Тот же Никитченко, находясь на Дальнем Востоке, не только не вскрывал проводившуюся там органами НКВД массовую фальсификацию дел, но, наоборот, всячески потворствовал этой фальсификации и способствовал её внедрению в работу аппарата НКВД.
В Управлении НКВД по Дальневосточному краю существовала продуманная система «подготовки» арестованных к заседаниям Военной Коллегии, о чем было известно Никитченко, поощрявшему эту преступную практику». 113
Никитченко выезжал в регионы (Ленинград, Дальний Восток) где председательствовал на процессах по обвинению региональных руководителей в контрреволюционной деятельности. Дела рассматривал по принципу «конвейера». 8 августа 1940 года партколлегия КПК при ЦК ВКП(б) наложила на него взыскание – строгий выговор – за систематические процессуальные нарушения при рассмотрении уголовных дел на Дальнем Востоке.
И в Нюрнберге этот кровожадный палач не изменил своим принципам – написал к приговору Особое мнение, в котором не согласился с оправданием некоторых подсудимых и с тем, что в отношении других было назначено наказание в виде тюремного заключения.114 Он жаждал крови для всех, даже для банкиров и хозяйственников рейха. Хотя что там рейх – кажется, что он жаждал ее для всех, кого видел хотя бы раз в жизни.
Но к смерти Зори, несомненно, причастен Руденко. При всей кровожадности Никитченко у этого неправосудного краснобая кишка была тонка взять в руки оружие. Это сделал именно представитель обвинения, коллега Зори, который умел обращаться с пистолетом и – в силу оставленной за плечами большой следственной (как у Руденко) практики – заметать следы. И вот почему советская прокуратура в его лице решила пойти на такое преступление.
Во время Нюрнбергского процесса Зоря совершил три ошибки.
Ошибка первая: 11 февраля 1946 г. он допрашивал фельдмаршала Фридриха фон Паулюса. Цель – доказать, что Германия напала на СССР внезапно. Допрос он вел блестяще (на следующий день о нем писали все газеты) вплоть до того момента, когда заявил, что теперь будут "представлены материалы и показания людей, располагающих достоверными сведениями о том, как на самом деле проходила подготовка нападения на Советский Союз".115
Тут речь Н. Зори оборвали на полуслове. Кабины советских переводчиков были отключены. Сталин приказал, чтобы дальше фон Паулюса допрашивал главный советский обвинитель Роман Руденко. О том, что на самом деле происходило перед 22 июня 1941 г., мир не должен был узнать никогда!
Сталин не хотел оглашения правды о том, как начиналась война. В Лондон, где победители готовили устав Нюрнбергского процесса, делегация из Москвы привезла утвержденный в ноябре 1945 г. перечень нежелательных вопросов. В нем было девять пунктов. Пункт первый: секретный протокол к советско– германскому договору о ненападении и все, что с ним связано. Пункт последний: советско– польские отношения (проблема Западной Украины и Западной Белоруссии). Замалчивать кое– какие факты советской стороне стало возможно, ибо кое– что желала замолчать и другая сторона. Не могла же немецкая защита обвинить обвинителей в том, что их подлость и трусость стали причиной фактического уничтожения Польши! Кроме того, именно отсюда проистекал знаменитый Катынский расстрел. Ведь, зайди речь в показаниях Паулюса о секретном пакте, вопрос присоединения части Польши и пленения огромного числа польских военнослужащих, оказавшихся на захваченной территории, а также из дальнейшей судьбы можно было назвать решенным. И решенным далеко не в пользу СССР.
Ошибка вторая: проигрыш в интриге вокруг Риббентропа. Зоря получил приказ не допустить показаний Риббентропа о существовании все того же секретного протокола к советско– германскому договору о ненападении. Но и Риббентроп, и его заместитель Вайцзеккер под присягой раскрыли его содержание.
Это произошло 22 мая 1946 года, во время его допроса Николаем Зорей. На следующий день Зорю нашли мертвым. Смерть члена советской делегации в центре внимания всего мира – это не сталинский стиль. Сталин вызвал бы жертву в Москву и там с ней расправился. Значит, Зоря совершил что– то неслыханное, потребовавшее немедленной реакции. Он совершил ошибку третью: попросил своего непосредственного начальника, генерального прокурора СССР Горшенина, немедленно отправить его в Москву для доклада Вышинскому о документах по Катыни, ибо после их изучения у него появились сомнения, сможет ли он с ними завтра выступить перед трибуналом.116 Опять злополучная Катынь, уже появлявшаяся на страницах этой книги…
Горшенин отказал. Сомнения в сталинской правде о Катыни – это смертный приговор не только сомневающемуся (что многократно подтвердилось позднее), но и его окружению. Зоря, скорее всего, этого не учел. Наверное, он надеялся, что такой юрист, как Вышинский (фактический куратор процесса в Москве), поймет слабость обвинения и не допустит поражения советской стороны перед трибуналом. Меж тем, Абакумов со Сталиным решили иначе: сомневаешься в нашей лжи – достоин смерти. 117 Активное участие в расследовании, как утверждают авторы, принял Робер Фалько.
Личность этого человека тоже заслуживает внимания. Потомственный французский юрист, мэтр Фалько был членом трибунала от Франции. До 1944 года он был членом Кассационного суда Парижа. Уволен оттуда оккупантами по причине своего еврейского происхождения, но в 1947 году восстановлен. Знаменитое британское адвокатское сообщество «Грейс– Инн» избрало его своим членом, а де Голль наградил орденом Почетного легиона. Он умер в 1960 году, оставив после себя неопубликованные воспоминания – весь год в Нюрнберге он вел дневники, которые были изданы под редакцией его вдовы только в 2012 году в формате документальной книги «Судья Нюрнберга». 118Только вошло туда не все, что он знал, в том числе, о смерти Николая Зори и о расстреле польских военнопленных, чья судьба еще много лет будет находиться в подвешенном состоянии.
Да, Нюрнбергский трибунал не решил вопроса о Катыни, оставил его открытым. Открытым для манипуляций. Вот инструкция послам в Варшаве и Лондоне, утвержденная политбюро ЦК КПСС 12 апреля 1971 г.: "В 1945– 46 годах Международный военный трибунал в Нюрнберге признал главных немецких военных преступников виновными в осуществлении политики уничтожения польского народа, в частности в расстреле польских военнопленных в Катынском лесу". Или: "В апреле 1943 года геббельсовская пропаганда сфабриковала доказательства совершенного якобы органами НКВД расстрела 10 тысяч польских офицеров в районе Катыни под Смоленском", – пишет научный сотрудник Института истории АН СССР Наталья Лебедева.119
Советская власть много сделала для фабрикации этого абсурда. Конечно, для Сталина и его клики это было привычное дело – убивать десятки и сотни тысяч просто так, от нечего делать. Однако, тот факт, что немцы в 1943 году захватили Смоленщину и обнаружили там все эти трупы, мог сыграть не на руку Сталину в вопросах открытия второго фронта. Поэтому, после освобождения Смоленщины, туда была отправлена «комиссия Бурденко», включавшая в себя и писателя Алексея Толстого, которая быстренько установила, что НКВД тут ни причем, и только вермахтовский и гестаповский следы просматриваются в истории с этим бесчеловечным убийством. Беспрецедентная ложь вскрылась спустя время после смерти всех членов комиссии, которые, по всей видимости, так никогда и не ответили за сокрытие этих чудовищных злодеяний. Что же касается персонально Алексея Толстого, то возмездие нашло не его, а его вдову, трепетно сохранившую для потомков подарок всесильного Абакумова за участие мужа в работе «комиссии Бурденко» – «Королевскую лилию». Она была украдена в 1980 году во время ограбления квартиры писателя, во время которого вдова его чуть не умерла, и след ее навсегда затерялся на просторах СССР…120
И снова Меркулов
На Катыни подвиги Меркулова не закончились. Будучи в годы войны руководителем еще и разведывательного ведомства, именно Меркулов всячески доказывал Сталину, что войны не будет, и игнорировал поступающие сведения многих ведущих разведчиков, включая знаменитого Рихарда Зорге. 121
После же войны начались у него неприятности. Дружба с наркомом авиации Шахуриным и маршалом Новиковым (друзьями маршала Жукова) сыграла на руку вчерашнему приятелю, а ныне заклятому врагу Меркулова, министру госбезопасности Виктору Абакумову. Он решил уничтожить как самого маршала, так и Меркулова, и начал заходить через их друзей. Сфальсифицировав доказательства умышленных повреждений самолетов в годы войны и поставок на фронт неисправных авиационных моторов, Абакумов начал уголовное преследование этих людей, которое не сулило Всеволоду Николаевичу ничего хорошего. Но тут делу помог случай – назначение Меркулова на должность начальника Главного управления советского имущества за границей сблизило его с командующим Советской оккупационной администрацией в Германии маршалом Жуковым. Нет, они были знакомы ранее, по делу Блюхера, но тут общая беда сблизила генерала и маршала. Жуков воспользовался своим влиянием на Сталина и Берию и добился прекращения «авиационного дела», но тут же вляпался в дело «трофейное». Это повлекло опалу маршала и перевод его в Одессу, но вот уже на Меркулове никак не отразилось.
Его вернули в органы, где он радостно и активно начал следствие по делу… самого Виктора Абакумова. Пытали его крепко – пока не превратили в инвалида. В этом у Всеволода Николаевича был богатый опыт. С Жуковым– то он познакомился в 1938 году, когда вел дело его предшественника на посту командующего войсками в советско– японском противостоянии – маршала Блюхера. Последний отказался выполнять приказ Сталина о бомбардировках мирных японских поселений, за что и поплатился. Его арестовали и в тюрьме начали пытать. В конце концов, избили до смерти.