викингов из страны льдов и снега плывут на ладьях по Клайду и маршируют к Ренфилд–стрит. Они просачиваются в зрительный зал, не вынимая мечей — они просто слушают музыку, а когда Роберт Плант выкрикивает слово «Валгалла», ревут в унисон и пускаются в пляс.
— Викинги пляшут, — говорят феи на балконе. У них на глазах еще один величественный цеппелин опускается в зрительный зал, а рядом с ним плывут Джими Хендрикс, и Дженис Джоплин, и «Сынок» Уильямсон, и Хэнк Уильямс.
Все шотландские мифы оживают и спешат сюда. Драконы и грифоны, которые расправляли крылья последний раз в XIV веке, пробуждаются ото сна, вырываются на свободу из своих подземных пещер и присоединяются к буйству. Сыновья Северного Ветра, единороги и наяды мчатся из лесов на холмах Кемпси в город впервые с тех пор, как Св. Кентигерн проповедовал здесь в VI веке. Принцы–якобиты, пиктские воины, кельтские барды, горские кланы, приграничные разбойники, и пираты Малла — всех неудержимо тянет к «Гринз–Плейхаусу», их влечет космическая сила «Лед Зеппелин».
СЕМЬДЕСЯТ ВОСЕМЬ
— Знаешь, Манкс, уже довольно давно мне приходится беречь желудок. Это так надоедает. Раньше я мог есть что угодно, точнее не есть вообще и не было никаких проблем. А с тех пор, как мой желудок раскапризничался, я вынужден следить за тем, как бы не съесть чего–то не того, и чтобы мой желудок не остался пустым. Мука мученическая. То есть — кому охота все время думать о собственном желудке? Мне вот вообще неохота о нем думать.
Я погружаюсь в мрачные размышления о том, чего мне насоветовал мой доктор и чего — доктор из больницы.
— Думал, посоветуют, что–нибудь путевое — куда там. «Ешьте понемногу и часто. Не курите помногу. Не пейте на пустой желудок». Вот ведь нудятина. По мне, так если у тебя начались желудочные боли, доктор должен выписать что–нибудь, чтобы они прошли… А то зачем они вообще нужны, эти врачи? Ты просто хочешь, чтобы тебя вылечили, а не лезли с никчемными советами. Я туда пришел не для того, чтобы меня просвещали насчет диет, — я просто хотел, чтобы мне поправили желудок. Как я могу следить за диетой, когда я вообще терпеть не могу есть?… И с тех пор меня одолевают сомнения: доктора вообще понимают хоть что–нибудь?.. Рассмотрим свидетельства. Я только и пекусь о том, чтобы правильно питаться, не курить лишнего, не пью пива на пустой желудок — все, что полагается. И что дальше? Боли в желудке. Но вот вчера я встретил Фрэнсис, ту женщину из Саутгемптонского университета, с которой мы общаемся по электронке. Она студентка, изучает философию и вообще не ест, и все время слушает музыку, а в прошлом году распорола себе ногу куском стекла. Мы приняли по пинте пива в пабе в городе, пошли ко мне домой, посмотрели видео, послушали музыку и, в конце концов, под бутылочку виски, шесть банок пива и две пачки сигарет завалились в постель. И каковы результаты? Моему желудку сроду не было лучше.
— То есть, ты хочешь сказать, — уточняет Манкс, — что если женщины, включая тех, кто на двадцать лет моложе тебя, будут навещать тебя в Лондоне и спать с тобой на регулярной основе, это будет огромным благом для твоего здоровья?
— Несомненно. Как для физического, так и для умственного. Заикнись об этом врачам — они и ухом не поведут. Просто скажут — ешьте йогурт.
Манкс замечает, что даже если доктора и поведут ухом — проблемы это не решит.
— Ведь не могут же они тебе прописать секс с медсестрами.
— Наверно, нет. Хотя я не раз думал, что раз я не покладая рук пишу книги, которые несут счастье и радость нации, нация могла бы чем–нибудь отплатить. Поставка мне любовниц через Национальную службу здравоохранения — отличный вариант. Я был бы счастлив, уверен в себе и, возможно, лучился бы здоровьем. Я бы написал больше книг, и все бы выиграли.
— А женщины?
— Они бы тоже выиграли. Я бы выслушивал их проблемы. А всякая студентка, которая желает проехать аж из Саутгемптона, чтобы со мной переспать, однозначно нашпигована проблемами. Юная Фрэнсис не ела двое суток к тому времени, как мы вошли в паб. Я заставил ее съесть две пачки чипсов, а ее специалист по питанию не может даже этого. Я, вероятно, спас ей жизнь.