Хрустальным кристаллом
Казался июль,
И в зареве алом
Проехал патруль.
Играл на свирели
Убитый солдат,
И лилии пели
Для малых ребят.
И в струях напалма
Горело село,
И чёрная пальма
Поймала крыло
Того самолета,
Который — ну да.
И лётчик горел,
Как большая звезда.
V
Не о войне – о том, что часто снится мне
И сорок первый год, и страшный гость.
О смутном угасающем огне
Над городом в четвёртый год войны.
Да нет, не о войне – о зверской той зиме,
О зное, снившемся под Новый Год,
О черном, окровавленном письме,
О лунном береге другой страны.
Не о войне, о нет – о страшной той весне,
О сгустке крови с маленькую горсть,
О том, что мы спаслись – в чужой стране,
О чувстве – перед мертвыми – вины.
«Так вот, товарищи, – прошло полвека.
»Перековали, значит, человека?
»Затеяли, заворотили дело!
»В копеечку, в копеечку влетело.
»Свобода чтоб – и счастье без уродства…
»Придётся подождать, уж как придётся.
»Да, вкалывали так – порой хоть выжми!
»И ждали, значит, лучшей, светлой жизни.
»(А миллионы ж в жертву не хотели –
»Ну, тех – «в расход, чего там, в самом деле!»)
»Наголодались мы, нахолодались,
»Намучались, наждались, набоялись.
»И в лагерях, на койках, 'доходили' –
»Переплатили, брат, переплатили.
»И я, брат, – большевик: пора б дождаться –
»Товаров больше бы, и больше братства.
»Ну, выпьем за живых. Мороз, простыл я.
»Россия, да… Россия… Эх, Россия…»
Терзали, кусали козявки,
И мошки впивались больней.
Холодные, черные пьявки
К душе присосались твоей.
(А все же – стихи, вдохновенье,
Писать про земную красу?)
Живьём обглодали оленя –
Большой муравейник в лесу.
Заели. Но больше не грозен
Ничей муравьиный укус,
И пьявки – багряные гроздья,
Скелет – расцветающий куст.
И к лучшему, значит: загрызли,
Чтоб вышли стихи пободрей,
Чтоб сердце училось при жизни
Быть лакомым блюдом червей.
VI
Мы птицы, мы ветры, кометы, ангелы.
Летим, скорей!
Вот берег Италии и берег Англии,
Перу, Пирей!
Апрельским днем, альпийским сиянием,
la-la, la-la.
К каким Испаниям, каким Сиамам
Причалю я?
Но та страна, к которой причаливаем,
Не на Земле.
Ну что ж, не гляди с глухим отчаянием
В холод полей.
Стихает лазурь, погасла музыка.
И воздух – ночной.
О нет, не Гурзуф, о нет, не Грузия,
Но всё равно.
Одежды из черных базальтов наденем и –
la-la, la-la.
И в небе пройдет ночным видением
Земля, Земля.
Я был хозяин облаков и рая,
Я был жилец мифического рифа,
Я был соседом древнего Орфея
И жителем далекого эфира.
Я был владельцем ночи и тумана.
Мой Млечный Путь! Мое кольцо Сатурна!
Я был бессменный сторож Ориона…
Но это было тягостно и трудно.
Я был хранитель моря и пустыни,
Но, помнится, мне надоело это,
И я вошел сквозь трепетные тени
В холодное, безжизненное тело.
Я чувствовал, как леденело небо,
Как лунный звук переливался в море,
И, кажется, я улыбался слабо
В полупрозрачной облачной дремоте.
В металлический мир кибернетики
Мы входить не должны, не должны.
У весенней волны Адриатики
Мы возьмем голубые билетики
Нa концерт облаков и луны.
Я не очень люблю Аристотеля,
Больше верю в Творца Вседержителя,
Но боюсь (это грех или бред?),
Что в минуту решат вычислители
Всё о Боге, о зле и добре.
Обо всех чудесах мироздания,
О неясном загробном свидании
И о том, почему и зачем
Мы в задумчиво-смутном волнении
На высокие звёзды глядим.
Он Иванов, Петров или Семенов.
В туманный вечер он бежит в аптеку.
Но кто он? Общежитие молекул,
Колония протонов и нейтронов.
Он тёмная компания энергий,
Сообщество бесплотных волн и вихрей.
Но он следил, как облака померкли,
Как липы зашумели и затихли.
Он из воды, каких-то минеральных
Солей. Он местожительство микробов.
И он идет, задумчивый, печальный,
Почти эфирный, о, почти астральный,
Бессмертный дух… С таблеткой от озноба.
VII
Ещё не дают душе улететь
Обязанности, привязанности.
О, солнце свободы, светлая весть
Прозрачной праздничной праздности!
Ещё цепенеешь, горестный раб
Заботы, законов, покорности.
О, светлое чудо покоя, рай,
Легчайший свет беззаботности!
Простимся с делами – долой дела! –
С волненьями, огорчениями.
И станут печали движеньем крыла,
Беспечным, блаженным твоим тра-ла-ла,
Свирелями, виолончелями.
О Планида-Судьба, поминдальничай,
Полимонничай, поапельсинничай,
Чтоб душа пожила не страдалицей,
Пожила бы душа именинницей,
Баловницей, царицей, капризницей!
Захотелось душонке понежиться –
Потому что еще мы не при смерти,
Далеко до зубовного скрежета.
Сокруши-ка, Судьба, врата адовы,
Улыбнись ты, Дурёха Ивановна,
Чтобы райской невиданной радости
Было море кругом разливанное!
Было б неплохо поехать в Отрадное –
Речка в Отрадном совсем изумрудная.
К чёрту страдания, к чёрту старания –
Сделал из облака ветку сирени я.
Белой сиренью сиянье качается.
Или, пожалуй, поедем в Аркадию.
Ангел в штанах из алмазной материи
Будет давать нам уроки бессмертия.
Дай нам пристанище, речка волшебница,
Замок лазурный из лунной мелодии.
Светится поле. Оно – елисейское.
В нём хороводятся тени блаженные.
Да, голубые, жемчужные жёны – и
Фея, которая делает райскую
нежную скрипку из ветра весеннего,
нежное облако, полное пения.
Ну, а тебе – дела не опротивели?
Не надоело волноваться?
Давай поблагодушествуем в Тиволи,
Где веет райская прохладца.
Побалуем скучающую душеньку
Чайком, винцом, воображеньем.
Послушаем копеечную музычку,
Колпак с бубенчиком наденем.
С большими ангелами повстречаемся,
Побалагурим и подвыпьем.
И к повести, которая кончается,
Добавим неземной постскриптум.
Нe муравьино, а соловьино,
Блаженной дурью Арлекина…
Уже голубка Коломбина
Слетает с облака голубого.
Над Атлантическим океаном
Летит играя мандолина,
И дочь хозяина балагана
Тебя мечтает осчастливить.
И жёлтый клоун в небе катит
Большое колесо Фортуны,
И нежная ручка обезьяны
Блаженство вынула из урны.
Быть может – так, быть может – иначе,
Не знаешь сам, что звуки значат,
Но солнце ловишь ты, как мячик,
Как персик мягко золотистый.
Что же всё бороться и бороться…
Лучше купим розовый палаццо
Или облако большое купим.
Я надумал позабыть заботу,
Поменять заботу на комету,
В лавочке купить Кассиопею.
Или без билета в лотерею
Выиграть большую золотую
Порцию бессмертия – ты хочешь?
Шепчу слова, бессвязно, безотчетно,
Бессмысленно в безлиственной аллее,
Проходит день бесплодно и бесплотно,
Но тёмные слова уже светлее,
И вижу звук, как серебристый луч, я,