Съездил к отцу в Ленинград. Что отец может сказать? Небожитель. Похвалил футболку, шузы. Спрашиваю:
– Товар загнал в Москву, как деньги получить? Не хотят платить.
Советы его известны.
– Учиться надо. Поступать на экономический факультет.
Сейчас Алеша понимает. Тогда еще был шанс поставить жизнь на правильные рельсы. Поступить в военно-строительное училище в Пушкине под Ленинградом. Остаться под крылышком у отца. Так ведь это военное училище. Бегать по морозу. Учить математику. Плыл Алешенька по воз душным волнам, словно бумажная птичка. Куда ветерок понесет. А куда ветер понес? Остался один – одинешенек в пустой квартире. С кучей дворовых друзей-недоумков. Такая компьютерная игра. Все шаги правильные. Нет риска потери компьютерной жизни. А жизней этих навалом. Гуляй – не хочу.
Алеша просматривает фотографии тех лет. Его свадьба. Лялягуль (лилия, тюльпан) – маленькая татарочка, шестнадцатилетняя красотка из Казахстана, младше его на два года. Лицо глупое. У него, Алексея, на фото – тоже довольно глупое лицо. Дворовые другари, веселые хлопцы, смеются, хохочут, лица глупые… Сколько ума, такова и судьба их. И моя тоже. Бесцельная жизнь. От деда остались деньги. Бабы Нади нет. Сашки с Максимом нет. Матери, считай, тоже нет. Отец далеко. Со своими постными советами. Один, как перст. Только вот эта маленькая дура рядом под одеялом. Зачем надо было жениться? Переспать – и так жили вместе, Ляля не возражала. Вокруг бушует бизнес. Бизнес во всем. Бригаду я собрал. Мальчишки мне в рот смотрят. Крышуем ларьки, магазины. Мелочь, а не бизнес.
Гринберги из квартиры снизу, друзья деда и бабули, они меня сызмальства знают, сказали, что их родственники, тоже из Кременчуга, отъехали на полгода к детям в Америку. Семья богатая. Вещей, драгоценностей, видимо, немало. Тогда мы и взяли их квартиру. Чемоданы ночью занесли ко мне. Я думал, полгода никто не хватится, мы тихонечко все реализуем.
Оказалось, по-другому. К ним приехал племянник. Обнаружил, что двери взломаны, что многое пропало. Короче, меня забрали на третий день. Так называемая жена тут же сбежала к родителям в Казахстан.
Мать нашла тетку-адвоката из Киева, раньше здесь в Кременчуге жила. Звонит отцу – выручай сына. Отец встретился с адвокатшей. Оплатил ее работу. Короче, получил я по минимуму. Потом та же адвокат пробила УД О – условно досрочное. Вышел, встретился с коллективом. Пацаны «работали» все это время. Собрали деньги мне на Мерседес. Отметили освобождение. Пошли ночью в парк, пострелять по скульптурам, боевыми, конечно. Менты уже пасли меня. Что-то мне приписали. Пришли домой арестовывать. Я не открываю. Они знают меня, вместе на Днепр бегали когда-то. Получается, что тоже приятели. Ломают двери. Кричат: «Не стреляй, сдавайся, Леха!». Как весело! И пошло, поехало. Короче, к 25 годам у меня было уже три ходки.
Я будто спал. Словно цирковая лошадь шел по заранее кем-то намеченному маршруту. Будто это все давно уже расписано. И изменить я ничего не могу. Компьютерная игра без разветвлений. Что-то происходит. Но пока ничего страшного. Все как-то разрешается. Более или менее благополучно.
Не переживал, что каждый раз оказывался в зоне. Там тоже люди. И ВОХРа меня уважала, и зэки. Устраивался каждый раз неплохо. Даже не прилагал особых усилий. Как-то само собой. Тогда-то я и стал Болгарином. Жизнь будто остановилась. Все потеряло смысл. Для чего жить? Мне ничем не хотелось заниматься. Ни с кем говорить. Папка, ты зачем меня на свет родил?
Подумывал о том, что пора уже что-то менять. А все считали меня человеком на своем месте. Меня выделял Антимоз Авторитет, уважаемый положенец, смотрящий по Украине. Говорят, что коронован самим дедом Хасаном. Дядей его матери был Мелитон Кантария, водрузивший вместе с Егоровым Знамя Победы над Рейхстагом. Блатные уважали Кантарию, державшего, как они считали, сухумский рынок, а заодно уважали и Антимоза, державшего общак. Я не испытывал ни малейшего страха, когда встречался с чеченами по делам зоны. У меня были шестерки. Я имел на зоне все, что хотел – хорошую одежду, курево, лучшую хавку. Но именно тогда я и записал в дневник: «Отец, почему ты меня покинул? Почему я один, папа? Почему ты не со мной? Мне так плохо».
Там, в зоне, Алексей и стал рисовать готические символы. Тогда же он стал делать татуировки. У Алеши была твердая рука, и понимание востребованного стиля. Вся зона стояла к нему в очередь. Почему он все время обращался к отцу? Почему не к матери? Между второй и третьей ходкой Алексей навестил мать. Грязь, жуткие рахитичные ободранные кошки, ползающие по столам в комнате и кухне между немытыми тарелками с остатками пищи и муравьями, помойные ведра, которые давно не выносились. Какие-то недоделанные подруги-малолетки со смазанными, невыразительными лицами. Странная, полубезумная мать, сектантка-иеговистка, будто бы обратившаяся к богу. Вроде миловидная, моложавая, несмотря на перенесенные операцию на сердце и инсульт. Речь возвратилась к ней. Она останавливалась перед каждым встречным, кланялась в пояс и говорила громко на всю улицу красивым, певучим голосом: «Будьте благословенны».
– Мама, что с тобой?
– Со мной все в порядке, Алешенька. Господь мне многое открыл, и мне теперь стало легче жить.
После гибели деда прошло всего несколько лет. Жизнь захлопнула шторы перед Алексеем. Из света он попал во тьму. Из окружения близких и родных – в изоляцию. Из свободы – в зону, в черную тьму. Из солнца – в дождь и мрак.
Отец, ты один у меня остался. Неужели ты не понимаешь, что я брошен всеми?
Ребята из моей бригады, Антимоз тоже поучаствовал, сговорились с ментами – могу получить УД О. Очень скоро. Этой весной. Просто надо деньги. Кому-то сделать ремонт, поклеить обои. Мать, хоть и чокнутая, но голова еще работает, вызывает отца. Тот бросает дела, приезжает в Кременчуг, встречается с «моими» ребятишками. Видит, что они не оставят меня без помощи, что пацаны меня любят. Передает им деньги. Приходит ко мне на встречу. Ему 55. Еще крепкий, как дуб. Такси не может доехать до входа в колонию. Почти километр несет в руках килограммов тридцать разных продуктов. Многие виды харчей не разрешается передавать в зону. Половину приходится оставить охране. Все равно получается много всего.
Мы говорим через стекло. Отец – существо из другого мира. Куда мне не суждено попасть. Куда нет доступа для таких, как я.
– Хорошо выглядишь, – говорит отец.
– Ты тоже, даже очень.
– Как ты приготовишь эту прорву продуктов?
– У меня есть для этого специальные люди.
– Алеша, я могу сказать тебе только одно. Надо все менять, надо уходить от всех этих связей, от этих «твоих» людей, что тебя окружают, от этой жизни. Выход есть, выход один: работать и учиться. Только один. Сумеешь найти силы – спасешься. Работать надо, как все, и учиться. Я помогу.
– Папа, возьми меня к себе.
– Это бесполезно. Будешь работать и учиться – это тебя изменит. Получишь специальность, я соглашусь на твой переезд в Петербург (теперь это уже не Ленинград, а Петербург).
Меня держала надежда. Но до освобождения я получил еще один удар. Приехал Витька – вертолетчик. Конечно, не оттого, что соскучился по мне. Хотел продать квартиру и получить деньги. Якобы, чтобы купить в Ужгороде жилплощадь для бабы Нади. В этой кременчугской квартире моя четверть. Он говорит – напиши отказную. Нонна и Жанна уже написали. Ты же хочешь, чтобы у бабушки была своя жилплощадь. А я, что я буду делать? Приедешь в Ужгород. Он уговаривал, ругался, врал, клялся, божился. Ходил каждый день. Угрожал. У тебя есть квартира Жанны.
Мне уже было все безразлично. Я не мог больше видеть эту рожу. Не ходи. Сгинь, нечистая сила. Пропади оно все пропадом. Веди нотариуса, я подпишу эту чертову бумагу. Когда откинулся, мне некуда было идти. Квартиры нет. Мать скончалась. Свою квартиру и все имущество, да что там за имущество, перед смертью отписала иеговистам. Братьям и сестрам, так сказать. Я – лицо без определенного места жительства. Бомж. Из имущества – только мерседес. Не жить же в автомобиле.
Так закончилась моя Кременчугская эпопея. В любом случае там нельзя было оставаться. Менты пасли меня. Вызвали и сказали: «Уезжай подобру-поздорову. Будь спок, мы навесим на тебя столько, что закроем до конца жизни». Пришлось уехать. Куда? В Ужгород. Бабушка умерла. Никто, конечно, и не думал покупать ей квартиру. Но там же тетя. Братья.
Тетя Нонна в дом не пустила. Ты зачем приехал? Чтобы ты больше у нас не появлялся. Выгнала, пригрозила милицией. Как жить, где жить? Виктор забурел. Он приватизировал аэродром, к нему теперь ни подойти, ни подъехать. Скор был на обещания, когда Лешка нужен был. С братом Сашкой дружба не получилась – Сашка стал пить. Алкоголик. Максимки нет. Разбился на мотоцикле солнечный мальчик. Лихой был. Спасти не смогли.
Ну что, Алексей? Руки опускаются? Что-то надо делать. Документы оформить я не успел, надо бы вернуться в Кременчуг, а там сразу арестуют. Папка хоть не бросает, время от времени деньги шлет. На душе дождь, снег, темнота. Каждый должен где-то жить. А если жить негде?
Первая партия уже сыграна. Game over. Одну компьютерную жизнь я потерял. Отец прислал деньги. Дает мне другую жизнь. Но здесь уже совсем другие правила. За каждым ходом игрока подстерегает компьютерная смерть. Как удержаться, кто поможет? Крутись, Болгарин. Вспомни все, что умеешь. Что тебе дала мать-природа – обаяние, внешность, умение строить доверительные отношения, сметка, изворотливость. И даже беспринципность, она тоже может пригодиться. А удача? Тебе раньше всегда сопутствовала удача. Делал такие глупости и не пропал ведь. Удача придет. Ты ведь удачливый парень, Болгарин. И отец тебя не оставит. Он только говорит строго, а все равно, помогает. И теперь поможет.
Ищи свой город, Алексей. Ищи город, которого нет. Одиссея твоя только начинается. Ничего не хочу. Ничего не хочу делать. Ни о чем не могу думать. Меня ждут только там, на зоне. Меня любят только паханы. Не хочу туда. Обратно в зону – ни за что! Я молодой, я еще совсем молодой. Хочу солнца, света, объятий, любви.