– Ну а кто? Кто? Кому до земли поклон отвешивать? – неистово вопрошала аудитория. Наконец, гостья изрекла:
– Женщинам. Вот где настоящие героини.
– Так у войны вроде… не женское лицо, – процитировал начитанный Матвеев знаменитую Светлану Алексиевич.
– Было у войны женское лицо. Более того скажу, лицо звездное, как теперь выражаются – такие звезды попадались, что светили поярче ваших генералов и маршалов. Думаете вот вы, что только штыками да автоматами победу делали. Ан нет. Победу и другими вещами делали…
– Звездами? – хохотнул кто– то из бездельников, но сразу же был оборван коллективом.
– И звездами, – не смутилась баба Даша. – Да такими замечательными, что любой маршал перед ними падать на колени был готов хоть три раза на дню…
– Так в чем же была их задача на фронтах? Медсестры?
– Не только. Медсестра – персонал обслуживающий. А кто вспомогательный? Без каких женщин ни один мужчина никогда в бой не пойдет, никто за карту боевых действий не сядет, и никто со Сталиным говорить не осмелится?..
Класс молчал. Все уже поняли, о ком идет речь, но произнести это вслух никто не решался. Выступающая сразу догадалась, в чем дело, и решила взять на себя эту обязанность – рассказать подрастающему поколению всю правду без купюр. Смело и ответственно изрекла она:
– ППЖ. Походно– полевые жены. Знаете, кто это?
– Нет, – забормотал класс, пожимая плечами.
– Фронтовые подруги, которые скрашивали досуг офицеров в отсутствие их жен, оставшихся в тылу…
В повисшую минуту молчания дверь класса отворилась, и на пороге появился Валера Клюев – тот самый виновник Дашиных переживаний. Учительница решила его подколоть за опоздание и спросила невпопад:
– Клюев, видишь, у нас сегодня гость. Задай Дарье Александровне какой– нибудь вопрос из ее военной биографии! Тогда разрешу сесть…
– А во время вашей службы какое у вас было самое высокое воинское звание, до которого вы дослужились? – робко ляпнул опоздавший, прослушавший самое интересное и потому спросивший невпопад. Острая на язык старушка решила всех повеселить и, подумав, многозначительно ответила:
– Ну… подполковником была!
Класс разразился хохотом, воспользовавшись которым ничего не понимающий Клюев уселся на место.
– А верно ли что, как вы говорите, подчас исход сражений зависел от грамотности ваших действий? – снова вернул разговор в оживленное русло Матвеев, которого уже больше интересовали сальные подробности.
– А то как же?! – оживилась она. – Вот помню под Прохоровкой стоял полк… Знаменитое танковое сражение тогда только вступало в решающую фазу. Понятное дело, что сдавать столь важный рубеж гитлеровцам было просто зарез. Все танковые силы были брошены на его защиту – чего стоит появление в войсках вермахта самого Гудериана! Это и понятно, ведь…
– Да мы про стратегию в книжках прочли, вы нам про полевые условия расскажите!
– А что про них рассказывать? Условия были сложные… Вот, к примеру, идет бой. Как тогда, под Прохоровкой. Ожесточенное сражение. Мы с бойцами в окопах, а над головами снаряды рвутся один за другим, да грохот танковых гусениц слышится. Из окопа иной раз и голову страшно высунуть – махом танк тебя без нее оставить может. А в самих окопах – и генералы, и полковники. Нельзя их жизнями рисковать. Потому для них внутри рыли еще один окопный ряд – ну вроде как в метро, станция глубокого заложения. И вот там, едва ли не под сердцем земли, и ковалась победа. Там и разрабатывались планы сражений, и там решался исход как битвы, так и войны. Где сложнее было, спросите вы? Наверху или внизу? Внизу. Наверху ты отвечаешь только за себя и за свою боевую машину. А внизу – за фронт, армию, части и соединения. Не там стрелку на карте поставил, неверно рассчитал направление удара, не так распределил силы в наступательном или, что тоже немаловажно, отступательном маневре – и все, бой проигран. А там и битва. А там и война. Куда потом деваться? У Сталина с нерадивыми полководцами был разговор короткий… Конечно, такая ответственность не могла пройти даром для человека, которому ничто, свойственное природе, не чуждо. А если, например, до того нервно поговорил со Ставкой или подчиненные не слушаются – вот тебе и стресс, как вы теперь говорите. Как при таком стрессе правильное решение принять? Тогда вызывает меня комполка и указывает рукой на кровать, что из веток прямо в соседнем кармашке глубокого окопа сооружена на скорую руку. Да иногда мы и без слов все понимали. Взглянет на тебя сурово, прочитаешь все по его глазам – и сама ложишься и всем видом показываешь, что готова его принять. И принимаешь. А уж он всю злость на тебе вымещает. Крутит и так, и эдак. Да в такие позы ставит, что и захочешь – не повторишь. Потом натешится, соберется с мыслями – и к работе. На него ведь вся страна смотрит! А он, в свою очередь, на тебя. Потому и тебе приходится марку держать – все болит, саднит, а ты быстренько ополоснешься в походных условиях с ковшичка, и снова во всеоружии. Потому как никто не знает, как дальше бой пойдет. Если опять трудности возникнут, опять занервничает, так ты опять должна быть готова его принять… Если проигрывали, то после поражения на нас и не смотрели. И лучше было не показываться на глаза – пристрелят неровен час, по закону военного времени. А уж если выиграют – как тогда, на Прохоровском поле, – то чуть ли не всем офицерским составом в гости наведаются. Страдаешь, а радуешься – за победу, как– никак, никакой части тела не жалко! И уж тогда всю ночь они тебя мордуют и в хвост, и в гриву – а ты подумай, устали– то никакой и нет. Потому как за правое дело стараешься!
– А откуда ППЖ брались на фронте?
– Ну тут все просто. Подходит, например, какая– то часть к деревне. Освободят ее от немцев и говорят: мол, кто из женщин добровольно хочет поучаствовать в поднятии боевого духа солдат? Тогда политработники строгие были, вещей, как сейчас, своими именами не называли. Только и без лишних слов все понятно было. У кого мужья погибли или просто надоело их ждать, у кого детей не было, хозяйства, кого ничего в деревне, в общем, не держало – те и соглашались. А что? Все одно – война, умирать, а тут хоть повеселишься перед встречей с костлявою. Это общий порядок. Так и я, и все подруги мои на фронт, в регулярные части попали. А потом уж как пойдет. Кого– то шальная вражеская пуля настигала, кого– то до смерти могли залюбить – мало ли, эрозия внутри какая пойдет от такого безудержного веселья или болезнь какую подцепишь нехорошую; медицина– то полевая, сами понимаете, какая была. Ну а кто– то оставался. И, если оставался и хорошо служил, то тебя уж не отпускали. Хорошего специалиста всегда найти трудно, а уж в такой работе и с такой загруженностью – и вообще днем с огнем. Меня, например, после ордена Отечественной войны, что я за отличную службу на окопной глубине тогда, под Прохоровкой получила, до конца войны не отпускали. Один полковник другому передавал, хотели генералу вручить, но не решились – такая солдатка нужна самому, – перефразировав Сергея Михалкова, хохотнула старая озорница. – И орденами жаловали, и погонами. Хоть не великими, а все же. Самое главное – ценили и уважали за труд и боевую дисциплину. Хоть среди ночи меня разбуди, а я всегда готовая!
– А у немцев как этот вопрос был поставлен? Тоже такие жены были?
– Нет, у них организовывались за линией фронта бордели для солдат, прости, Господи, – баба Даша перекрестилась, чем ввела в недоумение своих слушателей. – Им часто увольнения давали, в отличие от наших. Ну они в него сходят, бордель посетят, и возвращаются довольные да полные сил.
– А наши почему такую практику не переняли?
– Да что ты такое говоришь?! Чтоб наших солдат да с проститутками вязать? Не противно ли это? Это ж гадость какая – проститутки! За деньги спят! Подумать только! Чистой воды европейско– капиталистическая гадость, которая немцу, может, и хороша, а нашему человеку – карачун. Нет, это другое. Мы– то за идею им помогали, а те за деньги. Тьфу! Потому они и войну продули!
Время урока подходило к концу. Учительница Анна Сергеевна поднялась и громко произнесла:
– Напоследок, Дарья Александровна, какие бы советы вы могли дать нашим девочкам, которые так же, как и вы, проникнуты духом патриотизма и любви к родине? Как им прожить жизнь правильно, честно и достойно, в духе последних решений партии и правительства?
***
– Я прямо даже не знаю, с чего начать… Ваш рассказ так меня впечатлил, так сразу захотелось быть на вас похожей, что… – говорила Даша после уроков своей тезке. После услышанного она решила воспользоваться маминым советом и поговорить со знаменитой бабулей приватно.
– Почему на меня? – развела руками пенсионерка. – Разве мало ты в жизни встречала достойных людей? У тебя у самой мама, кажется, учительница. Разве она не заслуживает того, чтобы ей подражали?
– Да тут дело в другом. Она– то, может, и заслуживает, а только по телевизору каждый день рассказывают про наших в Сирии, в Донбассе. Там и девчонки есть – кто снайпером служит, кто кашеваром, а многие уже офицерские звания получили, и даже генералами стали. Хочется быть причастной к большому, к великому, а тебя заставляют гранит науки грызть. Вы ведь согласны с тем, что, живя в такое время великое, в век таких масштабных и замечательных событий, пройти мимо них просто… недопустимо?! – глаза девушки горели, она была предельно искренна со своей наставницей, с которой была знакома всего пару дней, а уже прониклась чувством глубочайшего уважения. Та не могла не видеть этого, не могла оставаться равнодушной к ее словам.
– Ты права. Жить в такое время и прятаться от великих войн, что ведет наша держава на дальних рубежах во имя мира на земле и счастья всего человечества – все равно, что обкрадывать себя…
– Вот…
– …а только твоя задача еще впереди. Пока государство ставит перед тобой другую – окончить школу. Вот окончишь ее и отправляйся себе на здоровье добровольцем или как…
– А вы? Вы ведь не ждали окончания школы или техникума. Пришла беда на границу – вы, не раздумывая, стали в ружье, ведь так?!