– Или расстреляет!
– Пока он слишком слаб против вас и будет заискивать как может, а значит, постарается к себе приблизить. Вот тут– то вы и сделаете все как для безопасности своих друзей, так, простите, и для своей собственной…
Жуков задумался. Старый приятель был прав. Все– так недаром, подумал маршал, прошли для него годы аппаратной работы в НКГБ, где не только о безопасности страны думать полагалось, но и о своей собственной. Во всяком случае, опасность маршал чуял за версту – иначе не видать бы ему было победы в войне. И сейчас чутье его не подводило – как и осознание того, что более верного плана, нежели придуманный старым кадровым разведчиком, ему не подобрать.
***
Он пришел по адресу. Помог маршал. Правда, не сразу – сначала боявшийся его Сталин какое– то время не решался приблизить его к себе, хоть и остановил маховик уголовного преследования ближнего круга Жукова, который с подачи Абакумова уже набирал нешуточные обороты, грозя не только маршалу, но и его другу Меркулову. Со временем все стало на свои места – освободили певицу Русланову, маршала Новикова, наркома Шахурина, генерала Крюкова. Вернули из Германии Меркулова, сделав его наконец заместителем Берии по вопросам безопасности – вместо Абакумова, которого посадили. Жаль только, вскоре после этого скончался товарищ Сталин, и власть перешла к секретариату ЦК во главе с Маленковым и Хрущевым. Но были у этого коленкора и плюсы – теперь, после смерти главного антагониста литературного творчества Всеволода Николаевича, его пьесы снова начали ставиться во всех ведущих театрах страны. Сегодня, на очередном показе его пьесы "Инженер Сергеев" присутствовала вся верхушка – и Берия, и Маленков, и Каганович, и Хрущев, и маршал Жуков сидел в ложе для почетных гостей. Снова вернувшийся в зенит власти Меркулов всех приглашал и рад был видеть на постановке, все еще стыдливо прикрытой псевдонимом Всеволод Рокк. Правда, в отличие от начала 40– х ни для кого уже не было секретом настоящее имя автора. Светясь от удовольствия, Всеволод Николаевич взирал на происходящее на сцене и думал о судьбах как своего персонажа, так и всего человечества.
"Нет, судьба, конечно, обошлась с инженером Сергеевым несправедливо… А с кем она вообще обходится справедливо? Что это вообще такое? Разве существует она в мире? Я вон сколько трудился на благо родины и партии. В 30– х с врагами народа боролся? Боролся. Самого Блюхера кончали, а он тот еще вражина был. В годы войны поляков стрелял? Стрелял самолично. Пес их знает, чего бы они натворили, встреться лицом к лицу с войсками вермахта. То же чеченцев и ингушей касается. А что в итоге? Заслали к черту на куличики и еще едва не расстреляли там. Это ли справедливость?.. Хотя, бесспорно, существует она в высшем, глобальном смысле. Инженер Сергеев не зря погиб в неравном бою с гитлеровцами – войну– то мы выиграли. Да и меня вернули на законное место, а мерзавца Абакумова водрузили на то, что он заслуживает. Просто надо уметь ждать…"
Ждать его жизнь научила – это верно. Потому сразу после спектакля отправился он в Лефортово, где в кандалах ждал его вчерашний подчиненный, а потом и начальник – бывший министр госбезопасности Виктор Абакумов. Пытал его Меркулов зверски – приказывал бить, да и сам бил, и случалось, что ногами. Кости в пальцах ему ломали. Волосы драли. А сегодня Всеволод Николаевич велит отправить своего недруга в холодную – беспрецедентная пытка, примененная фашистами к генералу Карбышеву. Зачем? Все просто. Старый урок, преподанный в разное время ему Берией и маршалом Жуковым, сейчас был как нельзя более актуален. Врага прощать нельзя – единожды Абакумов уже продемонстрировал свою вражью сущность, и потому бить сейчас его следовало нещадно. Вот и бил Всеволод Николаевич, не жалея сил. Понимая, что истинное предназначение любого писателя в добре, но также понимая и то, что путь к добру лежит через зло, или, как выражался его коллега Горький, "добро должно быть с кулаками".
А в это время Жукова домой провожал секретарь ЦК Никита Сергеевич Хрущев, и состоялась между ними прелюбопытная беседа, о которой товарищ Меркулов не знал и не мог знать.
– Я давно с тобой поговорить хотел, Георгий, – заискивающим тоном и глупо улыбаясь, заговорил Хрущев.
– О чем это? – презрительно взглянул на своего собеседника величавый маршал.
– Ты как думаешь, наш министр обороны товарищ Булганин на своем месте?
– Вполне.
– А я думаю иначе. Не на своем. Вот тебя бы туда…
– Так это не я решаю, а ЦК. Вот если…
– А я секретарь ЦК. И как секретарь заявляю тебе – он уже почти все решил. Немного не хватает для принятия окончательного решения.
Глаза падкого на должности и лесть маршала заблестели.
– Чего это?
– Берия сильно мешает.
– Это чем?
– Он хочет сделать министром Василевского.
– А он разве секретарь ЦК?
– В том– то и дело, что нет. А рвется во власть – ну прямо сладу с ним нет. Мне вот чуть ли не каждый день всякое рассказывают – то переворот он готовит, то арест всех членов ЦК, то власть планирует узурпировать в своих руках не хуже усатого. Конечно, больше, чем половине из этих слухов верить нельзя. Но и дыма без огня не бывает…
– Да, Лаврентий давно рвется во власть, – согласился Жуков. – Только вот как он править– то будет? Авторитета у него маловато.
– А он ему и ни к чему. С такими папочками, что у него в закромах на каждого из нас припасены, авторитет – категория лишняя.
– Хотите сказать, что и на меня? А что про меня собирать? Все, что Абакумов нарыл, рухнуло как карточный домик. Чем он на меня, к примеру, давить станет, если я встану в позу при решении вопроса о назначении Василевского?
– А вагоны?
– Какие вагоны?
– Ведь не только Русланова и Крюков оттуда вывозили эшелонами добро немецкое. Говорят, ты тоже к этому причастен. Я лично не верю, но…
Жуков задумался:
– Об этом может знать только один человек. И это – не Берия.
– А кто?
– Меркулов. Он в то время работал начальник управления госимущества за границей.
Хрущев хлопнул себя по коленям:
– Ну. А я что говорю? Все так и есть.
– Как?
– Ты забыл, чей он сейчас зам? Забыл или не знаешь, кто его в органы привел, кто к усатому приблизил? Забыл, о ком он написал очерк этот… "Верный сын партии Ленина– Сталина"? Забыл, чьему перу принадлежит статья о Берии в Малой советской энциклопедии? Да он шага без его ведома не делал и никогда не делает… И тогда, когда вы надумали дезу запустить, чтоб тебя из Германии в Москву вернули, кто предложил действовать через Берию? Меркулов, он мне сам рассказывал, когда хвалился, какие у вас теплые отношения и как он тебе тогда помог…
– Или я ему.
– Ась?
– Да ничего. Правы вы, Никита Сергеевич.
– Вот. Так что одного Берию нейтрализовать мало. Всех их надо скопом – и Берию, и Кобулова, и Меркулова, и Мешека.
– Нейтрализовать? Что вы имеете в виду?
Хрущев помолчал, глядя в глаза маршала, а потом продолжил:
– А что он будет иметь в виду, когда ты костью в горле встанешь в вопросе назначения Василевского? Как думаешь, цацкаться с тобой будет?
– Он этого не умеет.
– Верно. И тут важно упреждающий удар нанести…
Хрущев продолжал говорить, но Жуков уже не слушал. Мысли его заняты были как сказанным секретарем, так и мыслью о том, что однажды все, что творили Берия и его подручные в 30– 40– е станет достоянием гласности – как сейчас вскрылось не с лучшей стороны все, что делал в отношении честных и порядочных людей Абакумов. И тогда может вскрыться и участие маршала в деле Блюхера, и все услышат слова, что в точности воспроизведет Меркулов, который их запомнил и который с ними связал свое восхождение. Хрущев прав. Только упреждающий удар…
…Через месяц за чаем жена Жукова, Александра Диевна, листая газету, спросит у него за вечерним чаем:
– Жора, а что это с Меркуловым случилось?
– А что такое?
– Пишут, что арестован как приспешник Берии и приговорен к расстрелу.
– Ну и что именно тебя удивляет?
– Он же вроде друг твой был…
– Еще чего! Притворялся, да и я, быть может, навязанную временем роль играл, а ты и поверила. Он вражина, врагов у меня в друзьях не бывает.
– Вроде приличный человек был.
– Ты маршала Блюхера помнишь?
– Конечно.
– Он "приличный" был?
– Ну…
– Ну вот. На то они и враги, чтобы играть да перевоплощаться мастерски. И до какого– то момента они действительно бывают достойными людьми. Потом перерождаются. А как, когда, в какой момент – и не уследишь. Одно слово – шакалы.
После ужина маршал подошел к столу, набрал чей– то номер и отрывисто спросил:
– Ну как дела?
Ему ответили, что все хорошо, чтобы спокойно ложился отдыхать. Его давешний друг, бывший замминистра внутренних дел СССР, генерал армии Всеволод Меркулов был расстрелян.
Маршал Победы
Солнце светило совсем по– летнему, хотя на Пахру еще только– только надвигалось теплое время года. Затяжная зима дала возможность все обдумать и переосмыслить, не торопясь никуда, зато после нее весна ворвалась и стала побуждать к активности так стремительно, что угнаться за ней было трудно. Особенно ему – видавшему виды старичку, теперь только и живущему, что воспоминаниями в буквальном смысле слова. Несмотря на солнечную погоду и бодрое настроение, словно витавшее в воздухе роскошного подмосковного дачного поселка, он брел в состоянии явного недовольства и только ворчал себе под нос:
– Опять. Опять замечания. Да какие! Ты подумай! Я ради этого вечно пьяного бугая полкниги переписывать должен. Видишь ли, мало раскрыл в повествовании роль Леонида Ильича в войне! А какая у него, к чертям собачьим, в войне вообще могла быть роль?! Он и со своей нынешней– то едва справляется, а, если б ему дали хотя бы статистическую роль в Великой Отечественной, то уж давно под немцами бы ходили. Политрук, отродясь пороху не нюхавший, захотел на страницы моей книги в качестве героя войны! Нет уж, дудки. Лучше на Запад рукопись продам, как Солженицын, чем неправду писать, да еще с брежневским уклоном!..