Карл Маркс был прав– на голодный желудок о политике и о защите вверенного им городского хозяйства второго по величине и значимости полиса думать никак не возможно. Потому снабжение Смольного, опять же с благословения Иосифа Виссарионовича, сразу приняло особый оборот. Теперь сюда со всей страны стали доставляться усиленные пайки, в состав которых входили в большем, чем обычно, количестве икра, осетрина, ананасы, крабы, деликатесные колбасы, фрукты и овощи, не весть откуда привозимые даже зимой. Одежда для жен ленинградского начальства шилась по спецзаказам из доставляемых сюда же индийских материй в подвалах Смольного, где разместился дамский магазин с одеждой, галантереей и парфюмерией и маникюрный салон. Отдельные помещения были выделены под клубно– увеселительные мероприятия – благо, площади кировской резиденции позволяли их разместить внутри. Музыка подчас доносилась из них и днем – понятное дело, ведь невозможно принять решение в гнетущей и тягостной обстановке боевых действий. Алкоголь лился рекой также без ограничений по времени – напряжение, которое испытывали Жданов, Кузнецов и их подчиненные, надо было как– то регулярно снимать. Да и жен можно было понять – им, несмотря на созданное подобие жизни даже лучше, чем была, тоже приходилось несладко в такой неспокойной атмосфере. Потому везли и с самого Ленинграда, и из окрестностей сюда полевых жен, готовых в любую минуту прийти на помощь руководителям города, заботившимся обо всех и думающим за всех. С началом блокады жизнь немного ухудшилась, но и тут Коба не оставил своего родственника – «Дорога жизни» приходила на помощь изолированному немцами городу.
Она же отвечала за снабжение и всего Ленинграда в целом. Конечно, оно было не таким, как за закрытыми дверями Смольного дворца, но все же на первых порах протекало стабильно и без перебоев. Пока вдруг – в один день, как по мановению волшебной палочки – все не кончилось. Нет, грузовики с гуманитарной помощью не перестали сюда приходить. Но почему– то ехали они теперь только за высокий забор Ленинградского горкома, объезжая пункты питания и обычные продмаги дальней стороной.
Почему? Да потому что в дни, когда войска вермахта вплотную подошли к Ленинграду, его глава Андрей Жданов принял решение «снять продукты». К такой мере Советская власть прибегала часто, когда надо было задушить одну социальную группу руками другой или вообще мобилизовать народ на какое– нибудь абсурдное начинание, на которое тот в обычных условиях никогда бы не пошел. С пустыми полками магазинов народ превращался в машину, в зверя, которого можно использовать как угодно. И сейчас задача стояла именно так – сват Сталина придумал нечто, что должно было, по его мнению, спасти город от гитлеровцев, которые уже подступали к Выборгу. Но для этого требовалась просто немыслимая человеческая жертва…
Андрей Александрович Жданов был человеком во всех смыслах легендарным. Прошел путь от простого рабочего, своими руками строившего победу в Гражданской войне, большевика– ленинца едва ли не первой волны (был все же чуть помладше того же Кобы) до одного из руководителей государства. Сменил на посту Кирова, а вдобавок, руководя таким сложным и огромным городским хозяйством, дослужился еще и до должности председателя Президиума Верховного Совета СССР. Дослужился, самозабвенно и ответственно работал, получал награду за наградой, что в обстановке повальных репрессий вообще было сродни каждодневному подвигу. Ценой ему – авторитет, что этот кадровый партиец и старый ленинец имел в глазах всей партийной верхушки. А в основе авторитета – ум и хитрость, владение которыми особо ценилось в кругах, приближенных к Сталину и которыми этот потомственный дворянин – !– умело скрывавший свое происхождение обладал как будто бы отродясь.
Ни одно серьезное решение – кадровое или репрессивное – не принималось в стране без участия Жданова. И не только занимаемые им посты тому причиной, но и авторитет – тот самый, что сдерживал порывы его злопыхателей написать на него донос и заставлял прислушиваться к нему самого Сталина. Недруги, коих этот, незаурядный во всех отношениях, человек нажил предостаточно, ждут своего часа и еще активизируются… но не сейчас. Сейчас этого опытного и умного, хоть и жесткого до жестокости временами, человека партия бросила на защиту Ленинграда. Нет, он не военный – он опытный кадровик. А они сейчас нужнее солдат, от которых и на фронтах толку мало.
В дни, когда бои у Выборгской дороги подходили к завершению, а Ворошилов расписался перед Ставкой и Ленинградом в собственном бессилии, Жданов вызвал к себе своего заместителя Кузнецова и с порога заговорил.
– Спасать надо город, Леша, спасать.
– Понимаю, Андрей Александрович, а как? Народное ополчение сделать?
– Чтоб гитлеровские танки его в кровавое месиво превратили? Нет, Лешенька, это не спасение. Вообще военный путь показал себя не с лучшей стороны. Прямо скажем, дискредитировал.
– Но что же делать?
– А что предки наши делали в таких случаях? Во времена польской интервенции на Смоленщине что делали?
– Не знаю.
– А я знаю. Я из дворян, и ты об этом знаешь. Так вот предки мои родом со Смоленщины. Они– то мне и рассказывали, что в годину тяжелых для Родины испытаний обращались они, бывшие родноверы, за помощью к своим, исконно русским, богам.
– Молиться, что ли?
– Нет. Просить. Заключать с богами сделки и ждать их исполнения – а за ними дело не станет. Это тебе не Иисус Христос с его «гуманными» воззрениями, это истина. Это Мать– Сыра– Земля, это Перун, это Солнышко Ясное. То, без чего жить нельзя и что есть – сама основа жизни. Их просить надо, и они обязательно помогут. Что бы мы про них ни говорили, а все же мы были и остаемся их детьми. А спасти город мы просто обязаны – и не только потому, что это чревато для нас для всех жизнями. и не из– за стратегического расположения нашей крепости. И даже не потому, что это – город, названный именем Ильича и потому имеющий судьбоносное значение для всей страны. А потому, что здесь находятся врата.
– Какие врата?
– В ад.
Кузнецов опешил. Он знал Жданова как человека опытного и разумного в высшем смысле. Спиртным тот никогда не злоупотреблял, и никаких поступков, заставивших бы усомниться в его нормальности, тоже за ним не водилось. Значит, он вполне отдавал себе отчет в том, что говорил. Да и не время было шутить подобным образом. Он решил послушать – как знать, может в его словах есть правда? Двадцать лет молодое Советское государство внушало ему и его товарищам – комсомольцам, что человек сам хозяин собственной жизни, и потому ничто и никогда не сможет поколебать основы республики рабочих и крестьян. И тем не менее, это случилось. Значит, не все так, как они говорили. А может, все не так? Может, потомственный дворянин лучше остальных глашатаев и пустозвонов знает, что говорит?
– Петр неслучайно возвел его именно здесь ценой немыслимых человеческих жертв. Невероятный грешник в жизни, после ее окончания он планировал уйти сразу к своему загробному покровителю и владыке всего сущего на земле, минуя Страшный Суд и встречу с Богом.
– И ушел?
Теперь уже Жданов взглянул на собеседника как на ненормального:
– А я откуда знаю? Не в этом дело. Бог – владыка жизни после смерти. Дьявол – князь земной жизни. Пока мы охраняем его усыпальницу, правда жизни и победа в войне априори будут сохраняться за нами, что бы ни предпринимали наши противники. А если она перейдет к ним? Неизвестно, чем все кончится. Понимаешь?
– И что для этого надо сделать? – Кузнецов смотрел на шефа полубезумными глазами, не понимая, к чему он ведет. Но в столь сложной для города обстановке и этот молодой комсомольский лидер готов был с самим дьяволом дружбу завести, чтобы только спасти родной Ленинград.
– Принести жертву.
– Кого?
– Слушай внимательно.
И он выслушал. И сделал все как надо. Потому что, как опытный деятель комсомольского движения, понимал, что просто так ничего не бывает, и за все надо платить. А платить пришлось человеческими жертвами. И не просто людьми, а детьми – самым дорогим, что у людей бывает. Вот только тут вышла загвоздка – ритуал требовал, чтобы жертвы приносились добровольно, а потому изначально сформировавшаяся затея об активизации войск НКВД в поисках будущих жертв отпала сама собой. Людей надо было уговорить, но как? Донести информацию следовало массово, но делать это в официальном порядке было нельзя. Однако, на этот случай пригодились все те же комсомольские навыки Кузнецова. Они подсказывали, что лучше и вернее всего распространяется информация по «сарафанному радио». Надо пустить слух, что кто– то из Смольного тайком шепнул, и остановить этот слух внутри миллионного города будет невозможно. С этим справились.
Но важно было также, чтобы эта информация не вышла никуда за пределы Ленинграда, а значит, надо было заменить ее другой, более ужасающей и впечатляющей. И заменили. С подачи Жданова все тот же Левитан стал рассказывать о кошмарах голода и гибели ленинградцев в количестве, едва ли не большем, чем по всему Союзу по итогам Гражданской войны. Информационные сводки и листки наводили ужас на жителей всей страны и ленинградцев и обеспечивали всеобщую моральную поддержку Жданова и его начинаний. А начинания выглядели все более ужасно…
Но вот что со стимуляцией делать, решительно никто не понимал. Как людей, обладающих информацией о путях спасения Ленинграда, заставить пожертвовать своим возможным потенциальным благополучием, которое обещал им Гитлер в своих рекламациях и плакатах (и, наверное, дал бы) в угоду эфемерному спасению города во имя Сталина и Ставки?! И тогда пришел на помощь опыт Жданова. Тогда и «сняли продукты». Пустили слух о том, что жизнеобеспечение города подорвал Гитлер, распалив тем самым ненависть к нему среди простых людей и укрепив их в осознании того, что без потусторонних сил восстановить снабжение города и вернуть его к жизни будет невозможно. И тогда грузовики с «дороги жизни» стали миновать магазины и пункты питания, и путь держали околотками и только в Смольный и его окрестности, спрятанные за высоким и страшным забором. А люди стали добровольно отдавать своих детей, чтобы за счет двух– трех (как они тогда считали) жизней спасти жизни целого миллионного города…