– Ва-ва-ва… – лихорадочно дергал челюстью полицай, намертво прижатый железной рукой Хромова к стенке сарая. Твердость опоры за стеной почему-то не внушала ему оптимизма. Напротив, он явно не отказался бы просочиться сквозь бревна. А может, виной тому был кончик трофейного кортика, упирающегося в веко. Хотя и вряд ли, конечно, там и нажима-то было едва кожу пробить. Однако же полицай впечатлился и обмочился. Хорошо еще, афедрон у него оказался достаточно крепок, а то нюхать амбре удовольствие ниже среднего.
– Слышь, гульфик-фюрер, ты что, русский язык забыл?
– Нет! – ответ был удивительно быстрым и четким. – Не забыл. Не убивайте меня, я все скажу. У меня мама…
– Мама – это хорошо. Мама – это пять… – задумчиво прогудел Хромов. – А теперь скажи, она тебе рассказывала, что бывает, когда зубы в шахматном порядке становятся?
Молчание было ему ответом. Видимо, для скудного ума пленного то ли построение фразы, то ли сама мысль оказалось чем-то чересчур сложным. Да уж, если б у него мозги были под стать усам… Как у таракана, право слово. А голова, когда с нее слетела шапка, оказалась плешивая. Хромов едва удержался от смеха. Воистину, какова внешность, таково и содержание…
– Итак, дятел, будешь сотрудничать, или вначале отрезать тебе что-нибудь?
Селиверстов тут же извлек на свет божий устрашающего вида нож. Был у него такой – непонятного происхождения, огромных размеров и с абсолютно нефункциональным, зато брутальным до предела «кишкодером» на обухе. Сей трофей, к слову, из очень качественной стали, еще осенью снятый с одного возомнившего себя крутым немецкого капрала, таскался больше потому, что понты дороже жизни. Правило это родилось не вчера и даже не позавчера и оставалось актуальным. Как использовал свое оружие уже, наверное, успевший разложиться немец, осталось неизвестным, а вот Селиверстов живо пристроил его к делу. В процессе ведения допроса железка помогала уже не раз, и сегодняшний день исключением не являлся.
Увидев тускло поблескивающее лезвие, полицай совсем загрустил. Видать, представил, как ему отпиливают самое дорогое без применения наркоза. Ну или как оно входит – и выходит, таща за собой гроздь свежих кишок. В общем, узнав, что имеется альтернатива мучительной смерти, на сотрудничество он пошел легко и даже радостно.
Буквально через пятнадцать минут разведчики уже находились возле стоящего на окраине старого, но еще крепкого деревянного строения. Как объяснил им ставший невероятно словоохотливым полицай, это были старые конюшни. Их перестали использовать буквально за год до войны и все никак не могли решить, снести обветшавшее и потерявшее даже подобие товарного вида строение на дрова или приспособить подо что-нибудь вроде склада. Немцы особо раздумывать и тянуть не стали – приспособили для содержания пленных, да и делу конец.
Что же, конюшни – значит, конюшни. Даже неплохо, учитывая, что на данном этапе немцев происходящее на окраине интересовало меньше всего. У них в центре города кипиш, куча народу на разборки умчалась… Прямо лихие девяностые наступили. И не воспользоваться раскладами было грешно.
Часовых взяли тихо, быстро и аккуратно. Безо всяких рукомашеств, дрыгоножеств и ножевого боя в стиле Голливуда. Как давным-давно успел убедиться Хромов, принятая в Красной армии методика снятия часовых куда эффективнее и проще. Зайти сзади – и ножом, безо всякого намека на рыцарство и прочие выдумки скучающих эстетов. Рискуешь кровью обляпаться – да и ладно, все равно чужой, а так максимум функциональности при минимуме усилий. В общем, прирезали их, после чего быстро, но стараясь при этом не шуметь, вскрыли на удивление качественно сделанные ворота.
Увиденное напомнило Хромову свое появление в этом времени. Темное грязное помещение и сгрудившиеся внутри люди разной степени помятости. Разве что сейчас он смотрел на это с другой стороны. Да и народ все больше раненый – не деморализованные поражениями первых дней солдаты, особо и не сопротивлявшиеся, когда их брали в плен, а сражавшиеся до последнего, просто не справившиеся и сейчас «щеголяющие» серым тряпьем, призванным заменить бинты. А потом толпа раздвинулась, пропуская Мартынова, и полковник, еле держащийся на ногах, проворчал:
– И чего так долго?..
В общем, чувства юмора не потерял – и то ладно. И, надо отдать должное, сумел заставить людей, которых после того боя выжило от силы человек тридцать, не падать духом. Поэтому импровизированную тюрьму покидали не только быстро, но и организованно, унося на тут же быстро сделанных из жердей и шинелей носилках раненых.
– Игорь где?
– Нет его больше, – Мартынов говорил с заметным усилием, но стоял уже довольно уверенно. Ранен он не был – контузило близким взрывом. – Я это сам видел. Прикрывал нас, его снарядом и накрыло. Там ствол пулемета только и остался.
– Черт! – выругаться хотелось совсем другими словами, но остатки воспитания взяли свое. Новость была паршивая, Игнатьев был одним из них, да и вообще… Друзьями они с Хромовым так и не стали, возраст сказался. Но взаимное уважение – оно дорогого стоит, да и в одном танке идти в атаку – это не по пальцу молотком стукнуть. – Черт, черт, черт. Вы почему не эвакуировались?
– Не сработало оборудование. Не знаю почему.
– Ясно. Паршиво. А где женщины? Техники где?
– Не знаю. Их сразу отделили и куда-то увезли.
– Черт. Как считаешь, кто нас сдал? Доватор?
– Похоже, он, скотина. Больше некому. Навел на нас фрицев.
– Ладно, потом разберемся. А сейчас валим отсюда. Сам идти сможешь?
– Да я отсюда хоть на карачках поползу.
– Постараемся обойтись без таких крайностей, – злобно ощерился Хромов.
Подготовились к маршу в рекордные сроки. Все же случившееся шикарно подхлестнуло работоспособность, и люди были готовы отправиться куда угодно, лишь бы убраться отсюда как можно дальше. Оставался лишь один вопрос: и куда теперь податься?
Вот что Хромов понимал изначально – так это грядущие проблемы с отходом. Наличие раненых гарантировано. Ночь, зима… В такой ситуации устраивать марш-бросок по лесу не самый лучший выбор, раненые имеют очень много шансов его не пережить. А потому виделось ему два варианта: или найти транспорт, или постараться найти убежище в самом городе. Второй – это на крайний случай.
Полицай уже малость перестал трястись, но перспективы отлично понимал и смыться либо поднять шум не пытался. Больше того, честно показал дорогу к автомастерским, приспособленным фрицами под собственные нужды. Охраны как таковой здесь вообще не было, а внутри несколько механиков, судя по виду, из местных, возились с ремонтом пары грузовиков. Работа шла под бдительным присмотром пары немолодых уже, но здоровенных немецких фельдфебелей, так что совсем уж халтурить не получалось, но и трудовым энтузиазмом работяги не пылали.
Маловато будет, подумал Хромов, рассматривая машины. А с другой стороны, куда деваться? Куча народу, много раненых, оружия почти нет… А, была не была!
Немецкая форма сработала еще раз. Когда он вошел и неспешным, прогулочным шагом направился к месту работ, ближайший фельдфебель вытянулся, героически выпятив грудь и втянув начинающий расти живот. Второй подскочил, повинуясь небрежному движению затянутой в перчатку руки – чинопочитание вкупе со знаменитой немецкой дисциплиной во всей красе. Что же, тем лучше, рассудил Хромов, попутно вбивая кортик по самую рукоять под челюсть ближайшему немцу и тут же, не давая его коллеге сообразить, что произошло, нанося его коллеге два быстрых удара в челюсть. Тяжелых, полновесных удара, после которых тот «стек» на пол и остался лежать без сознания.
– Ну что, граждане пролетарии, – почти весело, хотя в голосе ноток усталости сейчас было куда больше, поприветствовал рабочих Сергей. – Работаем, значит, на оккупантов, предаем советскую власть?
Молчание и охреневшие лица были ему ответом. Впрочем, длилась пауза недолго.
– А куда деваться? – мрачно проворчал самый, пожалуй, старший из механиков, на вид ему было за полтинник. – Вы ж ушли, бросили нас немцам. И что дальше? С голоду подыхать? Или смотреть, как дети помирают?
– Спокойно, батя, я ж тебя не под расстрельную статью расспрашиваю. Хотя могу и поменять свое решение, – Хромов щелкнул пальцами, и рядом словно бы из ниоткуда материализовались двое разведчиков, продемонстрировавших собравшимся автоматы. Ну, так, на всякий случай, вдруг у них со страху мысли нехорошие в голове появятся. – В общем, предлагаю вам ударным трудом искупить свою вину. Час времени на то, чтобы привести эти агрегаты в рабочее состояние, или…
– Что или? – мрачно поинтересовался аксакал советской промышленности.
– Или вы им… – кивок в сторону лежащих фельдфебелей, – позавидуете.
Аргумент выглядел сильно, а труп убитого немца вонял кровью и дерьмом, намекая, что сделавший это не шутит. Ничего удивительного, что всего через полтора часа ударной работы оба грузовика уже шуровали по улицам. Нельзя сказать, что сидящим в кузовах машин бойцам, особенно раненым, было комфортно, но тут уж не до жиру. Сидели тихонько под натянутыми тентами и, в этом Хромов был уверен, тихонечко, про себя, молились. Все, даже самые идейные коммунисты и комсомольцы – на войне атеистов не бывает.
Механиков связали и оставили в мастерской. С одной стороны, чтобы кто-нибудь не рванул к хозяевам, желая выслужиться, с другой – когда немцы обнаружат, что случилось, это послужит им индульгенцией. Не по своей воле, дескать, и все такое. Хромов, кстати, предложил им уходить вместе, но рабочие дружно отказались. Что же, полуголодная, но стабильная и относительно безопасная жизнь вполне может казаться лучше, чем свобода, но постоянный риск. Это был их выбор. И кто такой Хромов, чтобы осуждать этих людей?
А вот пленный фриц сидел в кабине идущего первым грузовика, лихо крутил баранку и отчаянно потел, ощущая в каких-то сантиметрах от печени слегка покалывающее на ухабах кожу острие кинжала. Трудно сказать, каковы были его умственные способности, однако понимание того, как больно ему придется умирать, наверняка стимулировало мыслительный процесс. Во всяком случае, морду он держал кирпичом и с остановившими его как-то часовыми общался сквозь зубы, с непередаваемой спесью истинного фельдфебеля, вынужденного по долгу службы иметь дело с тупицами-рядовыми.