х преступали Советской власти и направляли сюда шпионов да интервентов в диком количестве, первое время настаивали на том, чтобы в состав трибунала, который рассматривал дело краснодарских предателей, были включены представители и их военной юстиции. Дескать, у нас происходит много несправедливых казней, а правосудие в отношении пособников Гитлера должно быть показательно справедливым – чтобы весь мир видел, что принцип гуманизма в том, чтобы не отвечать преступлением на преступление. Но вы им такую славную отповедь дали в своем очерке! И, кстати, не оставили ни малейшего сомнения в том, что приговор в отношении всех предателей был вынесен законный и обоснованный. Думаю, что наши союзники давно уже перевели ваш очерк, а сейчас читают и локти кусают! – Генерал и его посетитель улыбнулись друг другу. – Одним словом, и от меня, и от партии, и лично от товарища Сталина спасибо вам за это!..
– Ну что вы, Виктор Семенович. Как говорится, чем могу…
– Можете, Алексей Николаевич. Потому я вас и пригласил, что можете. Видите ли в чем дело… Я буду говорить с вами начистоту… – Начальник контрразведки встал из– за стола и заходил по кабинету, пряча глаза от собеседника. Понятно было, что ему нелегко вести этот разговор. – После раздела Польши по пакту Молотова– Риббентропа 1939 года, о котором вам писал товарищ Сталин в своем письме, на переданной нам территории осталось очень много польских солдат, которые принимали активное участие в войне против Советской России, которая с подписанием пакта, как вы помните, закончилась. Так вот. Мы тогда не передали их полякам…
– Да, товарищ Сталин говорил кажется, что они убежали в Маньчжурию.
– Он действительно так говорил, но в угоду, так скажем, политической обстановке. Он не мог говорить иначе, если угодно. В действительности должен вам сказать, что никуда они не убежали, а были нами расстреляны и захоронены в районе Катыни. Так вот, несколько месяцев назад, когда Катынь была еще занята войсками вермахта, оккупанты обнаружили там несколько массовых захоронений, произвели эксгумацию и установили с относительной точностью, что эти тела принадлежат польским офицерам, погибшим в результате расстрела советскими патронами из советского оружия. Нашли там в спешке брошенный архив местного УНКВД, который подтвердил их догадки относительно происхождения тел… И вот сейчас Катынь мы освободили. Союзники нажимают – снова требуют, чтобы мы разрешили им доступ к захоронениям, чтобы они лично могли убедиться, что это тела, как мы им сообщаем, расстрелянных немцами местных жителей, а не офицеров Армии Крайовой, как оно есть в действительности. Под их давлением нам пришлось создать комиссию для опровержения этого факта.
– А почему все же не допустить их сюда? – писатель то ли сморозил глупость, то ли правда не понимал опасности происходящего.
– Да вы что, с ума сошли?! Извините, но в этом случае будет установлено, что мы занимаемся тут не меньшим геноцидом, чем гитлеровцы на оккупированных территориях, и еще неизвестно, будет ли вообще когда– нибудь открыт второй фронт. Не думаете ли вы, что после таких вот открытий наши союзники вступят в переговоры с Гитлером, которых он давно ищет и, в поисках которых, готов пойти на любые уступки, и тогда исход войны будет непредсказуем и печален?! Не только для нас, но и для вас!
– Вы правы. Так что я могу сделать?
– Вы должны войти в состав комиссии и подтвердить, как писатель с мировым именем – написав статью, очерк, книгу полноценную. Вам виднее, – что в могилах жертвы не наших, а гитлеровских войск.
Писатель задумался и потер бороду ладонью.
– Да уж, интересно. Если в первый раз, когда речь шла об освещении процесса, у меня проблем практически не было, то теперь… Это ведь будет откровенная фальшивка с моей стороны! Когда– нибудь правда все равно вскроется, и тогда…
– Я предвидел ваш ответ, – прервал его Абакумов, подошел к столу, открыл один из его ящиков и протянул писателю извлеченный оттуда маленький предмет. Тот стал разглядывать его и ахнул:
– Это же королевская лилия! Огранка из белого золота и 21 бриллиант! Не может быть! Откуда это у вас?!
– Мне доложили, как вы смотрели на этот экспонат во время осмотра музея в Краснодаре, сразу после его освобождения. И долго не выпускали из рук. Вот я и решил, что всякая работа, а тем более, такая важная, как ваша, должна быть вознаграждена. Это вам за то, что окажете Советской власти маленькую – да– да, для вас она крохотная – услугу. Так как?
– За живое задели… Что ж, я согласен войти в состав комиссии. Только сам я осматривать тела не буду – не переношу вида крови и разлагающихся трупов. Подписать и написать – что угодно, а вот осматривать…
– Вас об этом никто не просит, это будут делать ученые. Комиссию возглавляет академик Бурденко. О начале ее работы вы будете предупреждены заблаговременно, а пока… можете идти. И спасибо вам еще раз от всего нашего многомиллионного народа!
Писатель принял подарок и выполнил все, о чем просил его Абакумов. Правда, два года спустя скончался. А еще 40 лет спустя квартира, в которой жила его вдова и в которой он хранил подарок всесильного наркома, была ограблена. «Лилия» навсегда исчезла из коллекции драгоценностей графа, не оставив о себе ни единого напоминания.
2 июня 1946 года, Нюрнберг, Германия
Фалько и Вышинский встретились в том же кафе, где и расстались, в канун отъезда советского юриста на родину. Фалько пока не обнародовал результаты их беседы и своего личного расследования по делу об убийстве – теперь в этом не было никакого сомнения – Николая Зори. Сказался на необходимость все как следует оформить и согласовать с ключевыми членами Трибунала (разумеется, кроме Никитченко), подбирая для этого нужные слова. Сегодня Вышинский ждал его, сгорая от нетерпения – как– никак, а его участие в расследовании тоже было немаловажным, и он имел право знать, как продвигаются дела у Фалько.
– Как продвигаются ваши дела в области расследования Катынского расстрела? – улыбаясь в предвкушении хороших новостей, спросил Вышинский.
– Знаете, никак.
– Почему?
– Трибунал, ознакомившись с бумагами покойного, решил до поры не поднимать вопрос Катыни. Во всяком случае, в рамках настоящего процесса. Обвинение с нами согласилось…
– Но почему?! Ведь эта информация, вкупе с тем, что я вам сообщил, может перевернуть мир! – негодовал Вышинский.
– Вот именно поэтому. Те несчастные уже умерли, и потому им мы никак не поможем. Но вас перед вашим руководством подставим – это раз. Ведь все отлично знают, что мы с вами в близких отношениях, и достроить логическую цепочку Сталину будет несложно. А второе – вы правы, многое может измениться, стань эта информация достоянием гласности. В частности, нацизм – даже в такой мелочи – может быть оправдан… Я согласен с вами – сталинизм ничуть не лучше оного, и, скорее всего, является наряду с ним одной из голов дракона, которого человечество во что бы то ни стало должно победить. Они похожи как две капли воды. Но получается, что подбить глаз у живой еще головы можно, попытавшись частично воскресить мертвую. Подумайте сами – от одного этого разоблачения ненавистный вам Сталин не рухнет. А вот нацизм получит, пусть крохотный, в мелочи, но шанс оправдаться. Нет, убивать дракона надо не так. Рубить так рубить. Дать нацизму возможность регресса, реабилитации даже в одном эпизоде – значит, дать ему минимальное право на жизнь. А так дракона не победишь…
– Так значит надо рубить!
– Вы же видите, что общество пока не готово к таким разоблачениям, а значит, не время еще сводить с гидрой окончательные счеты…
– Когда же оно настанет?
– Не знаю, мой друг. Но в том, что настанет, убежден. Справедливость – не быстрое дело.
Вышинский посмотрел куда– то за горизонт. Мысленно он соглашался со своим коллегой. Ему очень хотелось с ним соглашаться.
Визит старой дамы
Жизнь десятиклассницы Дарьи Шелест была в общем похожа на жизнь ее сверстниц – стремительное взросление, так дьявольски свойственное ее возрасту, начисто выбило из ее, еще вчера светлой, головы всякие мысли об учебе, хотя в начальной и средней школе она подавала значительные надежды. В основном, подавала их матери – учительнице физики, работавшей в той самой школе, – которая с ужасом столкнулась с перерождением дочери. Может, в силу загруженности на работе, а может, в силу консервативного советского воспитания (происходила тоже из учительской семьи) она и не заметила, как дочь выросла и превратилась в женщину. Все ее попытки в средней школе оградить Дашу от негативного воздействия Интернета и телевизора, насильно усадив за учебники и выбрав для этого кандидатуры «соответствующих» подруг, в итоге привели к эффекту пружины. Жизнь человека в обществе такова, что, рано или поздно со всем негативом этого мира придется столкнуться. И, чем дольше ты от него бегал и прятал, как страус, голову в песок, тем встреча с ним лицом к лицу будет ужаснее.
Так случилось и с Дашей. Попробовав как– то на выпускном в 9 классе алкоголь и сигареты, а потом и подружившись с теми, кто давно был в плену зеленого змия, Даша добровольно возвращаться на «сторону света» не собиралась. В серую, как ей казалось, жизнь школьницы новые знакомства внесли яркие краски. И, если алкоголь – ввиду тяжких физических последствий, что вызывало в юном организме его употребление – исчез из ее новой, красивой биографии достаточно быстро, то общество мальчиков стало прочной составляющей ее судьбы. Умные книги были быстро заменены любовными романами, которые теперь казались ей очень содержательными – открыв в себе девушку, она по– новому взглянула на кажущиеся ей непонятными и смешными слова, так тонко и чувственно описывающие отношения между мужчиной и женщиной.
Валера Клюев был самым видным парнем на всей параллели 10– х классов. По закону жанра, выбор Даши пал именно на него. Однако, к тому моменту его сердце было занято – видная, красивая и модная 9– классница Катя Поликарпова давала его молодому растущему организму все, что требовала его цветущая буйным цветом физиология. При виде такой соперницы Даша, поняв, что шансы не равны и что действовать против противника его же средствами – дело заведомо проигрышное, девушка вспомнила древнюю восточную пословицу, ставшую девизом у– шу: «Твердым бей по мягкому, мягким – по твердому». Она включила интеллект и выиграла. Малолетка, конечно, была виднее и эффектнее, но была очень уж глупой, и здесь просидевшая за книжками 10 лет кряду Дарья явно у нее выигрывала. Пресытившись молодым телом и пустыми глазами, Валера начал проявлять интерес к вишенке на торте, образованном из сваленных в кучу у его ног девичьих сердец. Ведь, если Даша, как и любая девушка, обладала теми же «прелестями», что и Катя, то последняя интеллекта была явно лишена, чем проигрывала в глазах дерзкого и амбициозного парня. Вроде бы жизнь девушки начала налаживаться. Проблема состояла лишь в том, что устройство личной жизни требовало времени, а потому страдала учеба. Девушка не очень этим тяготилась, чего нельзя было сказать о ее матери.