Кругом старой башни царило угрюмое молчание. Дверь ее была заперта.
— Это странно, — заметил Грундвиг, — я был уверен, что старый Гленноор нас ждет.
Он свистнул три раза и не получил никакого ответа.
«Ладно! — подумал Надод. — Давай знать о своем присутствии, давай! Ничего лучшего я и не требую».
Грундвиг подошел к двери и без труда ее отворил.
На столе в столовой горела старая норвежская лампа из темной глины. В нее был налит тюлений жир.
— Гленноор!.. Гленноор!.. — позвал Грундвиг.
Эхо башни повторило его крик, затем настала глубокая тишина, исполненная чего-то зловещего.
Богатырь ввел пленника, запер дверь и подошел к своему другу.
На губах Надода играла злорадная усмешка, Грундвиг это заметил.
— Прежде всего нужно этого негодяя убрать в надежное место, — сказал он, — а потом мы увидим, в чем дело.
Вдруг Гуттор, наклонясь под стол, чтобы посмотреть, нет ли там чего, испустил ужасный крик.
— Что такое? — вскричал Грундвиг.
— Черт возьми! Он убит! — отвечал богатырь.
— Кто убит?
— Гленноор.
Он вытащил труп из-под стола. Бедный старик получил удар кинжалом прямо в сердце. Оружие было оставлено убийцей в ране. Тело еще не успело остыть.
Грундвиг с силой отворил дверь в примыкавшую к столовой тесную кладовую, втолкнул туда Надода и, старательно заперев дверь, вернулся к другу.
— Послушай, Гуттор, — прошептал он, — я, честное слово, боюсь… Это со мной в первый раз случается, но я боюсь, говорю тебе откровенно!
XXIII
ТЩАТЕЛЬНО ОСМОТРЕВ ВСЕ ПЯТЬ ЭТАЖЕЙ башни и ее подземелья, Гуттор и Грундвиг возвратились в столовую, где лежал труп несчастного Гленноора. Никаких следов они не нашли. Когда же успел убежать убийца? Это было подозрительно. Но поиски оказались совершенно безуспешными, и потому Гуттор и Грундвиг до некоторой степени успокоились.
— Гуттор, — произнес старый управляющий Бьёрнов, — это, оказывается, гораздо серьезнее, чем я думал. Очевидно, Розольфский замок окружен со всех сторон — и с суши, и с моря. Наши господа подвергаются огромной опасности.
— Пожалуй, что нам не следовало бы приходить сюда.
— В замке пленник не был бы полностью в нашей власти. Герцог постарел, сыновья его — само великодушие, и в случае, если бы негодяй отказался говорить, у нас не было бы средств заставить его. Наконец, если бы мы сюда не пришли, мы не узнали бы, насколько сильны бандиты, собравшиеся для разрушения замка. Я узнаю во всем этом руку «Грабителей морей», которые в несколько лет разрушили и разграбили множество замков по берегам Швеции, Норвегии, Англии и Шотландии, и уверен, что они действуют здесь по плану, выработанному Надодом, который, к счастью, теперь в наших руках. Это даст нам время опомниться, «Грабители» не решатся приступить к делу, прежде чем не вернется Красноглазый.
— Стало быть, капитан Ингольф заодно с ним?
— Боюсь я этого… Дай Бог, чтобы я ошибался, но подобная месть вполне подходит к характеру Надода. Ведь он мог двадцать лет воспитывать мальчика в ненависти к Бьёрнам и теперь привести его сюда для того, чтобы несчастный молодой человек истребил собственное семейство, убил своего отца, своих братьев… Быть может, Надод собирается сказать умирающему Харальду: «Знаешь ли ты, кто разорил твой дом, убил твоих детей, убил тебя самого? Фредерик Бьёрн, твой старший сын, похищенный мной и воспитанный в ненависти к тебе… Капитан Ингольф и Фредерик Бьёрн — одно и то же лицо».
— Ах, замолчи, пожалуйста, Грундвиг! Твои слова меня бросают в дрожь… Это ужасно! Это адски ужасно!
— Подожди, еще не все. Я всегда заранее предчувствовал все беды, какие только случались с нашими господами. Я знал, что Магнус Бьёрн не вернется; знал, что леди Эксмут, наша юная и прелестная Леонора, погибнет во цвете лет; предвижу, что Сусанна, графиня Горн, кончит тем же… Сказать тебе, кто убил Магнуса Бьёрна? Кто погубил герцогиню Эксмут с детьми? Кто собирается извести Черного герцога, Олафа, Эдмунда, Эрика и Сусанну Бьёрн?.. Все он, все бессовестный Надод… И это он сделает, если мы его выпустим из рук.
— Но если он будет говорить, если он сознается во всем?.. Ведь мы ему дали честное слово, Грундвиг.
Старик рассмеялся горьким смехом.
— «Честное слово»!.. Может ли идти речь о чести, Гуттор, о нашей личной чести, когда дело идет о спасении Бьёрнов и о наказании их врагов?
Понизив голос, он прибавил несколько спокойнее:
— Видишь ли, Гуттор, я при самом рождении получил один ужасный дар, переходящий у нас в роду от отца к сыну. Когда в воздухе носится беда, то мы ее предчувствуем и предвидим. Я чувствую, что на роде Бьёрнов лежит роковая печать, что он прекратится вместе с нынешним веком… Но, разумеется, мы будем защищать остающихся до последней капли крови — не так ли, Гуттор?
— Ты ведь знаешь, я думаю, что моя жизнь вся принадлежит им, — сказал Гуттор трогательно просто.
— Ну, пойдем же допрашивать негодяя.
— Если твои предположения верны, то он говорить не станет.
— Не станет?.. Ну, брат, вот ты увидишь, что Грундвиг и немого сумеет заставить говорить.
Сказав это, старик улыбнулся с такой холодной жестокостью, что Гуттору даже страшно сделалось, — не потому, что он жалел бандита, но по врожденному его добродушию.
Грундвиг спустился в подземелье и принес оттуда нечто вроде жаровни, которую и поставил в угол, сделав знак Гуттору, чтобы тот привел пленника.
Гуттор немедленно исполнил приказание друга.
— Ну, — обратился к Надоду Грундвиг, прямо приступая к делу, — у тебя было довольно времени обдумать мои слова. Что же, решился ли ты отвечать мне и Гуттору на те вопросы, которые мы тебе зададим?
Надод все это время внимательно прислушивался, словно ожидая какого-нибудь сигнала или хотя бы шума. При виде убитого Гленноора он догадался, что бандиты не замедлят прийти к нему на помощь. В переводе на обычный язык убийство старика означало: «Господин! Мы еще недостаточно сильны, чтобы напасть на твоих стражей и освободить тебя, но держись крепче, — мы скоро вернемся в достаточном числе и поможем тебе». Поэтому Надод, уже решившийся было признаться во всем, лишь бы спасти свою жизнь, теперь раздумал и заупрямился. Кинув на своих врагов взгляд, исполненный ненависти, он отвечал медленно и обстоятельно:
— Вот уже двадцать лет, как мы не виделись с вами, Гуттор и Грундвиг, но вы должны хорошо меня знать и потому не удивляйтесь, если я откажусь отвечать вам, запугать меня нельзя ничем. Зрело обдумав все, я решил молчать. Мы играем втемную. Теперь я в ваших руках, но мы еще увидим, чья возьмет… Делайте со мной, что хотите.
— Это твое последнее слово? — с рассчитанной холодностью спросил Грундвиг.
— Первое и последнее. Вы больше от меня не услышите ничего.
— Увидим, — произнес старик со зловещим спокойствием, от которого Надода невольно бросило в дрожь.
Негодяй знал, насколько важно было для его противников, чтобы он говорил, и потому он был убежден, что жизнь его, во всяком случае, пощадят и лишь запрут его в какое-либо подземелье. Поэтому холодный ответ Грундвига смутил его и даже несколько испугал.
«Неужели они осмелятся подвергнуть меня пытке?» — подумал он.
Не говоря больше ни слова, Грундвиг стал нагревать жаровню, и это занятие, по-видимому, доставляло ему большое удовольствие, потому что он насвистывал старинную норвежскую балладу, переставая это делать лишь тогда, когда нужно было раздувать огонь в углях.
Надод с ужасом следил за этой операцией.
Вдруг он увидал, что Грундвиг сунул в жаровню нож, который в несколько минут накалился добела.
— Свяжи этому негодяю ноги, — приказал Гуттору старик.
Гуттор поспешил исполнить приказание.
— Что значит эта шутка? — еле выговорил Надод, щелкая от страха зубами.
Никто ему не ответил.
Накалив нож, Грундвиг вынул его из жаровни и, зажав в руке, подошел к Надоду, который обезумел от ужаса и вскочил на ноги, чтобы убежать, но железная рука Гуттора удержала его, и несчастный бандит увидал раскаленную сталь близко-близко от своего лица.
— Сжальтесь, — пробормотал он. — Я буду говорить.
— Что, брат? Поумнел? — сказал Грундвиг, саркастически смеясь. — Выслушай же меня еще раз. Тебя зовут Красноглазым. Даю тебе честное слово, что тебя станут называть Безглазым, потому что я выколю тебе последний глаз, так как убивать тебя не стоит — это было бы слишком жалкой местью… Итак, ты предупрежден. Многого от тебя я не потребую — отвечай мне только: да или нет, и помни, что я все знаю, и потому лгать будет бесполезно: правда ли, что Фредерик Бьёрн не утонул, как ты утверждал это?
— Действительно, Фредерик Бьёрн не утонул, но я не знаю, жив ли он теперь.
Раскаленное железо снова приблизилось к лицу бандита.
— Клянусь именем матери, единственного существа, которое я люблю! — вскричал в испуге несчастный. — Я правду говорю.
В этом восклицании звучала правдивость. Грундвиг остановился.
— Объяснись, — приказал он.
— С детства я ненавидел Бьёрнов за их могущество, за их богатство, за их удачу во всем. Мне хотелось причинить им какое-нибудь зло. Однажды, прогуливаясь с мальчиком в лодке по фиорду, я отдал Фредерика неизвестным людям, приехавшим на великолепной увеселительной яхте.
— Как же ты это сделал?
— Я сказал, будто бы мы сироты и мне нечем кормить братишку.
— Негодяй!.. А как назывался корабль?
— Не заметил.
— Флаг у него какой был?
— Датский, насколько помню.
Грундвигу хотелось крикнуть:
— Лжешь, негодяй! Ты отлично знаешь, что капитан Ингольф и Фредерик Бьёрн — одно и то же лицо!
Но он удержался, желая допросить бандита еще.
— Значит, ты с тех пор никогда не видел Фредерика?
— Где же мне было его видеть? Вы меня так жестоко прибили, что я долго боролся со смертью и выздоровел лишь благодаря заботливому уходу за мной моей матери. Когда же я потом ушел из Розольфсе, где я мог найти мальчика, не зная сам, кому я его отдал?