– Так отсрочка– то вам предоставлена до окончания учебы в техникуме!
– Вы не понимаете – после техникума я переводом, то есть автоматически, безо всяких экзаменов, оказываюсь в вузе!
– Это значит предоставление второй отсрочки…
– Да хоть третьей!
– …а отсрочка по причине обучения предоставляется всего один раз. Таким образом, по окончании одного учебного заведения, независимо от дальнейшей вашей судьбы, отсрочка заканчивается.
– Но мне говорили другое…
– Это проблемы ваши и того, кто вам такое говорил. Надо законы читать самостоятельно.
– Так зачем же вы сказали, что мне надо явиться за переоформлением отсрочки, если все так, как вы сейчас преподносите?
– Знаю я вас. Вам правду скажи, а потом ищи ветра в поле… Итак, резюме. Ваш возраст?
– 21 год.
– Призывной. Отсрочка у вас закончилась, иных оснований – например, по состоянию здоровья, – как я понимаю, нет?
– Нет.
– Отлично. Явиться в комиссариат с вещами через неделю. К тому моменту определитесь с выбором места службы, если есть на то особые предпочтения.
– А куда можно?
– Куда хотите. Хоть в ДНР. Но, конечно, об этом особо распространяться не следует…
Толя не особо интересовался политикой, но все же знал, что его страна уже год ведет гибридную войну на юго– востоке Украины, поддерживая оружием и личным составом действующей армии сепаратистов, требующих отделения Донецкой области (которую они называли ДНР, «Донецкая Народная Республика», подобно названиям «самостийных» республик, образованных на территории России в Гражданскую, когда чуть ли не каждый уезд объявлял себя независимой державой) от Киева. Там шла настоящая война, и поначалу выбор Толика пал на ДНР от злости. Он разозлился на себя и на весь мир за то вероломное и жуткое заблуждение, в которое проходимцы из военкомата ввели его три года назад, и решил умереть им назло. Потом понял, что это глупо, и… все равно решил туда поехать – в комиссариате ему разъяснили, что за вредность и опасность условий службы там будут хорошо доплачивать, давать дополнительный паек и тому подобное. В конце концов, умирать – так с музыкой, а живым оставаться– так с максимумом привилегий, решил Толя и согласился на полгода отправиться в учебную часть под Москвой, а по ее окончании – в самый эпицентр вооруженного конфликта. Дав подписку о неразглашении, Золотов начал новую страницу своей, теперь уже военной, биографии.
…Полгода пролетели как один день – тем более, что ничего особо нового ему тамошние преподаватели в голову не вложили. Быстрые сборы – и вот уже часть призывников, согласившихся служить в Украине, перебросили через границу и направили на юго– восток.
По прибытии в Донецкую область всю часть новобранцев расквартировали в бывшем колхозном общежитии, пустовавшем уже лет 20. Грязь и походные условия не смутили Толика. Смутило его другое…
Картина, представшая его глазам, настолько резонировала с устоявшимися еще в школьные годы представлениями о войне, что поначалу он не поверил в реальность слов комиссара, обещавшего ему настоящие боевые действия. Не сказать, чтобы он этим был сильно разочарован, скорее, наоборот – умирать на территории чужой страны, за призрачные идеалы ему не хотелось, и он не скрывал этого. И поэтому, наверное, пейзажи, что открылись его взору здесь, на подступах к Донецку, несколько успокоили и умиротворили его. Днем все здесь выглядело очень обыкновенно – мирные сельские дома, большие и маленькие, одна– две многоэтажки, построенные еще в хрущевские времена, оставшиеся от разгромленного в лихие 90– е колхоза былинки, и, конечно, сельский магазин: маленький, никак не походивший на привычные взору городские универмаги и супермаркеты, но все же вмещающий в себя все, что нужно простому деревенскому жителю. Если пройти через все село и вплотную приблизиться к областному центру, можно увидеть большой и на удивление чистый пруд, в котором купаются жарким днем ребятишки, и прилегающие к нему широкие луга, где пасется еще немногочисленный скот, принадлежащий местным жителям. Останется– то до города пройти лес… Правда, в этом– то и вся незадача – говорят, что именно в нем часто сосредотачивают свои силы украинские войска, стягивающиеся сюда незаметно с тех сторон области, которые не контролируются еще повстанческими войсками. С ними встреча у Толи произошла вечером.
Повстанцы – сепаратисты (как они сами себя называли, сепары) выглядели ужасно и утомленно. Тяжесть и продолжительность боев с ВСУ, регулярно совершавшими вылазки на приграничные территории, сказались на их и без того не воодушевляющем внешнем виде – какой он может быть у вчерашних бомжей и маргиналов всех мастей, которым дали в руки оружие и отправили в бой?! Конечно, нельзя сказать, чтобы кто– то заставлял их здесь проливать кровь – скорее, сами они, за неимением как лучшей жизни, так и сколько– нибудь радужных перспектив, отправились сюда: кто, играя с судьбой ва– банк, а кто от нечего делать. Другое дело, что они войну видели лишь по телевизору и потому никак не могли представить ее действительного ужаса. А он состоял в том, что, не будь здесь регулярных частей российской армии (пусть даже и состоящих из зеленых призывников), то давным– давно от здешней самостийности не оставил бы федеральный центр камня на камне.
Да и местные жители были от них не в восторге – как, собственно, и от русских. Толя понимал чувства селян – милая и тихая красота здешних мест с началом войны была разрушена постоянным грохотом гусениц танков и колес БРДМ, выстрелами и автоматными очередями, взрывами и их последствиями. Чем глубже уходил он в деревню, тем отчетливее виделись ему и резали взгляд обломки вчера жилых зданий и административных помещений. Разрушенный сельсовет, правление колхоза, останки погибшей в бою мельницы и небольшого элеватора – все это красноречиво говорило о настроениях граждан. Не надо было даже стучаться в дом под предлогом попить или за оказанием медицинской помощи, чтобы, взглянув только раз на весь этот ужас, понять: тебе откажут, потому что не рады. Не рады они никому, кто несет в их дома войну – ни ВСУ, ни повстанцам, ни уж тем более полезшим не в свое дело русским. Патетические слова о войне и о том, чего «хотят люди», теряли всякий смысл, – стоило только раз очутиться здесь, в эпицентре конфликта, который никак не был похож на поле боя.
Картина изменилась с приходом ночи. Стоило вновь прибывшим отбиться, как со стороны лесной опушки послышались глухие и отрывистые звуки залпов. По команде командира повстанцев вся часть была поднята в ружье. Их рассадили по БМП и БТР– ам и двинули в сторону того самого прудика, который Толик увидел днем.
Повстанцы во главе с командиром – исколотым татуировками и, по всему видно, много раз бывавшим в местах не столь отдаленных, имевшим почему– то позывной «Гамарджоба», а в среде своих именуемым созвучно «Комар– Жопа» – выполняли роль путеводителей и наводчиков. Численность их была мала, да и вооружение было практически на исходе, а потому выполнение основной части боевых задач было возложено на призывников. Чтобы те не боялись, лучше ориентировались в бою – для этого и нужны были повстанцы, своим боевым духом и бодрящими окриками приводящие малолеток в чувство. Чего– чего, а орать они умели. Только орать, пожалуй, и умели.
Для начала они решили, что ехать через всю деревню надо – вопреки правилам ведения боя – громко напоминая о себе бесконечными автоматными очередями в сторону леса, откуда доносились взрывы и раскаты орудий, приземлявшихся в разных местах населенного пункта. Их не заботило ни то, что тем самым они становятся очевидными тем корректировщикам огня, что наверняка были выставлены профессиональными бойцами ВСУ, ни то, что в открытом ими шквальном, беспорядочном огне могут погибнуть мирные люди. В этом они видели способ подбодрить ребят, которые медленно, но верно стали перенимать их отчаянные душевные порывы и палить длинными очередями в глубину темных сельских улиц, едва освещаемых только фарами боевых машин.
Пока ехали, Толя представил на минуту состояние людей, закрывшихся в своих домах. Каждое мгновение может стать последним в их жизни. О ком или о чем они думают? Кого «благодарят» за то, что смерть ходит в шаге от них?.. Нет, такие мысли в минуты боя лучше гнать от себя подальше – до добра не доведут.
Подойдя к лесу, колонна из трех боевых машин остановилась и выстроилась вдоль него, выкатив вперед себя привезенные из Москвы зенитные установки. Повстанцы умели ими пользоваться, но не умели их беречь – по словам «Гамарджобы», несколько старых орудий, захваченных ими в боях с ВСУ, погибли во время бомбардировок с воздуха, так что этот приезд новобранцев был глотком свежего воздуха для них не только в человеческом, но и в материальном плане. Последние же учились у своих наставников тому, как надо обращаться с этим мудреным оружием. Конечно, «учебка» уже была у них за плечами, но что она значила в сравнении с реальными боевыми условиями?!
Орудия были рассредоточены на одинаковом удалении друг от друга– метрах в 20 каждое. Затем, по команде «Комара», командующие орудиями, которым теперь на правах учеников помогали (поднося снаряды прямо, как в Великую Отечественную) вновь прибывшие новобранцы, взяли в руки мобильные телефоны – они здесь были вместо раций, которые обычно встречаются на «настоящих» войнах, в руках у профессиональных военных. Мгновение– и вот уже «конференция» соединила их в единую телефонную линию, по которой одна за другой полетели команды об огне. Оглушительные залпы зажигательных патронов стали, разрываясь, подниматься в воздух, оставляя после себя длинные воздушные хвосты. Путь их лежал в одном направлении – в сторону леса, где окопались правительственные войска. Еще мгновение – и заполыхал лесистый горизонт алым цветом, и поднялись в воздух клубы пыли и обломки деревьев. Один взрыв следовал за другим, один залп догонял своего товарища в пути, – и так, пока не размылась полоса лесного насаждения в глазах стреляющих, превратившись в единый задымленный край земли. Наступила тишина.