Артур и его брат – чемпионы по армрестлингу. Это как борьба без правил – в том смысле, что криминальный спорт. Спорт-то он спорт нормальный, а вокруг – один криминалитет. Кого-то крышуют. В завязке с ментами, СБУ, на кого-то наезжают, кому-то «помогают», потом «выручают» – за деньги, конечно. Зачем мне приключения на мою седую голову?
В том же, 2007-ом, съездил в Киев с Вероникой. Предварительно взял в загсе копию Лешиного свидетельства о рождении. Приехали на кладбище. Свидетельство о рождении, свидетельство о смерти. Вот он я, отец усопшего. Не должны дети уходить раньше родителей, неправильно это. Погрустил на могилке – обычный валик песка и деревянный крест, скособочившийся уже. Вероника тоже погрустила. Плитка каменная – ФИО, даты. Рождение – смерть, все точно. Был человек, нет человека. Только в памяти отца и остался. Да нет, не только в памяти отца. На деревянном кресте внизу надпись от руки: «Прости меня, Лешка». Это, наверное, Ира. Что за женщина, что у нее на сердце?
Заплатил кладбищенской служке. Заказал каменное надгробие с цветником, надпись, изображение креста. Звонил по возвращении. Сделали все быстро, не обманули. Через месяц прислали фото.
Вот уж четыре года, как не стало моего Леши. Решил приехать на его сорокалетие. Мне уже почти семьдесят. Слава богу, не старик еще – в силе, в теле и здравом уме. А вот ведь… В отделении инкубаторов для выращивания детей. Первый раз в больницу загремел, что со мной было? И сейчас, что со мной? Неужели совсем память потерял? Как говорит моя приятельница из Петрозаводска, теперь тебе только гинкго билоба остается.
Думай, думай, старина. Память цепочками устроена. И сложена на нашем чердаке. Одно за другое цепляется, так все друг за другом и вытащишь.
Что дальше?
Вспоминаю, как Алеша малышом был. Тихим, улыбчивым, незлобивым. Покладистым. Как таскал его в Ленинграде, тогда еще в Ленинграде. С квартиры папы и мамы на съемную квартиру, где мы с Жанной жили. Ее, правда, я и сам редко видел. Где она обреталась? Концерты, танцульки – певичка, одним словом, только ночью и появлялась дома. А я – в одной руке ребенок, в другой – тяжеленная сумка с обедами, еще кутули, по эскалатору. Обнимет за шею нежной детской своей рукой, головку задумчивую на плечо положит. Я на сопли исхожу, – как этого малыша можно не любить? Сердце так и стучит, а силы прибавляются. Хочется все для него сделать.
Ребенок с грустным лицом. Предвидел свое будущее. Он уже тогда знал свое трагическое будущее. Что его ждет, что на роду написано. И богооставленность. И красота. И талант. И разудалая судьба. Гуляй, русская душа, жизнь одна. Водка, наркота – через все прошел. Вот и результат – узилище, три ходки, ужасный удар кастетом по голове, частичная потеря зрения, больницы, нищета. И вот, когда, казалось бы, стал подниматься, – тату, дизайнерское бюро, работа, которая нравится, – внезапный конец, неожиданный удар ножом от пьяной сожительницы. И нелепая смерть от потери крови – скорая под Новый Год не смогла вовремя добраться. Везли в больницу, еще живой был. Минут на десять раньше бы, всего на десять минут, и вытащили бы его, рана была не тяжелая.
Баба эта… Леша писал о ней. Как в Крым с ней ездил. Не стал я ее искать, преследовать. Что толку? И Артура просил не мстить – Алешу-то уже не вернешь. Может, и дали ей сколько-то. Наверное, денежку принесла, вот и переквалифицировали на статью помягче – нанесение тяжких телесных повреждений по неосторожности, например. Приведшие к смерти? Да нет, менты украинские, наверное, такие же, как у нас. Нужно будет – все отпишут, как надо. Как им надо. Умер в больнице. Случайно. Упал с каталки, разбил голову о каменный пол – например, так.
Кто проверит-то?! Кто за Алешеньку слово скажет? Братаны отвязные? Поплакали и забыли. У них свои дела, свои проблемы – лавэ по улицам неоприходованное ходит, лавэ надо окучивать.
Не знаю, что и как, это только предположения. А сколько таких случаев было. Могут и еще что-нибудь придумать. Иди, Ирочка, гуляй. Свободна, девочка. Молодец, конвертик принесла. Гуляй, пьяная лахудра. Пока гуляй. Почему пока? Потом, через полгодика вызовем еще, думаешь, так просто отделалась? Вот вновь открывшиеся обстоятельства. Заходи в отделение. Да не сейчас, попозже. В ночь приходи, после двенадцати. Вот теперь правильно. Раздевайся теперь. Зачем, зачем? Девочка, что ли. Зачем раздеваться? А как Болгарина убивала, не думала, зачем убивала? Что-ж, что нас трое. Обижаешь, это товарищи мои, стесняешься, что ли? Они жизнями рискуют, надо их тоже приветить, приласкать. Да не вороти ты морду. Будет тебе кочевряжиться, напугали бабу членом. Всего-то – побудешь у нас часок и свободна. Да вот здесь место освобожу. Бумаги сдвину, дела особой важности, между прочим. Тебе особая честь. Животиком на мой письменный. Вот так вот. Ерунда какая. Всего-то делов. И свободна. Или на зону хочешь?
Обстоятельства, понимаешь, вновь открывшиеся. А мы поможем тебе правильно ответить на вопросы. Подпишись и гуляй, лахудра. Денег-то от тебя нормальных все равно не получишь. Что мы не люди? Понимаем. Тот раз наскребла, сколько смогла. Дизайнерское бюро свое продала, квартиру продала, все принесла. Что с тебя бедному следаку взять? Расплачивайся натурой. Или в зону. Ты в зону. А Лерка твоя – на панель
пойдет. Мы ее еще тоже пригласим. Снимем показания. Скажи, чтобы не ерепенилась. Все будет нормально, мы же не звери. Ну ладно, иди уже. Свободна. Снято с тебя все. Как сказал, так и сделал. Вытри сопли. Терпеть не могу женские слезы. А ты сладкая оказалась, хоть и страшненькая на первый взгляд. Говорили мужики – что-то в ней есть, я не верил. Нет, не зря Болгарин столько времени с тобой вожжался. Правду говорили. Да не реви, не тронем твою Лерку. Иди уже. Работать нам надо. И так на тебя время потратили. Простые показания. А сколько времени выбивать приходилось.
Ах, ты еще и угрожаешь? Иди отсюда, грязная потаскуха, пока мы тебе бутылку в зад не забили. Ну что за люди, скажите братаны? Не понимают человеческого отношения. Мы к ней по-людски, а она, как собака. Чтоб духу твоего здесь не было.
16 мая.
Четыре года прошло, вот и прилетел. Взглянуть на могилку. Прибрал, цветы положил. Не мои одни. Там уже лежат. Старый, престарый венок. И свежие цветы тоже. Совсем свежие. Сегодня положили.
Налил горилку с перцем в пластиковый стаканчик. Горька з перщм та пщ сало. От це дужэ гарно, кабы не у мюца поховання свого сина.
Вспомнил все. И Жанну вспомнил, мою бывшую. Рано умерла. Полетала, полетала. С цветочка на цветок. И ушла прежде времени. Сын у нас тоже мотыльком получился. Красивый мотылек. Без друзей, без близких, без отечества. Неприкаянная, бездарная, бессмысленная жизнь. Моя вина. Знаю, что моя вина. А что я мог сделать?
Всю жизнь тянул его. Спасал и спасал, спасал и спасал. Приезжал, вытягивал, нанимал адвокатов, взятки давал. Платил за бизнес, за учебу. За лечение. А не было ни бизнеса, ни учебы – одно вранье. Лечение было, не всегда лечение. 50 на 50. Тоже вранья без меры было.
А все равно виноват я. Не нашел решения, не спас. А он хотел вылезти, хотел, чтобы именно я спас. Но я не спас. Что-то не так делал. Для чего он вообще появился на свет? Какой урок должен был дать нам живущим. Какой урок мне? Так ничего я и не понял.
Одно, я думаю, сделал правильно. Не стал искать Ирину. Не стал преследовать ее. Может, Алешины жизнь и смерть станут для нее уроком? Ничего о ней не знаю. Но эта трагедия, разве она могла пройти бесследно для Ирины? Она ведь любила Аешу. Судя по его письмам, очень любила. Вот ее любовь и довела его до смерти. Видно, не могли ужиться рядом на этой земле ее беззаветная любовь и Аешино разгильдяйство и душевная глухота.
Да нет, он не был бездушным. Я же читал его тюремные дневники. Он переживал свою оставленность, свое одиночество. Тяжело переживал. Предчувствовал свою судьбу. А Ирину не любил. Пользовался ей, но не любил. Вот и случилось.
Ирина эта тащила его. Страстная натура, наверное. Жаль, что не знал ее тогда, когда они были вместе. Может, я что-нибудь бы и понял. Она его тянула, а он тонул. Сам тонул и ее опускал. От любви до ненависти…
Цепочка памяти. Тяни звено за звеном. Можно и жизнь Ирины этой вытащить. Даже ничего не зная о ней. Память так устроена. Звено за звеном. Можно все узнать, даже чего и не знал никогда. Вокруг нас есть все – и настоящее, и прошлое, и будущее. И человеческая мысль может распоряжаться этим по своему усмотрению. Вся эта роскошь дана нам при рождении Отцом Небесным – пользуйтесь, владейте, а мы не хотим. Голова сиюминутным занята – здесь успеть, там сказать, здесь погордиться, там отхватить, отщипнуть кусочек. Некогда нам голову поднять, да оглянуться по сторонам. Да понять, что мы созданы, чтобы владеть этой огромной Вселенной на всем диапазоне от бесконечно далекого прошлого до бесконечно далекого будущего.
Потому и говорят о том, что человек – это точка сингулярности, где сходятся минус бесконечность и плюс бесконечность. Никогда нам себя не понять. Весь мир объять можем, его прошлое и будущее… А себя не понять нам, не сможем.
Я решил не спешить. Побыть еще немного в Киеве, в городе, где жил мой Лешенька. Поменял билет, позвонил Веронике, сказал, что завтра не возвращаюсь, не успеваю сделать дела, – какие у меня здесь могут быть дела? – задержусь на неделю с небольшим, пусть не волнуется. Погуляю по паркам, посмотрю Бабий Яр, музей Булгакова на Андреевском спуске. Похожу по смешным провинциальным ресторанчикам, поем борщей, галушек. Тепло, но не жарко. Май выдался нежаркий.
17 мая.
Что за черт? Почему я не сел на свой поезд? Вошел в метро на Театральной, как мне и нужно. Всего-то – две остановки. А я зачем-то пошел по переходу на Золотые Ворота. Чья-то спина меня заинтересовала, показалась знакомой, что ли. Довольно высокая, стройная фигура, спина – чуть сутуловата. Походка знакомая – вот что, моя походка. Ладное короткое пальтишко – когда-то, видимо, модное, когда-то, наверное, щеголеватое. Сейчас, пожалуй, потертое. Вначале это пальто привлекло мое внимание. Начитался Модиано, только там желтое женское, а здесь короткое мужское… Странное дело: уже тепло, а он еще в пальто ходит. Плетеные туфли типа мокасин, прошитые кожаной ленточкой по вывернутому наружному шву. Тоже, наверное, знали лучшие времена. Посадка головы…