122 Тело его на кремацию вез не кто иной, как интеллигент Меркулов. В те дни он получил обширную практику по избиениям арестованных…
Впрочем, несмотря на пытки, Абакумов его все– таки пережил. В 1953 году, не без участия его друга, маршала Жукова, Меркулова арестовали как пособника Берия, а затем расстреляли. Абакумова расстреляли только год спустя.
О маршале Г.К. Жукове
Фигура легендарного советского полководца Георгия Константиновича Жукова столь же замечательна, сколь и неоднозначна. Бесспорно, именно ему принадлежит большинство побед в Великой Отечественной войне, которые, наверное, и обеспечили ее исход в пользу союзников. Но был ли он столь кристально чистым, как писала советская пропаганда? Судить вам. Мы лишь приведем несколько фактов из его биографии, подтверждающих художественный рассказ авторов о нем, размещенный в данном сборнике.
На «сложных» взаимоотношениях комдива Жукова с маршалом Блюхером останавливаться не будем – об этом авторами подробно расписано. А вот как он вел себя при дальнейшем развитии советско– японского конфликта, в 1939 году, во время боев на Халхин– Голе, красноречиво говорят архивные документы. Задача тогда перед ним стояла конкретная и жесткая – добиться того, чтобы Япония отказалась от планов нападения на СССР в составе «оси», напугать японцев. Блюхер не смог, за что и поплатился жизнью. А Жуков смог. Понятное дело, для этого ему, в первую очередь, потребовалось наладить в войсках железную дисциплину.
О том, как именно будущий маршал добивался исполнения своих распоряжений в бытность командующим группировкой на Халхин– Голе пишет его подчиненный, будущий известный советский диссидент, генерал Петр Григоренко: «Даже не юристов содержания уголовных дел приговоренных потрясали. В каждом таком деле лежали либо рапорт начальника, в котором тот писал: «Такой– то получил такое– то приказание, его не выполнил» и резолюция на рапорте: «Трибунал. Судить. Расстрелять!», либо записка Жукова: «Трибунал. Такой– то получил от меня лично такой– то приказ. Не выполнил. Судить. Расстрелять!». И приговор. Более ничего. Ни протоколов допроса, ни проверок, ни экспертиз. Вообще ничего. Лишь одна бумажка и приговор».123
Бывший командир Жукова, также маршал Советского Союза Константин Константинович Рокоссовский так вспоминает об этом периоде жизни героя войны: "Приходили жалобы в дивизию, и командованию приходилось с ними разбираться. Попытки воздействовать на комбрига успеха не имели. И мы вынуждены были, в целях оздоровления обстановки в бригаде "выдвинуть" Г.К. Жукова на высшую должность."124 Он же пишет: "После разговора по "ВЧ" с Жуковым я вынужден был ему заявить, что если он не изменит тона, то я прерву разговор с ним. Допускаемая им в тот день грубость переходила всякие границы".125
Маршал Советского Союза Еременко Андрей Иванович в январе 1943 года – генерал– лейтенант, командующий Сталинградским фронтом. Запись в дневнике от 19 января 1943 года: "Жуков, этот узурпатор и грубиян, относился ко мне очень плохо, просто не по– человечески. Он всех топтал на своем пути: Я с товарищем Жуковым уже работал, знаю его как облупленного. Это человек страшный и недалёкий. Высшей марки карьерист". 126
Именно на этих свидетельствах мы остановились сознательно. Они сделаны либо до опалы Жукова, либо после нее. Конечно, Виктор Cуворов в своей книге «Тень Победы»127 приводит многочисленные слова военачальников, сказанные в период опалы и не лучшим образом характеризующие маршала. Но зачем до них опускаться, коль скоро мы понимаем истинные мотивы говорящих? Куда лучше и ценнее свидетельства объективные. Например. Генерал– лейтенант Вадис Александр Анатольевич, начальник Управления контрразведки СМЕРШ Группы советских оккупационных войск в Германии докладывал по команде в августе 1945 года: "Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты "Слава маршалу Жукову"". 128
Хорошо известно, что Жуков подчиненных офицеров бил весьма редко. Случалось иногда: кого перчаткой по физиономии, кого – кулаком в зубы. Но, повторяю, такое редко случалось. Зачем бить офицера? Жуковский мордобой распространялся не на офицеров, а, в основном, на генералов. Вот их он бил много и часто. С наслаждением.
Свидетель режиссер Григорий Чухрай: "Я на какое– то время отвлекся. Вдруг какой– то шум. Оглядываюсь и столбенею: Жуков и Конев вцепились друг в друга и трясут за грудки. Мы бросились их разнимать."129
В период войны также началось знаменитое противостояние маршала и адмирала Кузнецова, главкома ВМФ СССР, о котором сказали авторы и которое можно назвать травлей адмирала. Общая суть его передана верно – имея некую личную неприязнь к Кузнецову, Жуков не без помощи своих друзей Вышинского (того самого, бывшего сталинского прокурора и палача на самых громких процессах 30– 40– х годов), Берии (с которым длительное время был связан через своего друга, его заместителя Ивана Серова) и Меркулова (который, будучи начальником управления советского имущества в Германии сыграл немаловажную роль в «трофейном деле») инициировал процесс о передаче адмиралом секретных карт и чертежей союзникам. Ошибку сделал адмирал, дал маху – но маршал все же решил его наказать серьезно. Благо, кончилось все не расстрелом, но все же на долгие годы имя адмирала оказалось сокрытым в анналах военной истории…
Сам Николай Герасимович Кузнецов так отзывался о маршале и о продолжении их конфликта уже в послевоенный период:
«Конечно, маршал Жуков талантливый полководец. Но флотских дел по– настоящему не знал и не старался глубоко вникать в них, недооценивал значение флота.
Мы прошли с Жуковым всю войну. В послевоенное, трудное для него время я в меру своих сил оказывал ему товарищескую помощь. Однажды в зале заседаний Кремля собрались члены Политбюро и маршалы. Выступил И.В. Сталин. Он объявил, что Жуков, по полученным данным, ведет разговоры о якобы незначительной роли Ставки во всех крупных операциях. Он показал телеграмму, на основании которой делались такие выводы.
Все считали своим долгом высказать на этом необычном совещании свое мнение с осуждением Жукова. Одни говорили резко и не совсем справедливо, а большинство – осторожно, но в том же духе. Я решил не высказывать своего мнения и оказался единственным "молчальником".
К сожалению, совсем по– иному поступал порой сам Георгий Константинович, когда он стоял перед выбором: заступиться за меня без всякой "натяжки" либо встать на сторону Хрущева, с которым у меня сложились явно неприязненные отношения. Тогда маршал, увы, предпочитал добрые отношения с Хрущевым в ущерб нашим прошлым приятельским связям. Наверное, верх взяла старая обида.
Испортились наши товарищеские отношения, когда Жукову стало известно мое мнение при назначении его на должность министра обороны. Я откровенно сказал Булганину: "..если будет назначен Жуков, то мне казалось бы правильным указать ему на необходимость впредь более объективно относиться к флоту".
Заняв пост министра обороны, Георгий Константинович, как говорится, закусил удила. Вскоре во время личной встречи свое неудовольствие он высказал напрямую: "Так вы, стало быть, выступили против меня?.." И грубо добавил: "Это вам так не пройдет".
И не прошло. Поводы, как обычно, находились. Я перенес инфаркт. А 15 февраля 1956 года я был вызван к министру обороны. Мне был поставлен в вину драматический случай с линкором "Новороссийск" (перефразируя слова Путина, можно сказать «он взорвался» – С.Й.), хотя я из– за болезни уже в течение нескольких месяцев не исполнял своих обязанностей. Жуков в течение 5– 7 минут в исключительно грубой форме объявил мне о решении снизить меня в воинском звании и уволить без права на восстановление…»130
Во многом описанные перегибы со стороны маршала явились причиной опалы Жукова, наступившей после войны. О ней надо сказать особо.
Летом 1946 года состоялось заседание Высшего военного совета, на котором разбиралось дело маршала Жукова по материалам допроса Главного маршала авиации А. А. Новикова, арестованного перед тем органами госбезопасности по «делу авиаторов». Жуков, вместе со своими друзьями – певицей Лидией Руслановой и ее мужем, генералом Владимиром Крюковым, был обвинён в незаконном присвоении трофеев и раздувании своих заслуг в деле разгрома Гитлера с личной формулировкой И. В. Сталина «присваивал себе разработку операций, к которым не имел никакого отношения». Материалы расследования свидетельствовали о том, что Жуковым из Германии было вывезено значительное количество мебели, произведений искусства и другого трофейного имущества в своё личное пользование. Так, у Жукова было изъято 17 золотых часов и 3 украшенных драгоценными камнями, 15 золотых кулонов, свыше 4000 метров ткани, 323 меховых шкурки, 44 ковра и гобелена, 55 картин, 55 ящиков посуды, 20 охотничьих ружей и т. д. Имущество было вывезено из дворцов Германии.131
На заседании практически все высшие военачальники, за исключением начальника Главного управления кадров Ф. И. Голикова, высказались в поддержку Жукова. Однако вскоре было открыто расследование по «трофейному делу». В его материалах имеется объяснительная записка Жукова на имя секретаря ЦК ВКП(б) А. А. Жданова (того самого, причастного к Ленинградскому делу):
«– Я признаю себя очень виноватым в том, что не сдал всё это ненужное мне барахло куда– либо на склад, надеясь на то, что оно никому не нужно.