и переодевшись в военную форму.
Хирургическую одежду унесла проворная медсестра, а Осипов пил горячий чай из стакана, звонко раскусывая маленькие кусочки белого сахара. Глаза Осипова отрешенно глядели поверх стола, и было понятно, что в его мыслях нет места ни для Макарова, ни для очаровательной девушки в военной форме и невероятном для ее пола и возраста звании.
— Разрешите! Товарищ подполковник, разрешите войти! — Макаров постучал согнутыми пальцами по открытой им же самим двери со стеклянными вставками, закрашенными белой краской. Стекла противно задребезжали в рассохшейся дверной раме. Осипов вздрогнул и моментально вышел из глубокой задумчивости. Он встал, вышел из-за стола, крепко пожал вошедшим руки и указал на свободные стулья.
— Александр Владимирович, товарищ полковник прилетела к нам из Москвы, чтобы допросить летчика Ладугина. — Макаров выпалил эту фразу и замолчал, выжидающе глядя то на доктора, то на Ольгу.
— Скорее, поговорить — с ним и о нем, — поправила Ольга. Макаров торопливо закивал головой, заулыбался и несколько раз хлопнул себя по губам, как бы наказывая за неправильное слово.
— Не желаете чаю? — профессор Осипов сделал паузу, и Ольга не преминула воспользоваться подсказкой:
— Ольга. Ольга Михайловна Шалдаева.
— Очень приятно, Ольга Михайловна. Так как насчет чаю?
— С удовольствием, в самолете было очень холодно. — Ольга вдруг почувствовала себя совсем как на своей кафедре, в университете.
— Да, не май месяц. — Александр Владимирович подошел к двери и позвал дежурную медсестру.
Не прошло и пяти минут, как профессор-офтальмолог, особист и высокая столичная гостья пили чай вприкуску и болтали о чем-то пустом и легком.
— Нуте-с, перейдем к делу. — Профессор Осипов отодвинул пустой стакан в сторону и уставился своими выпуклыми глазами на московскую гостью.
— Моя цель — поговорить с Ладугиным, а также с его лечащим врачом. Вот, собственно, и все, — Ольга улыбнулась и попросила еще чаю. Она сразу поняла, что доктор Осипов согрелся и хочет спать — безумно, страстно и безнадежно. Наверное, он не высыпается с начала войны…
— Нет ничего проще. — Осипов потер виски крепкими волосатыми руками и встряхнулся. — Через пять минут начинается вечерний обход, и мы с вами зайдем к Ладугину в палату. А пока вы будете с ним беседовать, товарищ Макаров получит копию истории болезни и прочих документов, могущих вас заинтересовать. С ними ознакомитесь у меня в кабинете. Подходит, Ольга Михайловна?
— Идеально, — засмеялась Ольга.
— Тогда прошу. — Доктор Осипов подал Ольге белый халат и помог подвернуть длинные рукава. — Начинаем обход. Захватим на посту сестру, в ординаторской — дежурного врача, и вперед!
Профессор кафедры глазных болезней уже не выглядел усталым. Он излучал бодрую уверенность и деловитое спокойствие. Осматривая больных, он мгновенно вспоминал мельчайшие детали операции и лечения, коротко диктовал сестре назначения и стремительно двигался дальше, от палаты к палате.
— Капитан Ладугин, Алексей Романович, родился в Курске, двадцать пять лет. Зрительные галлюцинации. Рекомендовано обследование у невропатолога и психиатра. Вот результаты, — медсестра протянула профессору два листочка.
Осипов мягко отстранил листочки и продолжил:
— Алексей Романович, пройдите во внутренний дворик, побеседуйте с нашей коллегой, Ольгой Михайловной, а мы продолжим обход. Идемте, сестра.
Зеленая елочка на поверхности белого жетона уверенно указывала вершинкой на центр округлого чистого озера. Ковалев убрал жетон, нагнулся и зачерпнул прохладной воды.
— Светлый Яр. Вот он каков, вот он каков. — Андрей Аристархович глядел на закатное озеро, как завороженный. Солнце отразилось у противоположного берега, подул легкий ветерок, и расплавленный диск дрогнул на водяной ряби, превратившись в золотую маковку церкви, озаренную неистовым слепящим светом. — Смотрите, Саша! Успенский собор, что у западных ворот града Китежа! О! Какое чудо!
В поверхностном слое озера волновались тени деревьев и причудливо отражались облака. Ковалев тоже рассмотрел в водяной картине сходство с величественным златокупольным храмом, но в то же время отчетливо понимал, что все, что он видит, — это плод его собственного воображения.
Ветерок исчез так же, как и появился; закат вспыхнул багровым полотнищем, и видение храма пропало. Издалека донесся лай собак.
— Андрей Аристархович, здесь рядом есть деревня?
— Конечно, есть. Село Владимирское, я там иногда консультировал в местной больнице. Сильная больница для сельских масштабов, я вам доложу. Так вот, в самом селе я бывал, но до озера добраться все не было случая.
— Получается, что мы вблизи шоссе. К утру они перебросят сюда артиллерию, вызовут самолеты, и с нами можно прощаться. Как думаешь, капитан?
Кухарский спрыгнул с брони на сырой песок и с наслаждением вдохнул вечерний воздух.
— Да, товарищ капитан, вопрос нескольких часов.
— Что же, поспешим. Ваня, давай вокруг озера. Все на броню!
Танк вперевалку шел вдоль озера, то ныряя в лес, то двигаясь по краю берега. Когда машина обогнула половину озера, Марис прижал ларингофон к горлу:
— Командир, сигнал уходит направо.
Танк лязгнул гусеницами и остановился. Редкая и светлая березовая роща укрывала пригорок с пустым местом на самом верху. Зеленые треугольники на жетонах указывали туда, на лысую макушку холма.
— Сержант Эмсис, за мной. Остальным ждать на месте.
Волк развалился у ног Андрея Аристарховича и смотрел, как на фоне закатной бирюзы две длинные человеческие тени бегут вверх по склону. Через несколько минут они вернулись.
— Все точно. Наверху — развалины часовни, а перед ними два валуна, вросших в землю. И треугольники на жетонах горят рубиновым огоньком, слышишь, Ваня?
— Слышу. Надоело все, — едва слышно побормотал Суворин. — На своей земле словно зайцы какие-то.
— Живые, — отозвался вдруг Витька Чаликов, — живые зайцы. Не грусти, Иван, живому все в радость.
— Да, да, молодой человек, это очень точно и правильно! — Вельский энергично закивал головой. — Сашенька, сколько у нас есть времени?
— Вся жизнь, — усмехнулся Ковалев. — А пока пора ужинать. Давайте посидим у костра напоследок, поговорим, что ли. А Волк нам даст знать, если что не так. Да, серый?
Волк легко поднялся на лапы и легким прыжком махнул в слепой мрак.
— Скажите, пожалуйста! — профессор смотрел вслед Волку, качая головой. — Нет, ну все понимает, буквально все!
Костер развели подальше от берега, в сухой ложбине у самого подножия холма.
— Куда вы теперь, если не секрет? — Костя Кухарский сидел рядом с Ковалевым, и Ковалев обращался к нему, имея в виду и Метляка.
— Мне нужно в Москву. Думаю, тут до железной дороги не так далеко?
— Это на запад, прямехонько к Семенову выйдете, к станции. Если чуть к северу заберете, то к Керженцу. Это без разницы, Керженец просто чуть подальше. Там железная дорога на Горький и на Москву, — отозвался доктор.
— То есть как — мне? — удивился Ковалев. — Андрей разве не с тобой?
— Андрей? — задумчиво переспросил Константин, пытаясь при отсветах костра заглянуть на дно своей кружки. — Андрей!
Метляк молчал. Он спал, уткнувшись лбом в колени.
— Нам вместе нельзя. Двое — уже группа. Слишком заметно. Может, до железки вдвоем дойдем, а там порознь до Москвы. Мне бы только до телефона в Москве добраться, а там и Андрюху вытащу. Найдемся, не пропадем. Лишь бы по дороге головы не отстрелили.
На склоне холма заголосила спросонья какая-то птица.
Доктор Вельский оживился и тихонько пропел арию вещей птицы из «Сказания о невидимом граде Китеже и деве Февронии»:
Есмь я птица милости;
Алконост зовомая;
А кому пою,
Тому смерть пришла.
— Мрачновато, Андрей Аристархович. — Витя Чаликов открывал хищным ножом очередную банку тушенки.
— Нет, молодой человек, не мрачновато, а красиво! Подумать только — все это здесь и происходило. Где-то там, — Вельский махнул рукой за холм, — был привязан к дереву Гришка Кутерьма, а там, где мы вязли в болоте, расцветали райские цветы… И город, сокрытый от врага водами озера Светлый Яр, — все это здесь, вокруг…
На воде раздался мощный всплеск и тяжелый выдох, как если бы кузнечные мехи подули со всей силы, оживляя угасающий огонь.
— Ничего себе, рыба гуляет! — Ваня Суворин вскочил на ноги и начал оглядываться, словно ища подходящую снасть для рыбалки.
— Ваня, успокойся! Сядь на место! Никто ничего ловить не будет! — Ковалев старался не повышать голоса — звук над водой летит далеко.
Мощный плеск повторился, затем еще и еще. У костра появился Волк и закружился на месте, неотрывно глядя в сторону озера.
— Бобры, не иначе! — В отдохнувшем профессоре проснулся бывалый охотник и краевед. — Они так шлепают хвостами, что поначалу оторопь берет. Один егерь рассказывал, что бобры так рыбу у поверхности глушат, а потом спокойно едят. Не знаю, правда или нет. Может, просто резвятся себе…
У невидимого берега раздался шум расступающейся водяной массы, а затем плеск множества струй, звонко падающих на воду. Звуки меняли силу и тональность, а через короткое время к ним прибавился еще один характерный шум — кто-то мощно и уверенно выходил из воды, стремительно продвигаясь в направлении костра.
— Да их там не меньше взвода, этих бобров. — Константин схватил охотничий карабин Вельского и откатился от костра в темноту. По его примеру вооружились все, кроме Суворина: Иван юркнул в танк и лихорадочно искал выключатель фары.
— Вы же не будете стрелять по своим, — раздался веселый голос. — Иван, давай без фейерверка! Ах ты!
Фара-искатель полыхнула резким голубым светом, и все вокруг костра зажмурились. Стройный человек в мокром облегающем костюме выставил вперед локоть, защищая глаза от вспышки прожектора. Ладонью другой руки он часто махал сверху вниз, словно стуча о землю невидимым мячиком. Когда Суворин опомнился и выключил фару, всем показалось, что темнота стремительно сомкнулась вокруг костра и подступила еще ближе.