– Все, уходим, – после нескольких оглушительных залпов скомандовал «Гамарджоба», вслушиваясь в тишину со стороны леса, который еще недавно отвечал на выстрелы раскатами орудий.
– Как? – поинтересовался Золотов. – И все? Но они же еще там, в лесу? Что, если ночью начнут продвигаться вглубь деревни?
– Не начнут. Это тактический ход. Мы им уже показали, что получили подкрепление и ждем их тут во всеоружии, так что подумают прежде, чем сунуться. Плюс наши ребята– снайперы засели в нескольких близлежащих домах, что остались пустующими после таких вот столкновений…
– Остались пустующими? Хозяева погибли?
– Нет, на Гоа улетели, – расхохотался сепар. Его глупо поддержали его коллеги.
– И что смогут снайперы?
– Они их остановят. Шаг вперед – огонь снайперов. Значит, подумают они, мы где– то рядом. И отойдут.
– А если нет?
– А если нет, то парни дадут знать, и мы опять сюда выдвинемся. Понятно?
– Так точно.
Солдаты вернулись в расположение. Больше попыток прорваться сквозь линию обороны правительственные силы сегодня не предпринимали, так что всем удалось выспаться. А уже следующим утром пришел на здешнюю станцию эшелон с оружием из России. Еще один. Теперь повстанцы были оснащены основательно, чему несказанно радовались, как дети. Толю же созерцание этой картины не воодушевляло. Командир повстанцев, которому Толя накануне помогал устанавливать орудие и стрелять по регулярным частям, увидел невеселого солдата и решился с ним заговорить. Ему такие настроения в части были ой, как не на руку.
– Что загрустил, боец? – спросил «расписной» у Анатолия, когда оба направлялись в столовую общежития на обед.
– Да как– то странно все это… – многозначительно протянул Золотов.
– Что странно?
– Ну война эта вся…
– Ха, – усмехнулся «Гамарджоба». – Это не странно, это страшно. Любая война страшная. Как же ты думал деды наши защищали страну от врага? Не такой страх испытывали каждый день, как ты. Пострашнее было– то…
– Да я не об этом.
– А о чем?
– О том, что, когда уезжали, нам говорили: «Людей едете защищать. Все хотят, чтобы русская власть на Донбассе установилась, стонут под гнетом украинским». А на деле что? Не вижу радости– то у людей особой. Мне кажется, что они вообще никакой войне не рады, совсем другого хотят…
– Тебе одному это кажется? – прищурился недоверчиво сепар.
– Нет. Всем нашим ребятам.
– Вот как, значит. А то, что любой человек – как баран– не сразу свое счастье видит, что его иногда тащить на аркане к этому счастью нужно, вам не рассказывали? Что иногда приходится принимать непопулярные решения, даже противопоставлять себя всему обществу во имя святой цели на войне не говорили? Может, и советские граждане, и сами солдаты в войну иногда и рады бы были в сторону врага качнуться – лишь бы, как ты говоришь, не воевать, а своими делами заниматься. Пошли бы мы у них на поводу – не только бы войну проиграли, а вообще, неизвестно, где сейчас с тобой были бы. Да и были бы вообще… Да, боец, иногда приходится брать на себя ответственность за будущее перед теми, кто в тебя не верит. Принудительно их к счастью тащить, как бы они ни брыкались. А что делать? Нужно. Потом спасибо скажут и орденами наградят.
Толя с недоверием смотрел на собеседника, который отчаянно бросался выспренними словами, не говоря при этом ничего конкретного. Его смятение заметил сепаратист.
– Садись, поехали, – скомандовал он бойцу. Тот с недоверием уселся на пассажирское сиденье УАЗика. Несколько минут – и они на другом краю поселка, откуда недавно въехал грузовик с новобранцами на территорию, превратившуюся недавно в поле боя.
Машина остановилась у памятника какому– то солдату. Памятник был заросший, неухоженный, как и все, некогда с таким энтузиазмом воздвигнутые на территории страны– победителя.
– Видишь?
– Ну и что? Кто это?
– За этим я тебя сюда и привез. Это Мухамед Зиангиров. Говорит тебе что– нибудь это имя?
– Нет. А вам?
– Это герой. Тоже, казалось бы, неблаговидные и неблагородные миссии выполнял, а все же без него исход войны был бы под вопросом. Герой битвы за Днепр…
Толя вгляделся в выбитый на постаменте барельеф звезды, какие обычно выбивали на памятниках героям. Потом вгляделся в даты жизни – солдат погиб, когда ему было 23 года.
– Молодой…
– Да. Орден посмертно получил.
– А за что?
Сепар ехидно усмехнулся, закурил и начал:
– Слушай… Подчас победа куется людьми, которых не видно и не слышно и которые становятся незаслуженно забытыми. Такими людьми были бойцы заградительных отрядов…
Война – дело всегда страшное, особенно, когда отправляешься в бой неподготовленным, а противник превосходит тебя по численности и навыкам. Как тут приказать себе не бояться, даже если веришь в то, что защищаешь? Какая пропаганда сможет помочь переступить через себя перед лицом смерти? Никакая. В первые дни войны, когда приходилось нашим войскам отступать массированно и на всех фронтах, проблема эта стояла особенно остро. Что только ни предпринимали командиры, чтобы поднять боевой дух солдат (а именно он, согласно Льву Толстому, определяет исход сражения)! И артистов на передовую вызывали, и генералов приглашали, и опаивали солдат, а только все без толку. Да и ребят понять можно – на такую– то армаду, что целую Европу покорила, взвод с пистолетиками!
Для решения этого вопроса мудрым распоряжением товарища Сталина в системе НКВД были созданы так называемые заградительные отряды. По документам, в их полномочия входила оборона тыла – это была последняя гряда перед мирными городами и селами, которую предстояло преодолеть противнику, расправься он с основными регулярными частями. На самом же деле именно за поведением основных частей они и должны были смотреть. Что делал солдат, когда боялся? Бежал с поля боя – так было во всех армиях и во все времена. Так диктует основной инстинкт человека, инстинкт самосохранения. А они, бойцы этих отрядов, должны были бегство пресекать. Конечно, поначалу методами внушения. Ну а потом, если те не работали, то и за оружие браться. А иногда и кровь проливать – если, например, времени на разговоры и на угрозы не было, а бой предстоял стратегически важный.
С течением времени таких боев становилось все больше, проходили они все чаще. И, хотя армия уже переломила ход войны и перешла в наступление, все равно было много желающих позабыть свой долг. Среди бойцов ходили разложенческие разговоры типа: «Зачем нам идти дальше? Свою землю отстояли и по домам, а за Орел пусть орловцы воюют», «К чему пересекать вражескую территорию? Тут мы все же были дома, где и стены помогают, а там дома они, и неизвестно, что нас там ждет». И, хотя солдаты и офицеры из заградотрядов как могли пресекали их, разъясняя и иногда наказывая упадников, все же на каждый роток не накинешь платок. Пока было затишье, пока не надо было идти в бой, численность скрытого внутреннего врага вроде бы не менялась. Но стоило первым снарядам разорваться на передовой, ошарашив ухо не кадрового военного, а призывника, не обученного, по сути, держать в руках автомат, как тот сразу вспоминал те самые разговоры и готов был опрометью бежать с поля боя. Тогда брали бойцы отрядов НКВД в руки пистолеты и заполняли братские могилы телами своих же земляков. А что делать? Нужно. Если бы не такие мероприятия, то, наверное, ни одного бы сражения выиграть не удалось. И пусть, что закопали многих – оставь их тогда в живых, так миллионы мирных граждан погибли бы если не от вражеской пули, то от гитлеровского кнута. Тут уж гамбит – отдай меньше, получишь больше.
Приходилось аналогичным образом бороться и с мародерством. Ну о каком боевом духе солдат может идти речь, когда одни на глазах других грабят своего умершего товарища? Какое для таких бывает наказание? Как говорится, по закону военного времени…
Конечно, в функции заградительных отрядов входила – в случае отступления – еще и зачистка территории от построек, коммуникаций и инфраструктуры, которая нипочем не должна была достаться врагу, но основной ее задачей была все же борьба с внутренним врагом в лице страха, которому не должно было быть места в дни проведения судьбоносных для страны и всего мира сражений.
Май 1941 года
Узбекистан… К концу 30– х цветущие и плодородные земли стали потихоньку превращаться из оазисов, сплошь усеянных плантациями фруктов и овощей, в одно большое хлопковое поле. Советская власть объясняла это тем, что фрукты и овощи произрастают – пусть и не в таком количестве – и на территориях других союзных республик, а вот хлопок нужен всегда и везде, и чем больше, тем лучше. Постепенно ориентация колхозов и совхозов начала сменяться с разных видов сельхозтоваропроизводства на возделывание хлопка. Уже не нужны были ни коровы, ни лошади, ни пшеница, ни рожь – только «белое золото» интересовало все органы власти, так как продавалось исключительно хорошо. Да и не было в Советском Союзе другой такой страны, которая давала бы такое его количество. Конечно, не во всех областях Узбекистана были для этого одинаково плодородные почвы и климатические условия, но это не влияло на принятие решений местными советами. Влияло только на жизнь людей – им требовалось работать более усердно, отдавая хлопку себя без остатка, иногда даже умирать на полях от переутомления, а урожай все же обеспечивался.
Родители Мухамеда Зиангирова знали это по себе – им приходилось гнуть спину на полях пуще остальных не только потому, что Ташкентская область не была лидером по производству хлопка среди других регионов УзССР, но и потому что были они простыми колхозниками, и никаких привилегий и льгот не имели. Знал это и Мухамед – часто их, школьников, в разгар сезона скопом сгоняли на поля в целях помощи колхозникам. Председателя можно было понять – не собери культуру вовремя, коробочки вымерзнут или отсыреют, и урожай можно считать погибшим. Но ведь надо было считаться и с будущим детей – благодаря такой занятности «в порядке взаимопомощи» на полях они прогуливали львиную долю уроков, что не могло положительно сказаться на их успеваемости. Не думал ни о каком будущем председатель. И уж вовсе бесполезно стало на него жаловаться, когда на пятки Узбекистану в этом вопросе стал наступать Таджикистан. Местная девочка, Мамлакат Нахангова, собрала 102 килограмма хлопка за сутки и удостоилась внимания великого вождя, товарища Сталина. Большего удара по носу узбекские советы не могли себе представить. Отныне и навсегда будут дневать и ночевать на полях не только колхозники и школьники, но и все работающие граждане, проживающие в Янгиюльском районе. Нет ничего важнее хлопка, и стать в этом вопросе вторыми, а не первыми – просто оскорбление для всего народа.